©   Марк Лотарёв, 2001

Все права на роман "Круг судьбы" принадлежат автору. Любое использование текста романа возможно только с разрешения автора.

МАРК ЛОТАРЁВ

КРУГ СУДЬБЫ

Оглавление

Часть первая.

Похищенная или Затейливое Путешествие Ивана по Руси

1. •  Иван, вдовий сын
2. •  "Флюгер настольный"
3. •  Пес-котофил и жилец с волосатыми ногами
4. •  В райотделе
5. •  Хитрая Солнцевка
6. •  Вещая бабка
7. •  "Тойота" на обочине и Иван-Братан
8. •  Разговор в тамбуре
9. •  Немал-Человек
10. •  Заложный покойник
11. •  Человек из прошлого
12. •  Два Ивана
13. •  На Курском вокзале
14. •  Приключения Шмата
15. •  У кунцевской избушки
16. •  Середняя сестра
17. •  Хмельные гулёны и жаждущий Васька
18. •  На улице Кронштадтской

    Часть вторая.

    Дважды похищенная или Круг Судьбы

19. •  Серебряная игла
20. •  Хитрости Шмата
21. •  Черный план Братана
22. •  Пропавший оберег
23. •  Шмат Разум
24. •  Указание оберега
25. •  Две свадьбы и одно расставанье

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ПОХИЩЕННАЯ или ЗАТЕЙЛИВОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ИВАНА ПО РУСИ

ИВАН, ВДОВИЙ СЫН

           Вместо мыслей в голове Ивана проплывали случайные образы. И слава Богу, потому что мысли, которые могли сейчас прийти на ум Ивану, были не из тех, что поднимают настроение. Напротив Ивана – у дверей вагона метро – стояла симпатичная девушка в мини юбке, но даже на симпатичную девушку Иван сейчас не глядел, хотя была весна. Полузакрыв глаза, он только слушал вполуха, как наяривал, перекрывая шум метро, некий сведущий пенсионер сидевшему рядом с Иваном гражданину:
           – Ты что думаешь, зря они эту, Косогорию, бомбят? Да у них одна бомба двадцать тысяч долларов стоит, я сам читал в газете. У них там давно все подсчитано, в НАТО, что ты! Там золото нашли – в Косогории.
           – Да ну? – не поверил сосед Ивана.
          – А ты думал! Эту ерунду, что по телевизору передают, якобы они, где гарнизоны стоят, бомбят, я в нее не верю. Они где золото лежит – там бомбят. Сейчас от бомбы воронки не то, что в войну были.
          – Да уж наверное, – согласился сосед.
          – Так они потом, значит, когда войска туда войдут, им и копать уже ничего не надо будет. А запасы золота там третьи в мире, после нас и Австралии.
          – То раньше было у нас.
          – Ну да, ну да, теперь в России, – поправился пенсионер. – Они свое-то золото, там, в Америке, еще в девятнадцатом веке все использовали. Потому и Аляску у нас купили: узнали, что там золото, а мы, дураки, продали.
           – Это точно, – хмыкнул сосед Ивана. – А я читал в какой-то газете, что они и в Чили путч потому устроили, когда Пиночет к власти пришел.
           – А я что говорю!..
           Дальнейшее выявление глубинных причин очередной миротворческой операции НАТО поплыло мимо Ивана. Голова его слегка свесилась, от этого ее покачивало, убаюкивало, большие руки Ивана лежали на джинсах "Мадок", знававших и лучшие времена. Было Ивану годков – двадцать с гаком, здоровьем и статью Бог не обидел, да судьба барахлила. Сливками по губам так – мазнула раза два-три, а все больше заплаты на жизнь выдавала. Да и те секонд хенд.
           Отец у Ивана помер, еще когда Иван в школе учился, и жили они с тех пор вдвоем с матерью – тихой женщиной, работавшей на заводе за невыплаты. Иван, однако ж, голову не вешал. Отслужил в армии, закончил институт. После института хоть и помыкался, а устроился-таки в итоге на работу в крупную частную фирму – их в те времена много в городе наплодилось. Пожили они тогда с матерью неплохо, приятно вспомнить. Только продолжалась эта хорошая жизнь недолго и остался от нее у них только новый телевизор, купленный Иваном. Бабахнул всемирный кризис, а за ним и местная девальвация подоспела, и такой пошел – не к столу будь сказано – реинжиниринг, что оказался Иван на улице: с жетоном на метро в руке в качестве выходного пособия. Долг по зарплате за последний, честно отработанный Иваном месяц фирма ему великодушно простила и сгинула, поглощенная экономической целесообразностью.
           Кем только Иван после этого ни работал. Но работы всё были какие-то временные – так, худо бедно прокормиться, да и только. В последние месяцы он даже газетами в метро торговал.
           В начале марта матери Ивана неожиданно выплатили полную месячную зарплату и даже вернули какие-то, еще двухлетней давности, долги.
           – Что, Вань, выборы какие скоро? – удивилась мать.
           – Это тебе к восьмому марта, – пошутил Иван.
           – Так восьмое марта еще через неделю, – усомнилась мать.
           Жить стало полегче. Иван выдал ударный месяц на газетах и, подкопив денег, решил бросить газеты к черту и поискать настоящей постоянной работы с нормальной зарплатой.
           И вот прошли три недели, в кармане – только чижик в капкане, а работы нет. И лето на носу. А лето в смысле постоянной работы – самый что ни на есть глухой сезон.
           Иван лентяем не был, и поколесил-пошагал за эти дни много по всяким объявлениям о работе. Встречались ему и любезные жулики, предлагавшие зарплату большую, но не сразу, и работу, сильно смахивающую на надувательство. Встречались и честные малые, у которых работа была нормальная, но зарплата исчислялась как "будет" или "не обидим". И за эту зарплату честные малые стояли, как за свою собственную. Но настоящей постоянной работы с зарплатой, на которую они вдвоем с матерью могли бы прожить, Иван так и не нашел.
           Ну и ладно, – вздохнул Иван. Пойду пока опять "Поп мозаикой" торговать.
           Поезд подъехал к его станции. Иван зевнул, вышел на платформу и – легка на помине! – увидел на скамье позабытую кем-то "Поп мозаику". Иван глянул по сторонам, взял газету, посмотрел на число. Газета была свежая.
           Газету Иван взял не столько для себя, сколько для матери. Мать любила читать газеты и в нынешнее нелегкое время рада была любой. Иван же этой "Поп мозаикой" на год вперед объелся. Но на оборот обложки все-таки заглянул. Сегодня в "Угадай, чья...?" красовалась основательная, обтянутая джинсами, мужская задница. Значит, в прошлом номере была женская. Точно – уменьшенное фото в меру полиграфических сил показывало брюнетку в сапожках: с высокими голыми бедрами и с кокетливо выгнутой крутой попкой в кожаных трусиках. Брюнетка оглядывалась, уперев в талию руки в длинных перчатках. Попка была отхвачена с четырех сторон легкими линиями, обозначавшими часть фотографии, напечатанную в прошлом номере газеты. Иван прочел подпись: "Вулфа Фист – героиня "Мстительницы ночи". Победительницами нашего конкурса стали: ..." И как они угадывают? – в который раз искренне поразился Иван.

           Мать была дома, смотрела телевизор. Ивану она обрадовалась, поднялась было идти кормить сына, но Иван усадил ее обратно:
           – Ты смотри, мать, я сам возьму.
           – Ну как, Ваня? – робко спросила мать.
           – Да все так же, мама, – ответил Иван.
           – Я там оладушек к борщу напекла, – сказала мать.
           Иван разогрел борщ и принес его в комнату. Кухня у них была маленькая, в комнате, вместе с матерью, сидеть было приятней. Матери тоже было в радость, что сын ее ест рядом, и оба они смотрят телевизор.
           Показывали какого-то политика: мордатого, с коротким темным ежиком на голове и лживыми, заплывшими глазами.
           – У нас опять будут губернии и уезды, – напористо вещал он. – Что это за губернатор области, что за гибрид такой? У губернатора должна быть губерния, значит. А в наездах, уездах значит, он своих людей должен сажать: честных, хватких...
           – Ой, Вань, забыла кто это, ты не знаешь? – наивная мать по-прежнему склонна была верить всему, что говорят с экрана и пишут в газетах.
           – Господин Загребашин, глава регионального блока Большое Поворье, – хлюпнув борщом, саркастически ответил Иван.
           – Да? А где это, Вань, в России, что ли? – поверила мать. – Ой, Ваня, хорошо, что мы на Украине живем.
           Иван хмыкнул. То-то у меня уже половина знакомых в Россию на заработки уехала, – подумал он. Но ему стало неловко оттого, что мать всерьез восприняла его слова.
           – Я тебе, мама, газету принес, – сказал Иван.
           Газете мать тоже обрадовалась, она и "Поп мозаику" читала с удовольствием. Иван только дивился: "Поп мозаика" состояла из сплетен о звездах кино и эстрады, передранных из дорогих журналов, а еще – из приколов, кроссвордов, анекдотов, гороскопов, заметок о всякой мистической чертовщине, о влиянии планет на приготовление пищи и наконец – из местной находки – традиционного конкурса "Угадай, чья...?".
           Иван закончил есть, отнес на кухню посуду, поставил чайник и вернулся в комнату. Телевизор по-прежнему работал, но мать его уже не смотрела – углубилась в газету.
           – Ой, Вань, горе-то какое, – вдруг сердобольно закачала она головой. – Представляешь, дочку у человека украли в Бабаях. Аленой звать. Молоденькая, девятнадцать лет всего. Студентка второго курса. Слышь, Иван, тому, кто поможет найти, двадцать тысяч долларов отец обещает. Видно, из богатых. А может, по родне соберут, хотя где ж столько и по родне соберешь... Вот, посмотри, как думаешь, хорошенькая? – потянулась мать с газетой к Ивану.
           – Трудно сказать, – глянув на шедевр местных печатников, хмыкнул Иван.
           "Поп мозаика" печаталась, где подешевле, и фото впрямь просилось на стенд "Их разыскивает милиция". Бабаи... где-то я читал недавно про Бабаи, – припомнилось с чего-то Ивану.
           – Вот бы ты, Ваня, ее нашел, – сказала вдруг мать.
          Иван удивленно посмотрел на нее. Лицо у матери было неожиданное, мечтательное.
          Вот черт, втемяшились же эти Бабаи! – поморщился Иван. И вдруг вспомнил.
          – Я, мама, чайник поставил, ты последи, – сказал Иван и ушел в свою комнату. Там, на шкафу, лежали газеты, которые он не смог продать из-за брака или еще по какой причине. Почему-то он даже испугался, что та газета уже использована, что не найдется.
          Иван снял кипку на пол и стал перебирать газеты. Ага, вот она! – "Таинственные явища" без первого листа, и та заметка на третьей странице, ставшей теперь обложкой.
          Заметка была не вся, начало, данное на первой полосе как анонс, пропало вместе с именем автора, но Ивана это не огорчило. Основная часть заметки как раз осталась. Дурная, в общем-то, заметка, можно сказать бредовая, а вот поди ж ты, запомнилась. Говорилось в ней о загадочном месте в районе села Бабаи. По преданию, кто найдет это место и дом на нем поставит, сто лет проживет и добра наживет. И сила в том месте великая, потому в старые времена искала его всякая нечисть, и много ее встречалось тогда в лесах, которыми поросли окрестные холмы. Оттого и село назвали Бабаями. Григорий Сковорода – великий мудрец и философ – прознав про то место, бросил светскую жизнь в Петербурге и поселился в Бабаевском лесу в простом шалаше...
          Это верно, – подумал Иван. – Там до сих пор Сковородиновская криница есть, сам из нее воду пил.
          ...Искал он то место, да не нашел. А нашел его, ходит слух...
          Ба, – подумал Иван, – фамилия та же, что и в газете. Так вот почему мне эта заметка вспомнилась.
          ...Оттого и из Бабаев уезжать не хочет. А ведь, если люди правду говорят, первый богач не только в Бабаях, но может и во всей области. И не болеет он никогда, и выглядит лет на сорок, хотя ему уже за шестьдесят. На свои волшебные деньги построил он в Бабаях новую церковь, в которую теперь со всех окрестных сел люди идут, а многие и из других мест приезжают...
          – Вань, иди чай пить! – позвала из комнаты мать.
          Иван отложил газету. Чушь конечно, а ну, как и впрямь что-то в этом есть? Вздохнув, он пошел пить чай. И чего это мать вдруг такую ерунду сказала? Двадцать тысяч долларов! Да им с матерью этих денег на всю жизнь бы хватило. Только где ж эту Алену возьмешь?
          Разбередило все это Ивана. И Григорий Сковорода отчего-то в башку лез. И украденная девчонка мерещилась (только совсем не та, что в газете на фотографии). И дипломат с деньгами почему-то. Видно, от фильмов. С тем и заснул.
          Ночью Ивану приснились бандиты с заплывшими глазами. Налетели они на Ивана, когда он на заветном месте в глухом лесу зарытые в горшке золотые доллары выкопал. Самый мордатый навел прямо в Ивана пистолет и застрелил его, но как бы не до смерти. А доллары вдруг пропали. По счастью, снов не запоминал Иван.

"ФЛЮГЕР НАСТОЛЬНЫЙ"

          Когда утром Иван проснулся, мать уже ушла на работу. Ехать Ивану никуда не хотелось. Он вспомнил, что решил отложить поиски работы до лучших времен. Ну а газеты и подавно до завтра подождут.
          Доев оставшиеся с вечера оладьи с чаем, Иван взял из шкафа пятерку, оставленную матерью на хлеб и молоко, и пошел прогуляться. Уж больно утро было хорошее.
          В ту пору, от ухудшения жизни, рядом с рынками опять образовались народные базарчики – прямо вдоль тротуаров. Чего только не приносило на них из квартир обедневшее население! Вдоль такого стихийного торгового ряда и шел Иван в то прохладное весеннее утро, как вдруг окликнул его какой-то мужичок в поношенной серой паре:
          – Паренек, а паренек, купи хфлюгер настольный.
          Может, странное название остановило Ивана, может – то, как мужичок его выговорил: "хфлюгер", может еще что, а только Иван подошел к мужичку и стал разглядывать безделушку.
          Вещица и впрямь была уникальной: маленький флюгерок с облупившимся "золотым" покрытием на такой же "золотой" железке, укрепленной на когда-то черной, а теперь сероватой подставке. Иван даже на основание подставки поглядел, нагнув голову. На основании было отштамповано: "Флюгер настольный. Ф-ка им. 50-й годовщ...", а вот чего годовщины было уже не разобрать. Словом, бесполезная до абсолютности находка советского декоратизма. Из тех, что в былые советские времена продавались по универмагам в отделах "Сувениры". Иван еще застал тот период. Однажды они всей семьей поехали в гости к родственникам – в Краснодар, и в витрине тамошнего ЦУМа он увидел маленькую – чуть побольше спичечного коробка – стеклянную свинку на подставке. Но поразила Ваню не столько сама свинка, сколько надпись на подставке: "Скульптура свинья". Он до сих пор ее помнил.
          Вслед за вещицей Иван оглядел и продавца. Мужичок был уже, можно сказать, близок к дедку, наверное, пенсионер. Простой мужичок и добрый видать, да какой-то жалкий, неухоженный. Подумалось Ивану, что наверное один мужичок живет. И продавал-то он не как все: только этот "хфлюгер" и стоял у мужичка на постеленной на асфальт газетке, когда он окликнул Ивана.
          – Купи, паренек, пять рублей всего, хорошая вещь, почти новая, – преданно заглядывая Ивану в глаза, говорил мужичок. (Как и большинство пожилых жителей восточной Украины, он называл украинские гривны по-прежнему – рублями).
          Поставив "Настольный флюгер" обратно на газету, Иван уже разогнулся и хотел было идти дальше – не выбрасывать же единственную пятерку – да отчего-то жаль ему стало неказистого продавца.
          – Ладно, дед, давай свою вещь, – сказал он, оглядываясь по сторонам. Ивану было неловко, что на глазах у людей он покупает такую ерунду.
          Тут увидел он направляющегося к ним базарного крепыша. Был тот крепыш еще безус, но уже бритоголов, одет по этикету: в широкие грязные спортивные штаны, заношенную куртку мешком и шлепанцы на толстой подошве. Он явно имел до мужичка какое-то дело.
          При виде крепыша голова продавца флюгера втянулась в воротник пиджака, глаза его испуганно забегали, а пятерку Ивана он сунул в карман. Хотя все равно уже безнадежно знал, что крепыш ее заметил.
          Не вынимая рук из карманов, бритоголовый навис над мужичком.
          – Ну че, дед, продал? – не обращая внимания на Ивана, грозно спросил он. – Гони трояку за место.
          Мужичок с обреченным видом полез было за пятеркой, но тут Иван, взяв крепыша за плечо, переключил его внимание на себя.
          – Вали отсюда, чего пристал к деду? – веско сказал он.
          Вынув руки из карманов, крепыш нагло повернулся к Ивану, но, глянув на него снизу вверх, передумал и вместо рук пустил в ход язык:
          – Че, блин, нарываешься? Пусти, – резко рванулся он, хотя Иван и не думал его держать.
          – А ты, дед, смотри, – отойдя на несколько шагов, крепыш погрозил им обоим грязным кулаком и быстро пошел в сторону рынка.
          – Да, батя, лучше нам ноги сделать, – сказал Иван.
          Мужичка упрашивать не надо было. Крепыш еще не дошел до рынка, как они с Иваном уже повернули за угол дома и скрылись во дворах.
          – Вот спасибо тебе, сынок. А меня Сидор Петровичем зовут, – лип к Ивану продавец настольного флюгера. – Ты с ним это, поосторожней, вещица ценная.
          – Ладно, батя, иди-ка ты лучше домой, а то еще искать придут, – сказал Иван. Ему хотелось отделаться от навязчивого мужичка, но не тут-то было.
          – Как, сынок, ты уже уходишь? – с каким-то отчаянием сказал мужичок. – А у меня дома-то нету.
          – Как это нету, совсем, что ли? – спросил Иван, останавливаясь.
          – А получается, что так. Квартира-то у меня есть, где я прописан, да меня жилец выгнал. Сынок, тебя как звать-то?
          – Иван, – нехотя сказал Иван. – Как это выгнал?
          – Один я живу, Ваня, никого у меня нету на всем белом свете, – пожаловался мужичок. – А он пристал: пропиши, мол, жить мне негде, а без прописки на работу не берут. А я тебе, говорит, тысячу гривен заплачу и потом каждый месяц по сто рублей платить буду. И желание исполню.
          – Какое желание? – не понял Иван.
          Да так... – смутился Сидор Петрович. – Просился, просился, ну и пожалел я его, деньги-то не лишние. А он, как прописался, ничего не дал и из квартиры меня, можно сказать, что выгнал. Ночевать ночуй, говорит, пока, я тебе в коридоре матрац кину. А вместо денег вот этот хфлюгер дал: – Иди, дед, продай и хватит с тебя.
          Жаль Ивану стало мужичка, может, отец ему вспомнился. Да и не любил Иван несправедливость. Пойти, что ли, проводить деда? – подумал он. Хотел было сунуть флюгер в карман, чтобы не мешался, но Сидор Петрович перехватил его руку, забрал у Ивана флюгер и положил его в картонную коробку, чтобы сувенир не сломался, а коробку – в пакетик, после чего протянул пакетик Ивану.
          – Я, Ваня, это тебе еще там хотел отдать, да этот, сатана, помешал, – объяснил он.
          – Ладно, ладно, – отстранил его руку Иван. – Значит, говорите, Сидором Петровичем вас зовут? Ну будем знакомы. А жилец ваш, он сейчас дома?
          – Да, он все дома сидит. Ты, Ваня, это, лучше меня так, без вы, называй, – попросил мужичок.
          – Ладно, батя. Пойдем поглядим, что у тебя за жилец такой умный, – сказал Иван.
          А что, – подумал он, – делать мне все равно нечего, а деда, видно, и впрямь прижали. Доверчивый он больно, жаль деда.
          – Пойдем, пойдем, Ваня, вот спасибо тебе, – обрадовался Сидор Петрович и, норовя взять Ивана под руку, повлек его к обветшалой – хрущевской еще – пятиэтажке, торец которой выглядывал в дальнем углу двора.

ПЕС-КОТОФИЛ И ЖИЛЕЦ С ВОЛОСАТЫМИ НОГАМИ

          От ручки на двери подъезда пятиэтажки остались одни железные боковины, к которым хозяйственные жильцы привязали веревку. Войдя вслед за Сидором Петровичем в подъезд, Иван вдохнул ту особую, знакомую затхлость, которая накопилась в подъезде за сорок лет эксплуатации "хрущевки". Невольно захотелось тут же и выдохнуть ее полной грудью, да что толку – дышать-то потом все равно придется.
          – Нам на пятый этаж, Ваня, – извиняясь и вместе с тем как-то по-хозяйски сказал Сидор Петрович.
          Когда они подходили к четвертому этажу, Иван вдруг услышал глухое злобное ворчание. Подняв голову, он увидел на площадке между этажами странную собаку. Пес – определил Иван. Был этот пес широкий, приземистый, даже округлый какой-то, грязно-черный с грязно-белым, с рябой мордой и коротким хвостом калачиком. Кривые лапы его торчали как будто с боков, сходясь к оси под центром брюха.
          – Кузя, Кузя, свои, – приостановившись на лестнице, заискивающе заворковал Сидор Петрович, но Кузя лишь скупо, палковидно мотнул разок хвостом в ответ на его слова и снова заворчал на Ивана.
          – Это наш сторож, Кузя, – пояснил Ивану Сидор Петрович. – Ты это, Ваня, только не смотри на него, и резко не двигайся, а то он дурной малость.
          – Так может пнуть его хорошенько, для науки? – предложил Иван.
          – Ни, Ваня, он тогда всегда на тебя кидаться будет, – всполошился Сидор Петрович. – Я же тебе говорю, дурной он, – Сидор Петрович почему-то понизил голос. – Он, Ваня, это, гомосек.
          – Как это гомосек? – не понял Иван.
          По мере того, как Сидор Петрович с Иваном поднимались по лестнице, странное создание продолжало глухо злобно ворчать, приоткрыв зубы и медленно пятясь к дальнему углу тесной площадки, где у него стояла гнутая железная миска.
          – Он с котом это... ну ты понимаешь... ну трахают одним словом! – выпалил наконец Сидор Петрович.
          – Кого трахают? Кошку, что ли? – удивился Иван насчет пса.
          – Нет, он кота покрывает, – доверительно сообщил Сидор Петрович. – Вот те крест. Я, Ваня, сам видел.
          – Так не трахают, а трахаются, – поправил Сидора Петровича Иван.
          Пес наверное и впрямь был чокнутый. Ивану даже стало как-то не по себе, когда он впритирку к перилам огибал поворот лестницы. Пес уже не ворчал, а натурально рычал – злобно, как дьявол, – вжавшись боком в угол площадки и повернув к Ивану оскаленную морду в черных точках.
          – И не гомосек, – блеснул Иван познаниями для бодрости, – а котофил.
          – Как это котофил? – полюбопытствовал Сидор Петрович, оглядываясь на Кузю.
          – Ну, тот, кто со зверями трахается – тот зоофил, кто на несовершеннолетних западает – педофил. Значит, тот, кто с котом трахается – котофил.
          Эту информацию Иван припомнил из какой-то популярной заметки в газете о сексуальных отклонениях, впрочем, насчет котофила он не был уверен.
          Сидор Петрович остановился у двери налево, потянулся было к звонку, но, глянув на Ивана, достал ключ.
          В коридорчике было сумрачно, весь его и вправду занимал брошенный на пол старый умятый матрац.
          – Ах ты, Господи, – нагнувшись, Сидор Петрович поспешно свернул матрац и прислонил его к стене под вешалкой. – Входи, Ваня.
          Иван хотел было разуться, но Сидор Петрович схватил его за руку:
          – Ничего, ты прямо так, не стесняйся.
          Они вошли в комнату. Жил Сидор Петрович холосто, по-спартански. В комнате всего и было, что шифоньер, стол со стульями, на стене – репродукция веселого Рембранта с Саскией на коленях поверх облезлых светленьких обоев, тумбочка какая-то в углу, выпуклый – будто беременный – телевизор "Березка" на еще одной тумбе в другом углу и железная кровать, которая наверняка была старше самого дома. На кровати, задрав на спинку голые до колен волосатые ноги, лежал дядька лет сорока в одном хебешном трико с подвернутыми штанинами, с газетой в руках. Увидев рядом с Сидором Петровичем Ивана, он отложил газету и поднялся с кровати.
          Был жилец коренаст и жилист, лоб имел покатый, обросший сверху густым темным ежиком, рожу имел выразительную, славянскую, небритую, с твердым подбородком. Расставив основательно ноги и уперев в бока крепкие руки с костистыми кулаками, стоял он посреди комнаты и наглыми хитрыми глазами изучал Ивана.
          Иван тоже рассматривал жильца, остановившись на пороге комнаты рядом с Сидором Петровичем. Мужик ему не понравился. Внешность у него была, прямо сказать, уголовная.
          Оторвав наконец взгляд от Ивана, жилец так посмотрел на хозяина квартиры, что тот сразу засуетился, ища куда бы деть пакет с проданным Ивану флюгером. Бедолага так и держал его до сих пор в руке.
          – Че пришел, дед? – нагло осведомился жилец.
          – Я это... – замялся Сидор Петрович.
          – Продал флюгер?
          – Продал, продал, – Сидор Петрович попытался всучить Ивану пакет.
          – Ты вот что, давай выметайся отсюда, – отпихнув руку мужичка, шагнул в комнату Иван.
          – Ему, что ли, продал? – не обращая внимания на Ивана, качнул головой в его сторону жилец.
          Сидор Петрович потерянно кивнул.
          – Чего взъерепенился? – оборотился жилец к новоявленному заступнику. – Я ему за жилье сполна заплатил.
          Иван хотел уже взять мужика, да как-то не за что было. Ни на чем глаз не останавливался в его ладной голой фигуре. И загорелый он был как-то не по сезону, и трико у него вниз живота – к самым принадлежностям – съехало. А руки у мужика – сразу видно – были крепкие. Пока Иван мешкал, размышляя, как ему лучше управиться с наглым жильцом, тот снова насел на незадачливого хозяина квартиры.
          – За сколько флюгерок-то продал? – спросил он требовательно.
          – За пять рублей, – стыдливо признался Сидор Петрович.
          – Ну и дурак ты, дед, – насмешливо заявил жилец. – Сказал же тебе, что не простой это флюгерок. Да иной за этот флюгерок и двадцати штук зелеными не пожалеет.
          Тут Иван наконец примерился, шагнул вперед и ухватил наглеца за шею. В первый момент Ивану даже жутко сделалось: здоров был с виду мужик, да еще про двадцать тысяч баксов вдруг ни с того ни с сего сказанул. А потом – ничего, пошло. И не ударил его мужик, а только вывернулся, и как будто испугался, сразу пойдя на попятный.
          – Да чего грабли-то распускаешь? Я правду говорю, волшебный флюгерок, – оправдывался он, отступая в угол комнаты, пока не уперся задом в телевизор. – Ишь, конь вымахал!
          – Да, Ваня, он правда говорил, да я не понял чего-то, – вмешался Сидор Петрович.
          Незадачливый хозяин квартиры опять попытался всучить Ивану пакет с флюгером, но тот только отмахнулся, не глядя.
          – Как это волшебный? Ты мне лапшу тут не вешай, – грозно надвинулся Иван на жильца. А у самого в голове вертелось: почему это он про двадцать тысяч сказал?
          – Скажу, вот чтоб я сдох, скажу, – тут же пообещал мужик. – Да только ты мне сначала одно слово подскажи.
          – Какое еще слово? – не поняв, остановился Иван.
          – Сейчас скажу, сейчас.
          Следя за Иваном, жилец боком выбрался из угла и потянул с кровати газету. Оказалось, что раскрыта она на здоровенном кроссворде, и карандашик откуда-то в руке у мужика взялся.
          – А вот, – нашел мужик неподатливый вопрос. – Как отгадаешь слово, так сразу скажу. Парнокопытное из пяти букв, вторая "а", третья "л".
          Иван почесал голову.
          – Точно третья "л"? – спросил он.
          – Точно, сам посмотри, – мужик сунул Ивану под нос кроссворд.
          И правда все верно, – подумал Иван. Вторая "а", третья – "л". Не баран, не...
          – "Калан" пиши, – догадался он.
          – Подходит, – начал писать мужик. – Постой, да какое же это парнокопытное, это же тюлень какой-то.
          – А ты ответ посмотри, – насмешливо сказал Иван с видом знатока. – Точно тебе говорю: калан.
          Что у мужика есть ответы на вопросы кроссворда, Иван не рассчитывал, но мужик тут же стал рыться в газете, нашел последний лист, перевернул его вверх ногами, закрывая от себя мелкий текст пальцем, и восхищенно сказал:
          – Ишь ты, и правда калан. Ну да первый раз не считается. А вот: "Всадник без головы и прочих конечностей", четыре буквы, вторая "о".
          Всадник, всадник, – автоматически задумался Иван...
          – Ну у тебя, блин, и кроссворд. Что это за газета?
          В голову почему-то пришло слово "член", но газета была не порнушка. И почему тогда без головы? Опять же, вторая "о"... Горб?.. И все-таки постсоветская кроссвордомания вновь выручила Ивана. Всплыло, как на автопилоте.
          – Торс, – уверенно сказал он.
          – А почему всадник? – усомнился мужик.
          – А ты ответ посмотри.
          Процедура прикрывания пальцем повторилась.
          – Ну ты даешь, – уважительно хмыкнул мужик. – Ну, где двое – там и третий, давай по последней. "Самый дальний из близких людей", восемь букв, третья "а", пятая "о".
          – Ну, мужик, ты бы с этого и начинал: знакомый, – сказал Иван через минуту.
          – А почему близкий-то? – вытаращился жилец.
          – А ты ответ посмотри, – дипломатично ответил Иван.
          – Ну дают, ну народ, – недовольно бормотал мужик, вписывая самого дальнего близкого человека. – Машины им, что ли, эти кроссворды делают...
          – Ты там про волшебное что-то сказать хотел, – напомнил жильцу Иван.
          – Да уж видно придется, – поскреб небритую скулу мужик. – Ну, давай знакомиться. Не держи, как говорится, зла. Меня Шмат Разум зовут.
          Ну и имя, – подумал Иван.
          – Иван, – сказал он, неохотно пожимая мужику руку. – Ты говори давай, зубы не заговаривай.
          – Скажу, деваться некуда, – вздохнул мужик. – Давай сюда свой флюгер. Коли ты его купил, теперь он, стало быть, твой. Ты что думаешь, это безделушка какая-нибудь, на хрен с маслом ставить? Нет, брат, это, можно сказать, компас судьбы. Вот, – поставил он флюгер на стол, – как задумаешься ты о человеке, самом тебе желанном, флюгерок этот тебе направление к нему и укажет. Хошь, едь, хошь, иди, а хошь – самолетом лети.
          Шмат Разум говорил так убедительно, что Иван и вправду невольно о человеке задумался. И был это никто иной, как вчерашняя украденная Алена из газеты. Облупленная стрелка тут же повернулась, указав куда-то в окно.
          – Ага, – махнул в окно рукой Шмат Разум. – Вот там она и находится. Верно?
          – Почему она-то? – уклонился от ответа Иван.
          Все это было нелепо и странно. Может, он псих? – подумал Иван про мужика. Вот же связался на свою голову!
          – Да о ком же такому коню думать, как не о девке? – искренне удивился его вопросу Шмат Разум. – Так верно указывает?
          – А кто его знает, – честно вздохнул Иван.
          – Ну ты даешь! Ты что, сам не знаешь, где твоя милка находится?
          – Да мало ли где она находиться может! – вспылил Иван. – Что она, на месте, что ли, сидит?
          – И то верно, – запустил пятерню в ежик Шмат Разум. – Ничего, мы сейчас это по карте проверим.
          – Как это по карте? – удивился Иван.
          – Ну она же у тебя здесь живет?
          Иван неопределенно пожал плечами.
          – Ты че, и про это не знаешь? Ну даешь! – Шмат Разум хрипло расхохотался. – Ладно.
          Странный жилец полез в шифоньер и выволок оттуда здоровенную настенную карту СССР. Как заметил Иван, появление из шифоньера карты Сидора Петровича озадачило.
          Шмат Разум положил карту на стол Европейской частью и поставил флюгер на город Куйбышев.
          – Ну, давай, думай, – сказал он Ивану.
          Иван стал думать. Флюгер тут же повернулся, однако стрелка показала вовсе не на их город, а куда-то в Европу.
          – Ага, а говоришь здесь живет, – укоризненно сказал Шмат. – Давай, дед, линейку.
          Перекладывая древнюю деревянную линейку, нашедшуюся у хозяина квартиры, Шмат Разум провел по карте длинную черту туда, куда показывала "золотая" стрелка.
          – А теперь мы его, к примеру, на Кольский полуостров поставим – нам бы там не бывать, – ухмыльнулся Шмат.           Иван уже понял намерение Шмата Разума и вдруг замерло у него сердце: а ну как и вправду непростой это флюгер?
          Флюгерок исправно развернулся к югу. Шмат Разум тут же приложил к карте линейку и, перекладывая ее, повел черту, пока она не уперлась в первую черту – где-то на окраине большого серого пятна, обозначавшего необъятную Москву.
          – Вон, значит, где твоя девка, – задумчиво протянул Шмат. – Московитка, что ли?
          – Нет, из Бабаев она, – признался Иван.
          – Вон оно что! – присвистнул Шмат Разум. – Это не та ли, за которую вчера в газете двадцать тыщ зелеными обещали?
          Иван молча кивнул.
          – Да, браток, у тебя губа не дура, – Шмат вдруг опустился на четвереньки и полез под кровать.
          – К стене завалилась, – глухо сказал он и, наконец, выбрался обратно с вчерашней "Поп мозаикой" в руке. Развернул.
          – Не приведи, боже, – фыркнул он на фото похищенной Алены. – Так ты ее знаешь, что ли?
          – Да нет, – Ивану стало неловко.
          – А, понимаю, – хитро ухмыльнулся Шмат Разум. – А что, мужики, надо бы нам за знакомство водки выпить по русскому обычаю. Скатерть у тебя, дед, найдется?
          – Есть, а как же, есть скатерть, – засуетился Сидор Петрович, обрадовавшись, что дело, едва не дойдя до мордобоя, окончательно повернуло на мирные рельсы.
          – Так давай!           Но достать из шифоньера скатерть Шмат Разум хозяину не дал. Прежде он сам туда полез и вытащил на этот раз бутылку "Московской", полпалки сухой колбасы и пузатую трехлитровую банку с огромными советскими огурцами, каких давно уже не видел в продаже Иван.
          – Хлеб у тебя есть, дед? – строго спросил Шмат.
          – Хлеб? Хлеб я вчера подъел, – смутился Сидор Петрович.
          – Ладно, дед, это я так, шучу, я запасливый.
          Шмат Разум снова запустил руку в шифоньер и вынул круглый украинский хлеб, казавшийся горячим, будто прямо с завоза. Только после этого он допустил хозяина квартиры достать из шифоньера скатерть.           От Ивана не укрылось, с каким недоумением заглянул в собственный шифоньер Сидор Петрович. Он с сомнением посмотрел на водку. Не пить, что ли?
          А ну, как и вправду волшебный? – вкрадчиво шепнул ему внутри чей-то голос.
          А, где наша не пропадала! – махнул рукой Иван и сам взялся откупоривать водку.

В РАЙОТДЕЛЕ

          – Конечно в милицию надо идти, – убежденно говорил через час Иван.
          От колбасы ничего уже не осталось, только один огурец лежал, как гиппопотам, занимая треть банки. Бутылка, понятно, была пуста.
          – Ага, и че ты им скажешь там, в милиции? – ехидно поинтересовался Шмат Разум.
          – Флюгер покажу. Сам говоришь, с ним эту Алену в два счета найти можно.
          – Кому покажешь, ментам? – осклабился Шмат. – А тебе за это двадцать штук зелеными дадут?
          – А что, написано ведь: за содействие. Не самому же мне с бандитами связываться, – уверенно сказал Иван, хотя на самом деле он вовсе не был уверен, что в милиции ему что-нибудь дадут.
          Ну может не двадцать штук, но хоть штуку может быть дадут? – подумал он.
          – Ваня, а как же мы в милицию пойдем, мы же выпивши? – подал голос Сидор Петрович.
          – Нашел о чем беспокоиться, дед, – ухмыльнулся Шмат Разум. – У них уже рабочий день в разгаре.
          Сидор Петрович удивленно похлопал на Шмата глазами, а Иван пропустил странный намек мимо ушей. Он верил в уголовный розыск и крепко думал о своем: тысячу долларов ему дадут за сведения о похищенной Алене или только пятьсот?
          – Пойду, – Иван решительно встал из-за стола.
          Сидор Петрович тоже вскочил, как по команде, и только Шмат Разум остался сидеть, с ухмылкой глядя на Ивана.
          – Вы уж лучше сами, – почесал он голый, загорелый живот. – А я тут отдохну пока.
          – Ну и хрен с тобой, – сказал Иван. – Ты, батя, как, идешь?
          – Я с тобой, Ваня, я с тобой, – заторопился Сидор Петрович, оглаживая пиджак.
          На лестнице, когда они миновали дьявольского Кузю, Сидор Петрович выказал вдруг неожиданно цепкую память и знание мудреных слов.
          – Ваня, я вот все спросить хотел, – заговорил он. – Ты вот давеча сказал, что ежели кто с котами трахают, то это котофил называется, а если, значит, с теми, которые еще несовершеннолетние, – то педофил, то есть вроде педагога, стало быть.
          – Ну, – подтвердил Иван.
          – А вот такой библиофил есть, так они что, выходит, с книжками трахают, или может с библиотекаршей?
          – С книжками, батя, – не захотел терять авторитет Иван.
          – И как же они это, с книжками-то? – поинтересовался Сидор Петрович.
          – Мысленно, батя, мысленно.
          – А... мыслительно, значит...
          Сидор Петрович замолчал и больше вопросов не задавал – очевидно, осваивал новое познание. Как только они вышли на свежий утренний воздух, Иван сообразил, что без паспорта в милицию идти нельзя.
          – У тебя, батя, как, паспорт с собой есть? – спросил он.
          – Есть, Ваня, как же без паспорта.
          – А у меня нет, надо мне сначала за паспортом зайти, – сказал Иван.
          Он направился к своему дому, Сидор Петрович охотно шел рядом. Они шли дворами, знакомыми Ивану с детства. Петляя среди дворовых огородов, устроенных жильцами прямо между пяти- и девятиэтажными домами. Минуя россыпи погребов, которые сильно смахивали на натуральные погребальные городки: с их вентиляционными столбиками и железными крышками, прикрученными цепями, на которых покоились массивные висячие замки. И неясные мечтания бередили голову Ивана. Неожиданный продавец со странной вещицей на газетке, его небритый полуголый жилец, похожий на уголовника, который, как по волшебству, извлек из шкафа простую водку, трехлитровую банку с огромными огурцами и дорогую колбасу, – от всего этого веяло скорыми неприятностями на его – Ивана – голову и другой, бесшабашной, жизнью.
          Сидора Петровича Иван оставил дожидаться на лавочке в соседнем дворе: уж больно прилипчив был мужичок. Взяв паспорт и одевшись поприличнее, Иван вернулся за покорно ожидавшим его попутчиком, и они отправились на троллейбусную остановку. Ивану было неловко – денег на проезд у него не было, – но он решил, что в случае чего мужичок заплатит за него из вырученной за флюгер пятерки. Все, однако, обошлось. Дебелая контролерша, скользнув взглядом по Сидору Петровичу и внимательно оглядев Ивана, только вздохнула и протиснулась дальше.
          Возле дверей райотдела Иван оробел, но, глянув на поотставшего Сидора Петровича, решительно шагнул внутрь.
          – Мы насчет вчерашнего объявления, – показал он дежурному милиционеру предусмотрительно захваченную газету с фотографией похищенной девушки. – У нас есть сведения, только лично к следователю. Куда к нему пройти?
          С минуту дежурный снисходительно-подозрительно их разглядывал, пожевывая что-то ртом, потом попросил документы. Посличав несколько раз фотографии с оригиналами, он снял трубку, с кем-то переговорил, вписал их куда-то под барьером за стеклом, отдал паспорта и сказал:
          – Подниметесь на второй этаж, направо по коридору, комната двадцать четыре-двадцать пять.
          Дежурный снова принялся меланхолично жевать, потеряв к ним всякий интерес, а Иван с Сидором Петровичем направились к лестнице.
          После ясного весеннего дня Ивану сразу стало не по себе в особой атмосфере райотдела. Что уж про Сидора Петровича говорить! Тем более оказалось, что в комнате 24-25 сидит вовсе не следователь, представлявшийся Ивану сухим серьезным мужиком в гражданской кожаной куртке, а какая-то крупная шишка. Потому что вместо кабинета следователя они вошли в небольшую приемную. В приемной – возле окна – стоял стол с компьютером, а за столом сидела трудовая подруга начальника в форме и полировала пилкой ногти. Увидев остановившихся на пороге посетителей, она прервала свое занятие и окинула их еще более снисходительно подозрительным взглядом, чем дежурный внизу.
          – Мы к следователю, насчет похищенной девушки, – угрюмо сказал Иван, выставив перед собой газету.           Выдержав паузу, секретарша сняла трубку и доложила о посетителях шефу. Положив трубку, еще раз смерила их взглядом, после чего кивнула наконец на дверь. Иван с Сидором Петровичем еще войти не успели, как она уже снова принялась за свои ногти.
          Хозяином кабинета оказался массивный, грузный подполковник с непрошибаемым взглядом россейского начальника. Мясистое лицо его было почему-то изрядно красного цвета.
          – Садитесь, – сердито буркнул он, обдав посетителей тем самым запахом, за который опасался Сидор Петрович.           – Пишите, – подтолкнул он им по столу два листа, стукнув поверх них двумя ручками. – Когда в последний раз видели гражданку такую-то, где, с кем, откуда знаете, в общем, всё. Где были в десять утра восемнадцатого?
          – Да не знаем мы ее вовсе, вот, – растерявшийся Иван сунул подполковнику газету.
          – Что вот?
          – Тут сказано: кто поможет в розыске...
          – Ты мне зубы не заговаривай! Восемнадцатого с десяти до одиннадцати утра где был?
          Глаза начальника тяжело лезли куда-то в самое нутро Ивана.
          Вот, мать его, что за день был восемнадцатое? – начал мучительно соображать Иван. – И понесла меня нелегкая в эту милицию! Кажется, вторник. Ага!
          – В фирме был, в "Глобо Инкор", насчет работы, – сказал он с облегчением.
          – Кто может подтвердить? – навалился животом на стол подполковник.
          – Да этот... там сидел... как же его... так я не один там был, там по объявлению еще люди были.
          – Какому объявлению?
          – Так насчет работы, они в "Курьер" объявление давали.
          – Почему не работаешь? – продолжал наседать подполковник.
          – Так я работаю, работал вернее... – смутился Иван. – Да при чем тут это!
          – Ты тут не хами, – оборвал его начальник, откидываясь в кресле.
          – А это кто? – ткнул он взглядом в притихшего Сидора Петровича.
          – Так, знакомый...
          Иван почувствовал, как лицо его густо заливает краска. В голову вдруг полезло: "самый дальний из близких людей".
          – Вот! – Иван решительно выставил на стол флюгер.
          Облупившаяся золотая стрелка почему-то сразу уперлась в упитанную грудь подполковника.
          – Что, вот? Что это?
          От вида непонятного предмета подполковник несколько сбился. Иван приободрился, да и Сидор Петрович тут же согласно закивал.
          – Это такой указатель, экстрасенсорный, – нашелся на ходу Иван. – По нему любого человека найти можно.
          – Ну, – тупо уставился подполковник на дурацкий облупленный сувенир.
          – Вот подумайте о ком-нибудь, кто для вас сейчас самый желанный, а он сразу покажет, где он находится, в смысле, направление.
          Иван оглянулся в поисках карты.
          – Ну думаю, – сказал подполковник, но флюгер даже не шелохнулся.
          – Ну вот, вы думайте, а я его сейчас разверну и на окно поставлю, и он опять туда же покажет.
          – Сидеть, – сказал было подполковник, но Иван уже с шумом поднялся и повернул к окну.
          – Да-да, товарищ начальник, вещь волшебная, сынок правду говорит, – ввернул в разговор Сидор Петрович.
          Но вопреки словам Ивана (а вернее – в точном соответствии с ними), флюгерок опять уперся стрелкой в подполковника: на этот раз в толстый подполковничий бок.
          – Так вы о ком думаете? – удивленно спросил Иван.
          – Ну о себе, – буркнул подполковник.
          – Так вы о ком-нибудь другом подумайте, ну вот хоть о пропавшей этой, – подал ему мысль Иван.
          Подполковник зримо напрягся, хотя и готов был уже вспылить от такой бестолочи. Флюгер даже не шелохнулся. Иван с надеждой перенес его обратно на стол. Злосчастная стрелка тут же повернулась и указала прямиком на подполковничью грудь.
          Блин, надул, видно, мужик, не может же он на Москву в разные стороны показывать, – смешавшись, подумал Иван. Ему и в голову не пришло, что подполковник опять думает о себе, потому как привычка.           – Что вы мне голову морочите! – взорвался, страшно побагровев, начальник.
          – Сидорчук! – ткнул он какую-то кнопку на столе. – Кто ко мне этих двух идиотов пустил? А ну вон их отсюда. Живо!
          – И чтоб на километр к райотделу не подпускать! – гаркнул он осторожно заглянувшему в кабинет милиционеру.
          Иван едва успел флюгерок прибрать, а впрочем даже обрадовался такому повороту событий. Они опрометью покинули кабинет, Сидор Петрович даже легкий демонстративный тычок от милиционера получил. Секретарша за компьютерным столом одарила их презрительно запоминающим взглядом.
          Стыдно, ох стыдно было Ивану, пока вели их на выход. Здорово наматерил он внутри проклятого жильца. Хорошо хоть, на то, что от них водкой пахнет, внимания не обратили.
          Впрочем, когда они с перепуганным мужичком отошли подальше от райотдела, Иван одумался. Шмат-то как раз их отговаривал в ментовку идти. И ухмылялся – как знал, что все так произойдет.
          Да, непростой мужик этот Шмат, – решил про себя Иван. – И ушлый, сразу видно. Ну ладно, посмотрим, что он про все это скажет.
          – Что, батя, напугался? – Иван напустил на себя бывалый вид.
          – Да, Ваня, не приведи, Господи, – потряс головой Сидор Петрович.
          Они и не заметили, как ушли совсем в другую сторону от остановки троллейбуса. Пришлось возвращаться.

          Шмат Разум встретил неудачливых ходоков по-хозяйски. Он сидел за столом, скрестив голые грязные ступни с давно не стриженными ногтями, а на столе опять красовались бутылка водки и пузатая плодоовощная советская банка с огурцами. Более того – в центре стола стояла на кухонной доске кастрюля, от которой шел пар, распространяя по комнате аппетитный запах. В кастрюле была пшенная каша с мясом, а вокруг кастрюли лежали на скатерти три ложки и пара вилок.
          – Ну че, помогли органам? – насмешливо спросил Шмат.
          – Да уж, – Иван без приглашения уселся к столу.
          Шмат Разум тут же разлил по стопкам водку.
          – То-то я слышу, псина душой исходит, – кивнул он на дверь.
          С лестницы и впрямь доносилось обиженное погавкивание Кузи. Раздосадованный неудачей Иван сперва шикнул на него, минуя площадку, а потом и ногой замахнулся для острастки. (Дурной пес бросился на него с оскаленной пастью, рыча и заходясь лаем на весь подъезд).
          – Ниче, сейчас поправимся, – ухмыльнулся Шмат. – Как там у начальника, силен русский дух?
          – Силен, не приведи, Господи, – подсел к столу Сидор Петрович.
          – Ну давай, Иван, с боевым крещением, – поднял стопарик Шмат.
          – Я тебе, Иван, вот что скажу, – хрумкая огурец, сказал Шмат Разум, когда все выпили. – На хрена тебе эта милиция? Да с таким флюгерком ты и сам эту девку найдешь, как плюнуть. А бабки поделим: по десять штук на брата.
          – А батя? – задержав на полпути ко рту ложку с кашей, возмутился несправедливостью Иван.
          – А че батя? – покосился на Сидора Петровича Шмат. – Тоже мне воин!
          – А ты что, воин, что ли? – посмотрел Иван на Шмата.
          – Так подсоблю по мере сил, – скромно сказал Шмат Разум.
          – Ну как, по рукам, что ли? – протянул он Ивану крепкую пятерню.
          – Можешь ему пять штук дать из своих десяти, если ты такой щепетильный, – кивнул он на притихшего хозяина квартиры, видя что Иван колеблется.
          – Ты, Ваня, это, мне этих долларов не надо, а только ты меня с собой возьми, – сказал Сидор Петрович.
          А что, – подумал Иван. – Где наша не пропадала. Семи смертям не бывать, а одной не миновать, чем так жить. И дедок, хрен с ним, пусть едет. Прилипчивый он, правда, ну да ладно. Да и мать меня, считай, благословила. А деньгами я с ним поделюсь, – глянул он на Сидора Петровича. – Хотя где те деньги? Эх, была не была!
          – А что, и поеду, – основательно сказал он, и они со Шматом скрепили уговор рукопожатием, а там и выпили за успех дела.
          После второй бутылки Ивана и Сидора Петровича разобрало, да и у Шмата глаза заблестели. Хорошо, каши было много и заесть водку удалось плотно.
          – Ну что, браты, посошок, что ли? – разлил Шмат Разум остаток водки.
           Это мы, Ваня, что, в Москву, значит, поедем? – спросил Сидор Петрович, когда все выпили.
          – Угу, – зажевывая полным ртом лишнюю уже водку, ответил Иван.
          – На поезде? – обрадовался почему-то Сидор Петрович.
          – На поезде! – едва не поперхнувшись, хмыкнул Шмат. – Может у тебя и деньги на билеты в матрац зашиты?
          – У меня двадцать шесть рублей от пенсии сохранилось, – сказал Сидор Петрович, вынув из кармана Иванову пятерку.
          – Так не двадцать шесть, а тридцать один, – поправил его Шмат. – Ты их возьми конечно, только за эти деньги, дед, нас не то что в вагон, нас и в собачий ящик под вагоном не посадят. А у Ивана – один хрен в кармане. Верно, Иван?
          Иван молча кивнул.
          – И у меня – не больше, – подытожил Шмат. – Придется нам, дед, машину угонять.
          – Как это угонять? – округлил глаза Сидор Петрович.
          – Руками-ногами. Ты как, Иван?
          – А чего, и угоним, – сказал Иван. – Только мне сперва домой надо сходить. Матери записку написать, а то она волноваться будет.
          – Понятное дело, – блестя глазами, поддержал его Шмат.
          Иван поднялся из-за стола, едва не подняв заодно бедрами сам стол. За ним вскинулся и Сидор Петрович:
          – Я с тобой, Ваня.
          – Не, дед, ты ему мешать будешь, – усадил его обратно Шмат Разум. – Ивану надо с мыслями собраться. Ты лучше посуду помой. И матрац прибери из коридора. Он тебе еще пригодится – бабки зашивать.
          Сидор Петрович с тоской поглядел на Ивана, но тот сделал вид, что ничего не замечает с пьяных глаз. Так и ушел. Только ругань его долетела слабым отголоском из подъезда – сквозь яростную истерику жуткого Кузи.
          "Дорогая моя мама! Ты не волнуйся, я срочно еду в Москву к Юре Шибутину, – писал Иван на листке, и так ему щемяще сделалось, будто навек он мать покидает. – Он мне позвонил, у него есть для меня хорошая работа, только срочная, прямо сейчас ехать надо. А из Москвы я тебе позвоню, и на те выходные приеду. За деньги не беспокойся, у меня на билет отложены были, я тебе не говорил, потому что могло и не получиться с работой. Беспокоить не хотел. Только ты, мама, прости, а пятерку я взял, чтобы на билет хватило. Ты, мама, не волнуйся, я теперь опять хорошо зарабатывать буду. Иван."
          Записку Иван положил на кухонный стол, вздохнул и пошел из дому.

ХИТРАЯ СОЛНЦЕВКА

          Через полчаса после обильного обеда трое искателей приключений уже садились в троллейбус. В салоне Шмат тут же взялся за дело.
          – Эй, поколение, уступи место ветерану, – хлопнул он по плечу подростка с телефонами от плейра в ушах.
          Вошедший в азарт паренек мало того, что вовсю чавкал жвачкой под музыку, так еще и по спинке переднего сидения партию ударных выбивал, хотя там сидела пассажирка.
          Поглядев на Шмата, меломан, а за ним и его приятель, недовольно выбрались в проход и отошли подальше. Шмат тут же забрался к окну, хлопнув рукой по сидению в виде приглашения Сидору Петровичу. Тот вопросительно посмотрел на Ивана. Иван подмигнул ему: садись, мол, батя, и стал рядом, обхватив руками поручень.
          Подошла полная, как пышка, кондукторша. Обычно полные женщины добродушны, эта же была неприветлива и сурова.
          – Проезд оплачиваем, вошедшие, – привалившись боком к Ивану, в упор уставилась она на Шмата.
          – Рады бы, красавица, – встретил ее ослепительной улыбкой Шмат Разум, – да деньги куры поклевали.
          – Вон, – ткнул он большим пальцем в окно на как раз остановившийся рядом крутой джип, – новые бройлеры.
          Кондукторша уже хотела было наехать на Шмата, но вместо этого неожиданно хохотнула и, мотнув головой, протиснулась дальше, от души пройдясь про себя на счет бывалого пассажира. У Ивана она за проезд не спросила. С этим Шматом не пропадешь, – подумал Иван.
          На следующем перекрестке троллейбус застрял под светофором, и взорам пассажиров представился бедолага мужичок, отдыхающий, лежа на боку, под забором частного домовладения – прямо на асфальтовой дорожке. Мужичок был одет в тот особый костюм без цвета и фасона, которые донашивало накрепко застрявшее в социалистическом прошлом возрастное население Украины, акционированное вместе с заводами и фабриками. Бледные, как у покойника, худые щиколотки его так душераздирающе торчали из подернувшихся брюк, что сидевшая впереди Сидора Петровича пассажирка жалостно заохала.
          – Да, помер, видать, мужичок, – знающе сказал Шмат.
          – Да нет, пьяный просто, – тут же завязался разговор.
          – От ОФеНе помер, – поставил диагноз Шмат Разум.
          – Это что за болезнь такая, офеня? – тут же поинтересовался кто-то из пассажиров.
          – Известно какая. Раньше, при советской власти, в основном от ОРЗ помирали, а теперь ОФеНе народ косит. Острая Финансовая Недостаточность, – охотно разъяснил Шмат.
          – Во-во, точно, – тут же отвлекшись от мужичка, одобрительно загудели пассажиры.
          Какая-то прохожая бабушка потрогала лежащего, но он не подал признака жизни, и бабушка отошла, крестясь и оглядываясь.
          – Ой, мать честная, и правда человек помер, – схватилась рукой за лицо пассажирка с переднего сидения.
          Тут троллейбус наконец поехал. Сердобольная пассажирка все следила за удалявшимся бедолагой, пока не уперлась взглядом в ухмыляющуюся, небритую рожу Шмата.
          – Не горюй, хозяйка, теперь не зима, проспится, воскреснет, – утешил он ее.
          – Тьфу, сатана, – плюнула в сердцах женщина.

          Они доехали до самой конечной. Ивану было непонятно, для чего Шмат завез их сюда – аж к новому цирку. День был в разгаре, ослепительно сияло неожиданно жаркое солнце. Хмельному Ивану даже сплошной пыльный асфальт троллейбусного круга показался полным весенних жизненных соков. Ему было весело и бесшабашно.
          Вслед за Шматом они пошли через мост – к круглому зданию цирка. Тут пытливый взгляд Сидора Петровича углядел новую для него диковину.
          – Вань, а, Вань, – потянул он за рукав Ивана. – Что это там такое справа? "Боулинг Центр" какой-то?
          Ответить Иван не успел, за него это сделал Шмат Разум.
          – Кобельбан это, дед, – серьезно сказал он.
          – Как это кобельбан? – удивился Сидор Петрович.
          – Кобельбан – он кобельбан и есть, – наставительно пояснил Шмат. – По иностранному, дед, это только для отвода глаз написано.
          – Ваня, скажи ты лучше, – рассердился на своего жильца Сидор Петрович. – Чего там делают-то, в этом болинге?
          – Известно что, кегли на пол заваливают, – опять ответил за Ивана Шмат.
          Иван не выдержал и захохотал. Сидора Петровича это слегка обидело, но он тоже посмеялся – для компании.
          Шмат Разум уверенно повел их мимо "Боулинг центра" куда-то во дворы.
          – Куда идем-то? – спросил, наконец, Иван.
          – Так машину угонять, – удивился его вопросу Шмат. – Есть тут у меня одна на примете.
          – Ага, вон она, – показал он через минуту на облезлый "Запорожец", приткнутый возле двухэтажного служебного здания, расположенного среди жилых домов.
          Судя по вывеске, в здании располагалось некое "ЧП Егор". У входа в него стоял серый "Рафик" с открытыми задними дверцами.
          – Ты что, на этом хламе в Москву ехать собрался? – с неприязнью уставился на "Запорожец" Иван.
          – А ты что хотел, чтобы мы – три пьяных рожи без денег – на "Жигулях" рассекали? – урезонил его Шмат. – С противоугонной сиреной, чтобы ГАИ расступалось?
          – А этот что, без сигнализации, что ли? – недовольно хмыкнул Иван.
          – Точно. И даже не заперт.
          – Погоди, – сообразил Иван. – Так это может пенсионера какого-нибудь. Нет, Шмат, так не годится.
          – Да какого пенсионера? – заржал Шмат Разум. – Это тут хитрожопый один приспособился. Сам с радиотелефоном ходит. А че, супертачка: бросай, где хочешь, даже запирать не надо. Хлопнул дверцей и пошел – кто на нее позарится. Этому "Запорожцу", брат, никакая сигнализация на хрен не нужна. А знаешь почему? Потому что, прежде чем поехать, он полчаса будет так тарахтеть на весь квартал, что куда там всяким электронным хреновинам!
          – А как же мы его тогда угоним? – усомнился Иван.
          – Сейчас пойду узнаю, есть ли хозяин, – ответил на это Шмат.
          Пропустив нескольких мужиков, загрузивших в "Рафик" какие-то коробки, Шмат Разум исчез в дверях. "Рафик" отъехал. Мужики, грузившие машину, вернулись в здание, закрыв за собой двери. Иван, не без тоски, поглядел по сторонам. Признаться, вся эта затея с угоном машины нравилась ему все меньше.
          Шмат вернулся через пару минут.
          – Так, мужики, нету хозяина, уехал с кем-то на другой тачке, – довольно объявил он. – Пошли, что ли?
          – Да прибегут ведь, как заводить станешь. Сам сказал: полчаса на весь квартал тарахтеть будет, – усомнился рассудительный Иван.
          – Не, никто не выйдет, – уверенно сказал Шмат. – Все подумают: хозяин вернулся. Какой еще козел будет столько времени слух терзать, прежде чем с места сдвинется?
          Шмат Разум, а за ним и Иван с Сидором Петровичем подошли к злополучному "Запорожцу". Он, и правда, даже заперт не был. Иван хотел было сесть рядом со Шматом, но тот, подняв сиденье, велел ему лезть назад.
          – Спереди со мной дед сядет, заместо вывески, – пояснил он.
          Аргумент был весом, и Иван повиновался, хотя сидеть ему пришлось, упершись коленями в спинки передних сидений, а пригнутой головой – в потолок.
          Не прошло и минуты, как стараниями Шмата Разума "Запорожец" оглушительно взревел, и еще, и еще: набирая обороты, ярясь и натужась. Сидор Петрович втянул голову в плечи, озираясь по сторонам, Шмат же удовлетворенно откинулся на спинку сидения:
          – Хочешь, кури, Иван, – сказал он. – Нам еще долго эту музыку слушать.
          – И когда уж ты сгинешь, сатана! – злобно бросила в их сторону проходившая мимо бабка, наверное местная жительница.
          – Сегодня, сегодня, мать, и сгинет! – высунувшись в окошко, весело крикнул ей Шмат Разум.
          – Видишь, Иван, какое доброе дело людям делаем, – ухмыльнулся он в зеркало Ивану.
          Полчаса – не полчаса, а минут через десять "Запорожец", перейдя на ровное тарахтение, поехал.

          Шмат Разум рассчитал верно. Гаишники не только не проявляли к ним интереса, но наоборот – при приближении "Запорожца", загодя устремляли взор на что-либо более приятное на окружающем пейзаже.
          Через границу на угнанной машине надо было ехать окольным путем, минуя таможни. Выехав из города, Шмат съехал с трассы, и потянулись перед ними незнакомые Ивану узкие, неухоженные дороги. Ох, влипнем мы с этим Шматом, – думал Иван. – Авось пронесет!
          Салон "Запорожца" был Ивану явно тесен, чтобы смотреть по сторонам, ему приходилось нагибаться, и вскоре Иван, кое-как пристроив руки на спинки передних сидений, уткнулся в них головой и задремал. Когда он проснулся, "Запорожец" стоял на каком-то проселке посреди голых, ровных, как стол, полей.
          – Где это мы? – спросил Иван, протирая глаза.
          – Где-где, у хрена в елде, – недовольно пробурчал Шмат Разум. – Шут его знает, вроде где-то тут нынешняя Россия начинаться должна.
          Поехали дальше. Вскоре впереди показалось какое-то село. Шмат хотел было объехать его, но передумал. Узнать, куда их занесло, все равно как-то надо было.
          – Вы, мужики, на флаг смотрите, – сказал он. – На сельсовете или чего у них там теперь.
          На сельсовете флаг был, даже два: один трехцветный российский, другой – жовто-блакитный украинский.
          – Да, – остановившись, сказал Шмат Разум. – Заехали!
          – Эй, отец! – высунувшись из окна машины, крикнул он проходившему мимо мужику. – Чего это у вас сразу два флага висят?
          – А у нас тут двойная территориальность, – без запинки выговорил в ответ мужик заковыристое словцо.
          Он охотно подошел к "Запорожцу", разглядывая заезжих, видно, любил поговорить. Шмат Разум открыл дверцу и вышел на свежий воздух.
          – Выпусти меня, батя, а то затек весь, – сказал Иван.
          Теперь все четверо оказались на солнышке, и разговор продолжился под свойское тарахтенье "Запорожца".
          – Как же это вы так умудрились? – поинтересовался Шмат Разум.
          – А чего умудряться? – хитро улыбнулся мужик. – Российские пришли, говорят: вы наши. Украинские пришли, то же самое говорят. Ну мы оба флага и повесили, что нам, жалко? Пенсионерам хорошо – они у нас по две пенсии получают, так одну, считай, без задержки.
          – Это как же, – живо заинтересовался Сидор Петрович. – Стало быть, у вас пенсии не задерживают?
          – Почему не задерживают? – мужик даже слегка обиделся. – Задерживают, как же без этого. Только, как украинскую задерживают, так российская придет, а как российскую задерживают – так украинская. У нас тут и валюты две ходит.
          – А если сразу две пенсии придет? – не отставал Сидор Петрович.
          – Тогда плохо. Напиваются пожилые, одна-то пенсия, считай, лишняя, грех, вот ее и употребляют, – пояснил мужик. – У нас и телевидения два – вы вон, на антенны поглядите.
          Антенны на домах действительно торчали на две противоположные стороны.
          – Да, отец, неплохо вы тут устроились, – сказал Шмат Разум. – Это сколько ж лет вы уже так: две титьки доите?
          – Да уж много, – ухмыльнулся мужик. – Я вам так скажу: мы думаем, нас и там и там уже в бумаги вписали. А раз в бумагах вписано, так теперь все – обратно не выпишешь.
          – Так у вас что, двойное гражданство? – решил поддержать разговор Иван.
          – Нет, зачем нам двойное, – ответил словоохотливый мужик. – У нас их и так два гражданства: один паспорт мы при обмене в России в райотделе получили, а другой – на Украине.
          – Так старый-то паспорт один был, как же вы его и туда и туда сдали? – захохотал Шмат.
          – Так мы его один сперва потеряли, – гордясь находчивостью односельчан, объяснил мужик. – Не взаправду, а так как бы. Половина села – как российский, а половина – как украинский. Мы их – эти старые паспорта – лет пять теряли, по графику, чтобы в глаза не бросилось. А на штрафы за утерю начальство из дотаций деньги выдало. Их ведь у нас тоже две – дотации: одна российская, другая – украинская. У нас и номеров, у которых машины, по двое. У нас тут это, – понизил он голос, – и по два брака у некоторых: один российский, другой – украинский. Из начальства и кто побогаче. И бабы некоторые.
          Я вот все думаю, – снова возвысил он голос. – Кабы нам еще третью территориальность получить, так совсем хорошая бы жизнь пошла. Вон премьер украинский, который еще раньше в Америку убежал, так у него еще панамское гражданство было. Вот бы и нам еще панамскую территориальность приобрести. Да хоть под военную базу, к примеру! Мы бы тогда тут бананы выращивать стали. На панамской-то территории всегда тепло, круглый год лето. Так мы бы вон как сразу разбогатели на этих бананах! Это же сколько горючего уходит, чтобы их из Африки или еще откуда сюда привезти. А так – вот они, прямо здесь и растут. И все деньги за это лишнее горючее, считай, нам бы в карман пошли. Живи – не хочу!
          – Ну ты заврался, дядя, – серьезно сказал Шмат. – Как же это, везде зима, а у вас одних лето будет?
          Мужика слова Шмата задели.
          – А что? – запальчиво сказал он. – Панама тоже маленькая, я сам по карте смотрел – чуть побольше нашего села, и ничего – всегда лето! А знаете, почему ее Панамой назвали? Шапка есть такая от солнца – тоже панамой называется. Так они – панамычи – всегда в этих шапках ходят, а вы говорите!
          – Нет, это бы совсем хорошая у нас жизнь была, – покачав головой, сказал он прочувствованно. – Только как связаться с ними, с Панамой этой, пока не знаю, а то бы попросились.
          – Да, отец, интересное у вас село, – похвалил Шмат Разум. – Как называется-то?
          – А Солнцевка, самое подходящее название для лета, – все не мог покинуть свою мечту мужик.
          – Надо запомнить. Перееду к вам на старости лет: две пенсии получать. Ну, отец, спасибо тебе. Значит, там уже точно Россия? – кивнул Шмат Разум на север.
          – Да, там Россия должна быть, – махнул рукой мужик. – А может и наоборот, черт их теперь разберет. Да вы по антеннам смотрите: те, что с елочками – те на Украину повернуты, а те, что вот такие, – показал он руками, – те на Россию, не ошибетесь.
          С тем и поехали, попрощавшись с приветливым мужиком. А дважды гражданин все не уходил: смотрел им вслед. Может, ждал, что они вернутся?
          Вскоре мотор "Запорожца" стал издавать характерное чихание, а там и вовсе заглох. Кончился бензин. Шмат Разум полез в багажник и обнаружил там предусмотрительно запасенную хозяином полную канистру. Это удивило Ивана. Не то, что в багажнике нашлась канистра – бог с ней, – но почему-то показалось ему, что если бы он или Сидор Петрович полезли в багажник вместо Шмата, канистра оказалась бы пустой. Вот же дурь в голову лезет, – мысленно сплюнул Иван.
          Поехали дальше. Дорогой Иван несколько раз украдкой проверял флюгерок. Стрелка неизменно поворачивалась куда-то к северу, если судить по солнцу.

          Солнце клонилось к закату. Все трое проголодались. Пришлось потратить рубли, вымененные еще в городе на гривны Сидора Петровича. На окраине какого-то городка, в ларьке с гордой вывеской "Супермаркет" купили хлеба, колбасы и по бутылке пива на брата. С похмелья одолевала жажда. Колбаса была та еще, но на свежем воздухе пошла. Поехали дальше.
          К заходу солнца похолодало. Огромный багровый диск быстро опускался за ровную гладь потемневших полей.
          – А ночевать где будем, в "Запорожце", что ли? – поеживаясь, спросил Иван.
          – Что-нибудь придумаем, – неопределенно ответил Шмат. По его расчетам, они ехали уже где-то в Курской области.
          Сидор Петрович помалкивал.
          Солнце уже увалилось за горизонт, и начало темнеть, когда они наехали на какую-то деревеньку.
          – Надо, мужики, на ночлег проситься, – сказал Шмат Разум.
          – Кто ж нас троих пустит, да еще без денег? – с сомнением отозвался Иван.
          – А где мы, по-твоему, спать будем, в "Запорожце", что ли? – припомнил ему Шмат.
          Иван только вздохнул. Приключение уже не казалось ему ни веселым, ни бесшабашным.
          Шмат Разум медленно ехал по улице деревеньки, оглядывая избы. Деревенька была маленькой, улица кончилась быстро. За околицей Шмат остановился и выключил двигатель.
          – Вы тут ждите, пойду напроситься попробую. Там небось какая-нибудь одинокая бабка живет, – кивнул он на избушку на отшибе, ничем не огороженную, темную в густых красках заката.

• Читать дальше…