|
© Марк Лотарёв 1980-1992
© Апполинарий Развалов 1982
«Я – поэт, я шлепаю губами»
(из стишка 1980 г.)
Этюд о творчестве
Говорят, История не терпит легковесности. А ее и не бывает. Просто существует Творчество и, разумеется, логично предположить, что иногда его не существует. Но это – не легковесность. Отсутствие Творчества – проблема, занимающая критика, но не коллегу.
Марк Лотарёв.
Мы верим в вехи больше, чем в пророков. А как часто пророк становится вехой?
«Приходит егерь в шапке рваной
И ждет, кто первым оживет.»
Вы ожили первым, Марк, и дай вам Судьба Удачу! Поэзия будущего… Помните, у Бродского:
«Там что-то движется меж нами,
Живет, живет, отговорив,
И, просыпаясь временами,
Зовет любовников своих.»
Мы талантливо даем название тому, что уже имеет имя. И тогда мы поэты. Поэты настоящего. Но как назвать неизвестное? «Там что-то движется меж нами…» Будущее становится осязаемым тогда, когда ему дают имя. Личинка, куколка, бубочка… Метаморфозы, длящиеся месяцы, ради однодневного сияния. Прошлое, будущее, настоящее… Нет, прошлое, настоящее, будущее. Три земли, из которых последняя – самая загадочная и неизвестная. Вы почувствовали и угадали ее берега, Марк! Ваш Рик – Колумб грядущего.
«Оплетавшие – останутся.
Дальше – высь.
В час последнего беспамятства
Не очнись.»
Это мое вам пожелание, Марк Лотарёв. Настала эта поэзии будущего. Как и всё новое, эта стезя непонятна и вряд ли благодарна. Но стоит ли говорить, что для Поэта это не имеет никакого значения!
Апполинарий Развалов, 1982, Москва
© Марк Лотарёв 1986
АВТОЭПИТАФИЯ
О, некто или нечто или не то и не это!
Если мне предстоит быть восстановленным
Из элементарных частиц, на которые мы
распадемся
Пусть лучше буду восстановлен не я,
А любые иные живые существа с Земли,
кроме людей
***
Кто хочет в дом войти,
когда обезьяна больна?..
Декабрь 1980
***
Друг мой влюбился в Марину,
Друг маринистом стал.
Только Марину-картину
В белой стене рисовал.
Губы и волосы с охрой,
Лица без воска и зла.
Белые стены и окна
Скрыли Марины глаза.
Он рисовал ей улыбку,
Грусть и гвоздику в руках,
Белую ночь в изголовье,
Пляж в южно-синих мазках,
Гладил ей кистями щеки,
Лил на палитру вино...
В белых халатах пророки
Утром забрали его.
Белым закрасили стены,
Вымыли окна, а днем
В дом поселилась улыбка
С грустью, и воздух с дождем.
Июнь1981
***
Мы не встречались и не шли
По людным воющим тоннелям.
Нас мысли в белом развели,
И флаг наш разностью прострелен.
Шесть лет шагали по метро,
Шли в память станции и лица.
Не верь, наш шарик на зеро,
В наш фаэтон крупье садится.
Нас город держит молоком,
А время обувь не меняет.
Стареет наш, подруга, дом,
И память первым летом тает.
Июнь 1981
***
Может, буду принцем сборищ
С золотым под киноварь.
А пока что я всего лишь
Тараканий государь.
Грустно вместо копошиться –
Никому и ни к чему.
Лишь газетою шуршится
По ночам в пустом углу.
Да от тени убегаем,
Чтоб продлить шуршанья срок.
Чтоб не хрустнуть нам под краем
Разгулявшихся сапог.
03.01.82
***
Деньги разбросали,
Пальмы не цветут.
По моей печали
Обручи снуют:
Вправо, влево мышцы –
Талия жива.
Обручам кружиться,
Прижимать слова.
Опечатать тело
В буквы без слогов.
В то, что не сумело
Выйти за покров,
Что в изнанке кожи
Дышит и живет –
Кто-то непохожий,
Может быть, урод...
05.01.82
***
И будет свет лежать пыльцою
у милых век.
И будет смех в собачьем вое –
один на всех.
Мы будем жить и сквернословить,
и пить вино,
Свою разбрасываю совесть
на полотно.
Найдем гроши, подкинем деток,
не устоим.
И, от чужих устав жилеток,
заговорим.
27.01.82
***
«Как поживаешь?»
– Да вот, всё весну
жду я,
зачем-то
жду.
«В карты играешь?»
– Играю, – шепчу. –
Раз через три всё
сдаю.
«А в небе месяц,
видишь ли ты?»
– Да нет,
за окном ведь мороз.
Ну к выйду –
он в кожу
вопьется мне
тысячью
мелких
заноз.
«А всё ль еще
даришь
любимой цветы?»
– Да нет,
госпожа
не велит.
И как мне дарить?
У нее от цветов
тряпичное сердце
болит.
Оно у нее
из больших лоскутков,
и каждый теплее,
чем мех.
И доброе…
«Жаль…
Да, о чем я?..
Смотри,
Луна –
как серебряный
грех…»
29.01.82
СКАЗКА
За дальним морем
Жила страна,
Где два солдата
Сменялись стражей,
Ворота в город
От бед храня,
Чтоб ткали люди
Из листьев пряжу.
За дальним морем
Росли цветы.
Цветы топтали
Ногами дети.
Хоть знали: лягут
На спину плети,
Но так приятно
Топтать цветы.
За дальним морем
Жила беда.
Она гуляла
С охапкой зерен,
Но их забрала
Себе трава,
Чтоб цвет зеленый
Стал цветом чёрен.
За дальним морем
Размером слог
Поэт в рубашке
Листал для рифмы.
Из листьев ткали
Сверчку шесток
Под стих поэта
Четыре нимфы.
За дальним морем…
Да нет его:
Я всё придумал
И всё напутал.
За дальним морем
Растут цветы,
Живут драконы
И спят минуты.
20.02.82
***
Жизнь – это странная штука,
Вплоть до дешевых морей.
Ходит босая старуха,
Крысы глядят из щелей.
Вплоть до дешевых авансов
На тараканьих бегах,
Где захмелевшие шансы
Ставят на всё впопыхах.
И тараканья усмешка
Снова к старухе бочком
Тянется, выдав за решку
Желтый, решетчатый дом.
26.02.82
***
Настойка из альдегидов,
Настойка на мясе калек.
А где-то там, в Антарктиде,
Замерз шестой человек.
А где-то на листьях сажа,
И сажей покрылся снег.
Удачная была кража,
Украден был человек.
Возник колдовским резоном
У времени на поводке,
Пустым отозвавшись звоном
В моей пристяжной руке.
Забыв города и вечность,
Набойками без гвоздей
Оправдывал человечность
И шамкал рукой своей.
Настроим колючих лазов,
Пусть будет рука тверда,
В обители дикобразов
Найдется игла в тебя!
И кровью плюясь беспечно,
Хрипя из последних сил,
Ты будешь похож на венчик
Цветка, поводка, чернил…
07.03.82
***
«Для чего же ты пришел,
Ватное мудило?»
(из новогодней песенки)
Заранее вам благодарен
За всю присказную суть,
Но твердо всё обещаю
С ног на голову перевернуть.
За краской пошлю скитальцев,
Жестянщика – за резьбой,
Из тросточки сделаю пяльцы,
И все заживем в упокой.
По душам чужим шататься,
На дудочке баловать
И, вывернув детям пальцы,
В игру Чу-Чу-Ле играть.
Косить вместо глаза скулой,
Как косит Она косой,
И пьяным считать разгулом
Двойной кипяток спитой.
Вот так и прожить на вате –
Уродцем под Новый Год,
Оскалясь в мирок кроватей
На странный какой-то сброд.
09.03.82
***
Три года химии –
Не мне, конечно.
И это как зависть
Не расцените.
Три года химии –
Не три года Пешта,
А я хочу вечно быть
Жалким любителем.
И дело чтоб делалось
Лишь между делом,
Скользя по платформе
Крыльями мага.
Чтоб миру хотелось
Раздавленным телом
Оформить по форме
Меня на бумаге.
Втоптать двоеточия,
Перечисляя
Всё то, что когда-то
Считал настоящим.
Дешевым урочищем
Мне раскрывая –
Что в детстве горбатом
Я сделал незрячим.
Не три года химии –
Три точки крещения
Твоими глазами,
Когда они жестки.
Решеткой три линии,
Две бритвы прощения,
И руки, годами
Застывшие в четках.
Опять чьи-то письма,
Весеннее небо,
И в ласковый вечер
Пустая улыбка.
В коробочке лисьей –
Обычная зебра
Судьбы человечьей,
До мелочи гибкой.
Три клоуна вечных –
Пьеро и два брата –
Представят застывшими
Масками сказку.
Опустят нам плечи
И выберут ката,
Принцессе грустившей
Предскажут развязку
И занавес старый
С мечами и чёртом
Задернут, оставив нам
Вечер раздумий:
Огни в окнах баров
И в папке потертой
Фонарик карманный
В четырнадцать рупий.
07-10.03.82
***
Города – стеклом в пустой оправе –
В мокрых тротуарах разбрелись.
Мягкими и теплыми руками
Ласково нам тянет жилы жизнь.
В городах кочует постоянство,
Обходя нас старческой клюкой,
И порой, как осени убранство,
Жалует весною нам покой.
И глаза твои опять как прежде,
И опять блестят по вечерам.
Два шажка – от двери до надежды –
Ты опять проходишь по часам.
Эта боль – я знаю – от природы.
Ломким пульсом пишутся стихи,
Как солому колесом подводы,
Нам даря последние штрихи.
15.03.82
***
"Да, – сказал король. –
Ты имеешь право на награду,
Ты хорошо служил мне, собака."
Он подарил ему замок,
А может быть, яд,
Какое мне дело, однако?
"Да, – сказала та, которую он любил. –
Ты можешь уходить, я уезжаю."
Она оставила у него ненужные вещи.
Одна случайно
Оказалась золотая.
"Да, – сказал маляр, обмакивая кисть. –
Твой забор я за деньги покрашу."
Он провел по нему много одинаковых полос,
Но забор все равно
Никому не был страшен.
06.05.82
ИГРА В БРЕД
Две головы
разумной собаки,
Четырнадцать
скомканных лет,
Различные
пахучие лаки –
Все это может объединить
игра в бред.
Рифму гро
с рифмой рара,
А еще бред,
если гитара
Говорит, а
тот, кто играет,
молчит.
Или сало,
поджариваясь,
шипит.
Бред, если у кукол
глаза человечьи.
Так видит шизофреник.
Или машина
тело калечит,
А тело – той,
которую любишь.
И вдруг –
кровавый вареник.
Есть еще бред...
.
Есть много разных бредов.
Например, если ветер,
а ты без одежды.
А тот, кого не встретил,
ласков и нежен.
Но это уже банальность.
Банальность не любит бреда.
Банальность любит:
обычные руки,
обычную голову,
и еще –
свинные котлеты.
И банальность
никогда не станет
бредом.
06.05.82
***
В любви все люди становятся дураками,
Ходят с вывернутыми вовнутрь ногами,
Глаза их светятся идиотским восторгом,
А мысли блуждают между раем и моргом.
В любви все люди ничего не замечают,
Водку заменяют напитком чаем
И друзьям перестают приносить конфеты,
И вообще, эти люди – балласт и калеки.
06.05.82
***
Mademoiselle, хотите медальон,
Простой, как заграничная камея?
Но вам за это нужно в Парфенон
Пройтись, одежды сбросив у Хорея.
«Хорей» – есть стиль такой,
А, может быть, – размер.
Но, видимо, он – стиль витиеватый,
Похожий на стихов моих манер
Развязность и зовущий нас куда-то…
«Куда-то» – это рифма: котильон
Забавы, когда, жестов не имея,
Я говорю: «Хотите медальон,
Простой, как заграничная камея?»
06.05.82
***
Ночь. Не зажигайте свет –
Все равно окошка нет.
Нет окошка – свет его
Не поманит никого.
Только тени по стене
Даст противный яркий свет.
Наша вздорная судьба
Вся тенями проросла.
Так не жгите этот свет!
Все равно окошка нет.
14.05.82
***
Ты не верь кричащим про влюбленность –
Ничего в ней не было и нет.
Это колченогий жеребенок
Бегает
среди планет.
05.10.82
***
Триста шестнадцать поцелуев
Подарил я моей любимой,
Потому что она очень красивая
В любом, даже будничном, платье.
20.12.82
***
Стихи, которые пишут,
Иногда бывают лучше, чем они есть.
Так же и наша жизнь…
16.01.83
***
Зимой бывают дни такие,
Когда застынет тишина,
И лай собак, и лубяные
Свистки, и ловчих голоса.
И кажется: не минет Прана –
Таким покоем дышит лес.
И даже пляшущий подранок
Увидит мельком круг небес.
Так много жизни в этом своде!
Кровь засыпает белый снег.
И одиночество уходит
Подстерегать наш дальний бег.
21.01.83
***
Раненный зверь
Казался смешным,
Ведь он совершал
Нелепые прыжки.
Вертелся волчком,
Кусая свой бок,
И рос у охотников
Незлой хохоток.
И цирка ареной
Поляна была.
А зверь всё вертелся
И воздух хватал…
25.01.83
***
Шагают кони по пескам столетий,
Их гривы одевает тишина,
Их шаг похож на медленные речи,
На голову царька.
Раздуты ноздри, спят на барельефах
Ушей обвисших пыльные цветы.
И Осип Мандельштам, укрывшись рыбьим мехом,
Пространству протянул персты.
Он знал его, тянул сонаты птичьи
И разбирал на междусложье речь.
Ломал торчком воронежские спички
И степью рук не мог согреть.
Август 1983
***
Я жду благоприятных писем.
Проходят дни, недели, годы.
Я жду благоприятных писем
И денежные переводы.
Я разливаю скуку в чашки,
Я дохожу в приметах до ста.
Я жду благоприятной встряски,
Гормонов тренинга и роста.
Я жду хотя бы глаз и взгляда,
Руки, по-старому одетой,
Хотя бы пьяного собрата
По переводам и приметам.
02.11.83
***
Юлиус фон Гуго Лихтенштейн –
Рыцарь с массой страхов и упреков –
Ощутил потребность лучших дней
И пустился по миру галопом.
Он нашел галошу и пятак,
Видел хвост умершего дракона,
Принял дурака за божий зник
И воздвиг Вандомскую колонну.
Юлиус фон Гуго Лихтенштейн
С дамами играл в кота и кошку.
Перепив в компании друзей,
Он свалился в лунную дорожку.
От таких превратностей судьбы
Порешив вернуться восвояси,
Он купил осла за три цены
У виконта Чичо Кобаяси.
Съел осел остаток золотых,
Стал лицом фон Гуго сер и хмурен,
И решил до лучших дней своих
Не пускаться больше в авантюры.
03.12.83
***
Шестнадцать соток бытия –
Не так уж мало в нашей жизни.
Искусство белого слона –
Всегда нуждаться в укоризне.
Фланель бывает двух сортов,
Ее мы делим понемногу
И жнем подачки для шутов,
Вино и хлеб беря в дорогу.
Расписывай окно судьбе
В смешные рожи Новым Годом.
В глазах невежд сойдет за блеф
Каре с взаправдашним уродом.
Твой выигрыв, право, не велик,
Да и его потом оспорят.
Грядущее ведь тоже – миг
Или старик с щепотью соли.
17.12.83
***
«Себе, любимому,
посвящает эти строки автор»
(Владимир Маяковский)
Это было в прошлогоднем парке –
Неглотавшись человечьих слов,
Публике жилетные подарки
Раздавал двугорбый Лотарёв.
Он кривил гримасы исподлобья
И губной улыбкой хохотал,
Надевал на плешь свою подобья
И из рук копейки вырывал.
Он нарушил тихое блаженство
И утробный говорок свиней,
Вызвал восклицанья ряда женщин
Вычурной трагичностью речей.
Было в Марке что-то от больного,
Призрак самозванного венца,
Согнутый в кошачью лапу коготь
И в стихах – чужая хрипотца.
Чу-Чу-Ле разыгрывало маски,
Выдавая каждому транзит,
Бегал полый шарик по указке,
Он комкал стихи почти навзрыд.
Грустный клоун, хитрый, злой, мальчишка,
Он свистел мотивчик из Битлов,
Усмехался, и любил манишки,
Черный кофе, деньги и шутов.
Для себя разыгрывал авансы,
Воровал минуты у других,
А теперь вот – предлагал соблазны:
Лисий хвост и сахарный тростник.
Буква к букве – так являют слово,
Воду пьют из каждого горба.
Только это, право, всё – не ново,
Твердь умыта, и купель – стара.
Январь 1984
ГИМН СВИНЬЕ
О Свинья!
Светоч земной юдоли,
Нежно салом колышущаяся
И хитро похрюкивающая.
О Свинья!
Животное, которое ест всё
И толще становится.
О Свинья!
Как богиня
Двуногими пышно растимая.
О Свинья!
Твои уши наш говор подслушивают,
Твой пятак чует яства, припрятаны,
Твои глазки – жиром заплывшие.
О Свинья!
Визг твой громче всего, на земле мною слышимого,
Копытца твои прямо в пище стоят, перемазаны.
О Свинья!
Над лоханью блаженно склонившаяся,
Счастлив тот, кто увидел сей вид идиллический.
Счастлив тот, кто увидел свиней, на задворках пасущихся.
Счастлив тот, кто в корыто руками им пищу подмешивал.
Стократ счастлив, чья жизнь, о Свинья, возле Вас спелась песнею!
16-17.01.84
***
Довольно, я – на сцене,
На сцене или арене,
Я не один – я в маске,
Мы даем представленье.
Смотрим на публику в зале –
Души ее небриты.
Алчны, добры иль серы –
Маска не подаст виду.
Я под румянами хитро
Щурю глаза слепые.
Все, о ком думает маска,
Конечно же – не такие.
И торговать свое время
За шансы серьезных амбиций
Студент из шестого ряда,
Конечно же, не стремится.
Девушки – ряд восемнадцать –
(У одной – пикантные груди) –
Лишь с тем свои жизни свяжут,
Кто понимать их будет.
В четвертом ряду продавщицы,
Чуть ближе – писатель известный.
Как ты несносна, маска,
Их связь тебе видится тесной.
А мальчик из третьего ряда,
Когда подрастет в большого,
Видится чертовой маске
Бьющим ногой другого.
Я не согалсен с маской,
Тру я лицо руками,
Но слышу из зала лишь хохот
И топанье башмаками.
Меня утешают за сценой,
Приносят стакан лимонада,
Советуют подлечиться
И урезают зарплату.
И я возвращаюсь в квартиру,
Снимаю туфли в прихожей,
А в зеркале – моя маска,
И мы до смешного похожи.
Я вряд ли засну сегодня,
В окне буду видеть звезды
И думать о том, что подрядчик
Детишкам пастилки роздал,
Что где-то всё дальше и дальше
Уходит в ночи мой поезд –
Туда, где город у моря,
И недописана повесть.
Туда, где мы с моей маской
Были бы не чужими,
Где жизнь, коньком разыгравшись,
Дает арлекинам имя.
04-05.02.84
***
Рокамболь, Момбаса –
слова, истертые, как желатин, –
сопля, бутылочка кваса,
критин.
Барометр и барракуда –
оба начинаются на «бар»,
и этим похожи на бар:
«бар», где пьют коктейли,
и, если древнее,
на родительный падеж от слова «бары» –
созвучно с нары, пары, гитары.
Пары…
Пары бывают:
туфель и слов, на жаргоне «двойка»,
семейные пары, еще играют
в паре в теннис, только
не будем углубляться в свойства пар,
когда вода закипает, образуется пар –
те же три буквы и в том же порядке,
в тетрадке,
если написать только эти три буквы, не поймешь, о чем речь,
язык даст течь,
показав всю несостоятельность осмысленных сочетаний,
почти приравняв их к «таний», «даний»,
и, вскинув руку – предостеречь
себя от распада, – вы скажете: речь
эта есть бред,
а вы – шизофреник
или мошенник,
который использует промахи лет
и их опыт, возможно,
нечто другое, –
но это формально. «Трое» –
похоже на «выпить», и, если беспристрастно,
то это странно ужасно…
31.03.84
***
Мечущая икру лягушка
Подозревает, что она плодит головастиков.
Младенец, обмочивший подушку,
По достижении возраста пятнадцати лет
Уже носил свастику.
Некий парень, засевший в номере отеля,
Сводил счеты с жизнью, стреляя прохожих.
Посещающие школу божьи творенья
Постепенно превращались в плодящихся кошек.
Подвывающий от страха провокатор
Похож на проданного, сломленного пыткой.
Добыча некоторых китовых севернее экватора,
Ввиду их отсутствия, стала приносить убытки.
Каждое не пресеченное преступление
Порождало и будет порождать другие.
Ребенок, ломающий ветку растения,
Убеждается в своей человеческой силе.
Скапливающееся в городах население
Не знает жильцов соседнего дома.
Поиски Гуру, связей, знамений
Порой приобретают причудливые формы.
Люди любят детективы про убийства,
Убивают моль, пауков и тараканов,
Пытают животных из практического смысла –
Научиться оперировать двуногих собратьев.
И всё это быстрее, быстрее, быстрее,
Размножение расширяет количество и ареалы.
Вызвав у охотников своеобразное восхищенье,
Зверь отгрыз лапу и ушел из капкана.
31.03,03.04.84
ЗАУМЬ
(почти автописьмо)
Падающие листья
Зуонг.
Картинки, картинки
Мы-ла-тва.
Горячительные напитки
Фи-кер-стросс.
Га-
жа-
тва.
Торики, торики
динь.
Вкусные
кор-до-руски.
Ралинь, галинь
Кртин. –
Морковное
ку-
ство.
05.04.84
***
Рок-н-ролл, потанцуем, ребята,
Помянем королей и святых,
Подсчитаем ночные караты,
Нам под тридцать, а прошлое – миг.
Мы подстрижены, больше не пьяны,
Мы одеты прилично вполне,
Мы уже подлатали изъяны
В социально ущербной душе.
Потанцуем еще напоследок,
Телепатока будет потом.
Мы плодим безнадежностью деток
Рок-н-ролл, рок-н-ролл, рок-н-ролл.
20.06.84
***
Я видел от корки до корки
Конец голавлевых стай.
По памяти Гарсиа Лорки
Долбил костяной попугай.
На ручке намордник – как старость,
Еще не успев взойти.
Крен в не состоялось,
В не встретившихся на пути.
И звонкой монетой в карманах –
Излишком простых медяков –
Судьба мне платила по сану
Парнишки ненужных стихов.
Я видел, как упирались,
Взрослея, в натянутый свод,
И как головенки ломались
И плющились вширь от щедрот
.
Параграфом, буквами, чином,
Деньгами, квадратным жильем
Со мной воевали причины,
И я уходил дураком.
Раздвоенность осознанья –
Как с крепом идти под венец.
А ветер – как чучельник ранний,
И он предо мною истец,
И лес в тишине осенней,
И горстью пить из ручья,
И каждый посмертный гений,
Лишающий слог лица.
Я видел босых ребятишек,
Игравших в убийство людей.
Я видел, я чуял, я слышал…
Свой бред или маску дней?
Забавно, неправда ли, рыжим
Стихи разбирать на столе,
Угадывать неподвижность
В гоном летящем седле.
Июль 1984
ХОЛОД
Холод.
Много маленьких холодящих прикосновений.
Прикосновения к телу рубашки дают холод.
Движения дают холод.
Холод.
Крепкий чай из термоса прогоняет холод.
Но не надолго.
Выйти на улицу – прогонит холод.
Это нельзя.
Газеты.
Назым Хикмет оборачивал тело в газеты,
Чтобы убить холод.
А сейчас они пачка –
Обычная пачка на столе.
Я пытаюсь закрыть дверь, чтобы убить холод.
Но ее открывают опять и опять.
Скоро
Это кончится.
Я сменюсь.
Я уйду в теплые улицы и, проходя по ним быстрым шагом, согреюсь.
Я примую горячую ванну, когда приду домой.
Я избавлюсь от холода.
Холод.
Сейчас у меня на теле холод.
Липкий, со всех сторон, холод.
Каменный, как эти стены, холод.
Холод.
И не с кем связать пару незначащих слов…
08.07.84
***
Зачем глубокие фразы,
Придуманные переходы,
У каждого жизнь – однажды,
Вечные поиски брода.
Вода чтоб лишь по колено,
Чтобы – не ледяная.
Для этого на размены
Мы многое предлагаем.
Мы тратим себя и время
На смену рубах надежде,
А повседневное бремя
В память уходит, как прежде.
И заглянуть боимся
В дальние перспективы,
Любим витальные мысли,
Длинные речитативы.
В бессмертье больше не верим,
Ходим, как все, по свету,
Цепляясь, как пчелы и звери,
За синюю нашу планету.
Июль 1984
***
Каждому что-нибудь нравится,
В разное время разное.
Разве мы так уж различаемся,
Собратья по телу и разуму?
А жизнь обтекает мыслителей,
Что толку гадать о будущем?
Завтра – это область удивительного,
Надеждами и страхами кочующая.
В каждой обывательской лоджии
Под прошлое попивают настоящее
.
Обыватели – соседи и художники,
Тихие и громко голосящие.
Ближним обсасывать косточки
От себя до всего человечества,
Ощущать бездомность от росчерков
Жизни на служебной лестнице
Или считать ее теплицею –
Разность с пище лишь: картошка, конфеты ли,
В сущности, такой же вереницею
Дни каждого приготовлены брикетами.
На солнце пригревается ящерица,
Пес следит за хозяином.
Люди пьют пиво на ящиках,
Страх вызывает испарину.
Сентябрь 1984
***
Восемь рук у моей тоски,
Измеряющих ее пространство.
Они заполнили квартиру, проникли в сны,
Их пища – постоянство:
Постоянство улиц, стен, шагов,
Постоянство лиц, пустоты в прихожей.
Я хочу, пытаюсь закрыться на засов
От того, что проходит в нервы сквозь кожу.
Мне стало неуютно с самим собой:
Жить, разбираться в мелких промашках,
Спотыкаться о бесцветную краску, сбой
Происходит, когда выгребают ящик.
Будущее разбредается в стороны,
Как воздух, когда исчезает тяга
Его к земле, на котороый бродяга
У обочины беседует с вороном.
Я врезаюсь слепо в чужую жизнь,
Смутно помню, как колышутся края, обрезки
Судеб, разжавшийся, как зажимы клипс,
Там, позади, исчезают вести,
Которые могли бы дойти через год
Сюда, на время отодвинуть руки...
Уплывая к сомнительным правнукам от
Себя, пилигрим забывает звуки.
19.09.84
***
Выстругай обруч рыжий,
Осенью в путь стремиться
Память чужих скитаний
Тянет подобно птицам.
Асфальтом в мелкую морось,
Огнями больших вокзалов,
Тихими площадями
Ночными по листьям палым.
Брести, отдыхая, от красок,
Дарованных для исцеленья.
Под нарисованным небом
Древним путем осенним.
Забросить стихи на бумаге,
Иметь простые заботы.
С несколькими друзьями
Плыть на речных пароходах.
Сентябрь 1984
***
Чу-Чу-Ле, Чу-Чу-Ле, Чу-Чу-Ле,
Развлекайтесь, бродяги душевные,
Принимайте парады-алле
У истории, не востребованной.
Разыграв в своих скудных домах
Трефы козыри с тараканамы,
Создавайте себе именя
Каждый сборником, не отправленным.
Возвеличьте себя до небес
И поблюйте от головокружения.
Чу-Чу-Ле, Чу-Чу-Ле, Чу-Чу-Ле –
Нелепое благословение.
Шествуй миром картонных дворцов,
После съемок киношкою брошенных.
Под рукой бутафорских творцов
Будет пафос реальности множиться.
Чу-Чу-Ле, гражданин, Чу-Чу-Ле.
Вот такие терновые веники.
Принимайте парады-алле,
Полу-гении, полу-мошенники.
09.01.85
***
Годы без судьбы –
Притча для безухих,
Акварель для слепых,
Зрячие, вымоем руки!
Обгоняйте его,
Это, легкое музыкой, время,
Для красивых цветов
Места нет в цветотьме воскресений.
Ждать мгновенья холста
И смотреть, посторонним,
Как в раскрытых глазах
Зажигаются блестки,
Чтобы вылиться в сок
Возрастных неизбежных влечений:
Смесь дешевых кино
С цветотьмой воскресений.
Вот такой анекдот:
Каждый раз те же умные книги,
Потолка небосвод,
И сюжет без интриги.
Ноябрь 1985 – февраль 1986
***
Нет никаких счетов,
Есть обыденное банкротство.
Наедине с собой,
Если совесть есть, не зачтется
Ничего из различных дел,
Даже если другие, рядом,
Будут петь у бездушных тел
Похвалу, ложь, хулу иль правду.
Весь наш прожитый памятью мир
Перед ставшим в ногах пространством
Упростится в планету и пыль,
Уподобившись вечному братству
Неживого во времени "за"
И во времени "до" во вселенной,
Превратив счета в мотылька,
Присевшего на барельефе,
Которому тысячи лет...
Но пока ты шуршишь делами
И порою ищешь ответ.
Так уж мы устроены с вами.
Февраль-март, 1986
ПРОЩАЛЬНАЯ КОЛЫБЕЛЬ
Выбираю головную боль,
Выбираю лень и непогоду.
Я рожден – в семье не без урода,
Видимо, повинен алкоголь,
Коим человечество себя
Услаждало. Мутное бродило
Зачинало до преддверья дня
Паренька, пролившего чернила.
И задумавшееся лицо,
Кляксы на листе, летит стило
Рядом с ними на залитый лист,
Людям приговор выносит стыд
И глаза всех тех, не дотянуть
В XXI век кому, пора уснуть,
Только небо ночью за окном
Как покой, нашаривший мой дом.
Люди, Люди – вот итог Землию.
Вместо леса – парки, комменсалы.
Если для индейцев места мало
В резервациях, то, что ни говори,
Для животных вовсе уж грешно
Оставлять достаточно пространства.
Так, пожалуй, даже я останусь
Без бумаги, лампочки, стило
И без массы радужных удобств
Теплых и надежных, в XXI-м
Есть надежды, что из-за всего,
Что сейчас мешает, портить нервы
Перестану я, и с ростом средств
Успокоюсь от обилья мест.
Так, похоже на разлет галактик,
Разлетается и жизнь, приятель,
И чем дальше части, тем бессвязней,
Их связать, ну разве что проказник
Может, – гению уже не по уму,
Да и прежде... Поделом ему!
В Красной Книге, как писал коллега,
Не хватает мест. Пора и нам,
В Красной Книге будущего века
Вместо зверя первая строка
Будет наша, только красный цвет
Этой книги – радость браконьерам
Всех мастей легальных – не запрет
Будет означать, святую веру,
Что попавших в эту книгу впредь
Больше нежелательно иметь
Средь здоровьем пышущих особ,
Лиц, локтей, пенсионеров, сов
(Их для развлекательных программ
Попридержат в клетках), космонавт
Станет идеалом для Земли,
Кое-что, как водится, в тени,
В меру ясности, и в меру вольных тем,
Куклы дикторши – наследство из приятных,
Будут хороши и акробаты –
Каждый день сальто вместо проблем.
Впрочем, о проблемах разговор
Ни к чему. От бума информаций
Отойдет в прошедшее наш спор,
Он сейчас уж в прошлом, что копаться, –
В усложненном индексе – мораль
Повод для безделья и постели.
Каждый день оберток белый вальс
За окном троллейбусов, и время,
Уплотнившись от часов метро,
Вместо голоса сует стило
За стеклом, балконом, на седьмом
От детей, травы, – не жечь огнем
Мы глаголом призваны сердца,
А в себе копаться без конца:
Чтоб ошибок вновь не совершать,
Чтоб не впасть в очередную благодать,
Чтобы ни иллюзий, ни знахарств,
При болезни – чтоб не без лекарств,
И вранье – не так уж и вранье,
А собак – на мыло все равно.
Лучше ниче-ниче-ниче-го.
От людей на свете все дерьмо,
Если разбираться до конца, –
До конца – небритого лица.
Выбирай! Из чувств – тоску и стыд,
А из дел – нелепые промашки.
Выбирай! Навоз, как прах. Двойняшки
Страх и совесть, выкрики и быт.
Выбирай! Из каждых трех китов
Глубину – киты ведь были в море.
И от плоской суши по куску
Отломай в котомку каждой голи.
Выбирай! По общности судьбы,
По мгновенью глаз в пустой квартире.
Выбирай! Один в огромном мире
Пред собою на ладони ты...
03.05.86
***
Я укачивал младенца
Ветром северным на праздник,
Я вплетал ему в пеленки
Из TV суперпрограмму.
Я в углу затискал щечки
Грязных мисок, ложек, вилок,
Что от ужина остались,
Прятал крошки под диван. –
Там большой приятель черный
Ночью их найдет усами.
А младенец, мирно носом
Посопев, проснулся снова,
Посмотрел на итальянцев
Из программы против Пасхи
Еще слабыми глазами
И мне палец протянул.
А за стенкою – соседи,
За окном – холодный ветер.
Да один ли я в квартире?!
Книжки, чайник и огни...
ночь с 3 на 4 мая 1986
***
Устроим костер из моей мечты,
Сожжем все ее тетради.
Быть может, легкость придет, аршин
Обязанности не приладив.
Пускай в расход всё, в чем ты закис.
Уж если бродить по свету
Тебе не дано, выбирай каприз –
Отличное средство летом.
В этой коробке от новых сапог –
Блестящих микрорайонах –
Окрасятся в красок живительный сок
Конвейеры лиц казенных.
Дымок от костра забираю с собой,
Набью им свои карманы,
А память – на завтра, и живопись зорь,
И новых стихов караваны…
Август 1986
***
Итак, подведенье итогов.
Страницы привычно горчат.
Увы, не осенняя мода –
Молчание предпочитать.
Как листья от бабьего лета
Желтеют, пройдя холода,
Так я, намечтавшись по свету,
Зевну над обложкой в руках.
И эти два серые года,
Лишь морем сентябрьским правы,
Нетронуто лягут в колоду
Двухлетий обычной судьбы.
А что предпочесть из деяний
И как каждый день одолеть –
Бездонный мешок оправданий
Поставит различную снедь.
29.09.86
Итак, подведенье итогов? Пусть пройден, и горизонты приблизились. Они теперь всего лишь на расстоянии стандартной квартиры и коленкоровой службы, а дистанция бега спрямилась в провинциальную торопливость по связывающему их маршруту. Благоприятные письма затерялись при пересылке, денежные переводы ушли к тем, чьи строки осели в книгах, и за чьи одежды тщетно пытался ухватиться я, не дотягиваясь, и забывая, что всё выше растут со временем обитающие в них ббесплотные тени. Видимо, переводы им ТАМ нужнее. Зависть свисает со стен и тянет за собой отклеивающиеся обои. А впрочем, бог с ней! Когда ты мало кому нежен – это ведь то ли обратно пропорционально, то ли взаимно.
Что делать человеку, у которого закончились рифмованные слова, из которых плел он лестницу в небо? Разве что, усевшись на ее верхней ступени, взять деревянную дудочку и, откинув с локтей потрепанные заплаты, начать «Расставанье у края земли». Кто узнает, почему мелодия так тиха и, кажется, неумела? Потому ли, что лестница ушла вверх, или потому, что слабы выдувающие ее губы? А всё же она плывет над землей. Опускаясь в чьи-то случайные руки, воздушными шарами исчезая в ладонях тепло-синего неба, и, так и не превратившись в реквием по уничтоженной нами иной, не нашей, жизни, покачивая прощальную колыбель…
1986
© Марк Лотарёв 1988
МНЕ, ВАМ…
***
– Эй, надежда,
Отчего ты никак не подохнешь
В этой холодной комнатушке? –
Спрашивал человек,
У которого мерзли руки.
А надежда ему отвечает:
– Потому что жизни так свойственно.
А ты, дурак,
Сиди и надейся.
22.01.87
АКРОБЛЮЗ (на посошок Саше Гордееву)
Арт-кафе. На губную гармошку
Лоск блестящего пота с губы.
Если звук изогнулся кошкой,
Коричневым ртом полутьмы,
Собирайся, глаза музыкантов –
Арлекинов ночных скитаний –
Нащупали нас, приглашая
Дожевать свой ужин, в стаканы
Разлить частицу их жизни,
Уходящую с каждым звуком
Гитары, гармоники… Выпив,
Обнять и украдкой пощупать
Растрепанной девочки бюстик
Достоинством в пачку «Кэмел»…
Есть ли смысл в этом действе? Пусто
Едва различимы объедки
В тарелках на стойке бара.
Уходя, не забудь гитару…
02.11.87
Ленинградскому рок-клубу (стишки и агитки)
***
Я живу как в саркофаге –
На три года по строфе.
А в далеком Ленинграде
Есть «Кино» и «ДДТ».
Если в речке выпить воду,
Обнажишь и глубь и дно.
Не возьмет слепой зародыш
Наше мнимое тепло.
Все двуногие старанья
Оседают на душе.
Это мертвое дыханье
Нам до совести уже.
И порой сухому сердцу
Больно в зеркало смотреть,
Как далекое соседство
Бьется в собственную клеть.
Апрель 1988
***
Немота – обычный удел,
Разве связки имеет зародыш,
Что почувствовал свет в темноте,
Вернее – его возможность.
Слепота – дар ищущим путь,
Их учили на ощупь строить
Стены, возвращающие суть,
Исказив до чужого свой голос.
И в подвальной строке бытия,
Не стыкуя обрубки слогов,
Мы, отчаянно веря в себя,
Оседаем в ошибки истцов.
Май 1988
АССА
Цою
Никому больше не отсидеться в общей судьбе
Тех, чьи ладони несут одиночествам дождь.
Война уже началась, в этой мрачной войне
Никого против всех, наши свечи – тяжесть подошв.
Голос зовущих входит сквозь кожу в глаза –
Перед ними зеркальные шторы – зеркалом внутрь.
И вопрос превращается в крик, многократно двоясь,
Не сорвать с микрофонов замки крепко сцепленных рук.
В этой легкой войне победитель – кажджый из нас,
Даже тот, кто ушел в Никуда, чтобы первым не стать.
Никого против всех. Разбей к чёрту шторы хоть раз!
Мы, трамбуя живое сырье, с головами ушли в пьедестал.
Нас учили горстями чужую разбрасывать жизнь,
В молчаливом протесте вливаясь в общий смысл беспощадных атак.
Нас учили не трогать основы. Древесина сочилась из книг.
Нас вскормил тупиком лабиринта ненавидимый лучшими знак.
Пожелай им удачи, пусть иссякнут в их песнях слова.
Разорвать цепь своих перемен – это всё, что нам нужно сейчас.
Никого против всех… Пожелай нам удачного дня,
Нам еще столько нужно пройти, чтоб стереть даже память о нас.
01–03.06.88
***
Из поколений со сбитым прицелом
Вышли точно бьющие в цель.
Но много ли это значит –
Каждый раз попадать в мишень?
Вместо единиц каждый раз в «десятку»:
Та же кучность, тот же итог.
Попробуй-ка, не изменив самой стрельбы,
Поразить огромное «молоко»?
Да-да, без него мишень –
Это нечто, лишенное почвы.
Вместо расстрелянной до дыр – возникает новая,
Лишь только лучшим стрелкам воздадут почести.
А я чувствую, как растут мишени,
За пределами прицелов – на белом «молоке».
Наливаются им, незаметно и беспрепятственно
Маскируются вне зрения в фоновый цвет.
Пустота внутри и режет глаза –
580 из 600.
Фокусировать взгляд – свойство нашего зренья,
И на смену отжившим прицелам
оптический крест идет.
17.06.88
МУЗЫКА СЕРЕБРЯНЫХ СПИЦ
Ну, здравствуй, поколение,
Забегавшее на ядерной сковородке.
Привет, малость ошалевшие
От гербицидов и городов!
Так рождается Время Луны.
О, у вас есть шанс, сводки
Ставят на Рок и что-то там
Еще из разинутых ртов.
Ты можешь быть кем угодно,
Оставаясь двуногим фаши,
С закатанными рукавами
Шагающим к добру сквозь ночь,
Хрустя то ли мертвыми ветками,
То ли неслышимыми костями.
У самого скромного быта
Сейчас упитана плоть.
Ну, здравствуй, поколение
Замкнувшегося протеста
Против любой попытки
Сдвинуть с наезженных рельс,
В серебряных спицах, в свете
Замешивающее в тесто
Красивым щитом приходящую
Удивительной музыки речь.
29.06–05.07.88
***
Летний дождь на фоне солнца,
Дом напротив вцепился зубами,
Вцепился неторопливой хваткой
В четыре года моей жизни,
В сотню пластинок и в
Полсотни магнитофонных катушек.
Он безучастен, как минимальная пенсия,
Кто из нас перед ним не лишний?
Прочти хоть целый шкаф книг –
Деревянный трюм, где хозяйничают мысли, –
Сиди на траве летней ночью,
Вырезай картинки из жизни,
Но неподвижные челюсти перехватывают кожу,
И от каждого незаметного перехвата
Незаметно образуется складка –
Так сминается лицо, как за душную ночь ложе.
Ты можешь разбить это зеркало
И повеситься, чтоб дать жить другим,
Которые предназначены в будущем
В жертву именно тебе,
Но ты не взорвешь этот дом напротив,
Ты будешь так же глядеться в пятна света на линолеуме,
Друг, послушай, когда-нибудь
Ты увидишь мой смех.
09.07.88
***
Войди в эту дверь,
Ты задумался?
В сущности, наци – типичное неправильное истолкование
не лишенных верности наблюдений.
О, я не оправдываю парней,
шагавших по свету.
Все равно им в первую очередь
здесь не место.
Черный плащ – отличная защита от пуль,
тяжелых пуль, сделанных
из сжавшихся кусков совести.
Если много смертей сжать до 9 грамм,
будет ли это посильней для глаз, чем металл для тела?
Их раны затягиваются темными очками.
Когда пальцы осязают поверхность мира,
вместо кожи на них нарастают струны –
эти универсальные свидетели наших раздвоений.
Ибо жизнь, звучащая с лучших гитар, –
это гнилой цветок, выросший из смерти чужой жизни, –
жизнь-убийца,
всего лишь.
Огни здесь отличаются от огней там.
Здесь больше зелени,
там больше камня.
Ночь, подростки на концерте, хороший фильм…
Я не могу больше читать книги просто!
Треск пластинки до начала музыки –
Не это ли тот реквием, который я хотел написать?
09.07.88
***
Служба, фатальная, как место на базаре,
Нечто бессомненное об одной кубатуре,
Впрочем, и остальное – хоть приятней, но не лучше,
А «приятней» – это просто привычка.
У одних – резкие жесты, экстаз самовыраженья,
Другие по утрам валяются в постели,
Третьи достигают повседневными буднями,
Четвертые, снимая сливки, замыкают мирозданье.
Тай Бабилония и Ренди Гарднер,
Гребенщиков, о да! Л.Лещенко, Сюзи Куатро.
Глубина проникновения, очередной съезд,
Да не у нас, – в Америке, – вы не слыхали?
Ага, по сорок копеек и хуже, чем на базаре.
«Бугры», дехкане, импотектуалы –
Об одной атмосфере, каждый – с одними мозгами…
Мазками
Художник пытается показать
20 «квадратов» на площади пола,
Он волен был выбирать.
22.08.88
***
В одиночестве блюзов и рок-н-роллов на белых листах,
Без гитары, без залов, не знающий пота и нот,
Я подаю заявку в звуковое ленинградское никуда,
Параллельное несуществующему рок-клубу, в котором который год
Я состояю неизвестно с кем, кроме двух таких же фантомов, –
Художник, не владеющий кистью, снимающий на сетчатку режиссер.
Но лишенная звука игра, быть может, всё же чертит по фону –
Загрунтованный моросью лиц, среди долгих звезд, метеор.
И когда вы продолжите путь по проспектам декабрьского снега
Цвета месящих время подошв, как входили сюда, – наугад,
От старинных подносов домов неуютным сомнением бега
Отразится не холод вам вслед, а иной, не нащупанный, лад.
03.09.88
НАКЛЕЙКА НА ЧЕМОДАНЕ
На посошок музыканту, спросившему,
читал ли я Бродского? (Захару Маю)
Отправляясь на другую половину шара,
Где, по слухам, иная социальная изобара,
По пути поэта, писавшего косо,
Как штрихи ребенка поверх строк доноса,
Не забудь на струны надеть перчатки,
Ибо слух не воспримет сходности звука,
Выбивая обе почвы и, вполне печатно,
Рассчитавшись с большей частью каждого друга.
Разумеется, там есть то, чего нет здесь – до
Таможни или некоего ощущения в полете…
Зациклившись на траектории переместившейся плоти,
Протирает ленту десятицентовое стило.
12.09.88
***
Нам не пробить эту стену,
Мы сложены в ней поперек.
Банальных озарений
Вечерний потолок.
Жуя подмятое время,
Мы радуемся миражам,
Подкапливая отчисления
К общественным тиражам.
Счастливый билет с восторгом
Однажды зажмет в руке
Переводная морда
На скошенном каблуке.
Сентябрь–октябрь 1988
***
Ночами темные отраженья
Шли у домов, с собой
Не один затеивал бденье,
Черствой на ощупь водой
После горечи крепкого кофе
Углублялись предметы. Тек
Тягуче с глаз на ладони
Тяжелого блюза сок.
На хромом колесе поруки
Прибивая глаза слепцов,
Сообща сутулились руки
Недорожденных жизнью истцов,
И в единственный миг, на сцене,
Через голову, как свитера,
Стянув теплую кровь, наценки
Отрабатывали мастера,
Втянувшись всерьез, задыхаясь
От плоскости тех же часов,
Чтоб держать на крыле, расправляли
Локти взглядов и локти слов.
Сквозь толпу, суету, пустоту,
Сквозь сговорчивую усталость,
Сквозь большущих себя
Холостой перестук
Грохочет в спящих кварталах.
Октябрь 1988
© Марк Лотарёв 1989
МАРК ЛОТАРЁВ 89
***
Движение
Пальцев по струнам
Троллейбусов
Каких-то световых частичек
До чего неподвижно движение
24.01.89
ПРИЗНАНИЕ В ЛЮБВИ
Самый лучший поэт
тот, который был очень талантлив,
и знал это, и слагал стихи в голове,
но за всю свою жизнь
не написал ни одного стиха.
Самый лучший музыкант
(примерно то же самое)…
– не сыграл ни одной ноты.
Самый лучший художник…
то же самое про холст и бумагу…
И так далее
27.01.89
***
От чего лезли, на то и наехали –
Кто как, но все очень круто –
Рок-н-ролловое поколение
Рассаживается у эстафетного блюда.
Сподобившись звуков и мыслей,
Похрустывая шепотком,
По рок-н-ролльной отчизне
Налипают в библейский ком.
Я узкие дудочки-брюки
Подернул почти до колен,
Сейшны – тоже наука,
Ну-ка:
«МЫ ЖДЕМ ПЕРЕМЕН!»
15-16.02.89 (Рок-фестиваль)
***
Сбываются пророчества:
Дороги расплываются,
От множительной общности
Герои уменьшаются,
И переходят качества
В кассетные количества,
А значит – снова начисто –
Так назревают личности:
Культурные и умные,
Начитанные, тонкие
Невежды любят дутое
И тащат у потомков.
Не верьте в настоящее
И дальше по этапу
Гоните, что осталось нам,
Ведь где там наше завтра?
Январь-февраль 1989
ЗАВИСТЬ
всем ушедших поэтам
Судьбы не будет, ни суда, ни приговора,
Ни забвенья, ни памяти, ни правды, ни лжи,
Final cut, сквозь стекло лобовое мордой.
Полный багажник отобранных книг.
Так уж вышло, я из конца XX-го
Потянулся за нить легендарных творцов.
Петлю за петлей их вязанье разматывал
И остался в руках лишь урчащий клубок.
Так себя оставляют без свитера кожи,
Как стиляги, кроя необычные швы,
Чтоб себя приподнять на ступеньку дороже.
Друг! Я каждую ночь вижу дивные сны.
Так взрывают красивые лживые храмы,
Если сами не могут построить иных.
Так со злобой глядят на успехи собратьев,
Не воздавших за лучший твой стих.
И ты счастлив, что время утопичных надежд
Вяжет общий конец с твоим личным концом,
Я конечно стремлюсь лишь к себе,
Только вот поползла из-под рук наших скатерть
За обильным, как хаос, столом.
Это время, когда многолик каждый палец
И по тридцать два зуба на каждой струне,
Мы в удачные прятки цинично играя,
Подошли к совершенству бездетных семей.
Ну-ка волосы дыбом и вздерните губку,
В этой прежней истории лишь рожавший был прав,
Друг, а вспомни, ей богу, ты любил проституток,
Только не было денег им себя продавать.
Друг, я тоже месил грязь на этих дорогах,
И меня отмывал хлесткий осени дождь,
Только где-то, в начале, я сбился, и мордой
Вместо кювета ткнулся в ложь.
Друг, с тех пор я по ней, как по мокрой глине,
Сползаю к нам, а под руками – скелеты,
Друг, у них, у иных, перекошены были
Жизни, друг, в их черепах электроды, стилеты.
Друг, я спасся в наркотик привычек,
Столько разных магических желанных дел,
Друг! Я не вижу в шагнувшем из окна отличия,
Друг, я бы ни жить, ни умерать не хотел.
А значит – жить, ну конечно, этот выбор,
Развенчание, толко вот долго ли нам
Цепляться за эту значимость фраз в кавычках –
Эпиграфов к Final cut?
Я знаю теперь – у них есть глаза, чувства, лапы,
Я видел их только в клетках, ел их в борщах,
Я привык, их энергия была в моей маме,
Мне не было дела до уличных собак.
А потом не стало и до всего только нашего,
До трагичных поэтов, продажных иуд,
Я пихал в себя лишь одну, поначалу вкусную, кашу,
А грезил, что уписываю сотни блюд.
Я блюю третий год, может, это со страху?
Слипла зависти желчь мастеров тиражи?
И я рву ткань имен, как рубаху,
Чтоб тугие мешочки пошить.
08,10.02.89
***
Люди бегут в дома,
Люди бегут из домов,
Люди бегут от себя
И от недействия слов.
Снимают чужими руками
Кожу с живых бельков,
Покопавшись в копилке памяти,
Ставят привычный фон
И, пропитавшись кровью,
Считают, что всё вполне,
Но что-то она не сохнет
На ласковом ветерке.
И люди, подбив итоги,
Не желая платить своё,
Повременив немного,
Выпадают в небытиё.
08-10.03.89
***
К какому прибиться берегу,
Если ты не плавучий предмет?
Но если хочется плавать –
Как опуститься на дно?
Выйти из этой поверхности –
Не в глубину, а туда –
Куда?
Март 1989
***
Удачный год и легкая зима,
Всего лишь пара не пришедших писем,
И кажется, что дальше будет лучше,
Наверно, вовсе одолела лень.
А перспектив, на деле, та же фига,
Что над постелью спит на потолке.
Здесь свил гнездо уют больших стремлений,
Мерещатся крутые музыканты
И сам себе твержу, твержу стихи.
И вот уж наступила осень.
Весна-лето 1989
Бонус – 3 стишка 1992 года
***
Когда ты проснешься,
Ты увидишь гномов.
Зима 1992
***
Бодрись, дружок,
и делай вид,
что ты живешь,
и всё о’кей,
по капле
искреннюю ложь
секунда за секундой
пей
и надувай
смешной пузырь
своих существенных
проблем,
зажав
зеленый стебелек,
пока не сломанный
никем.
Давай, дружок,
за днями дни
весною,
осенью,
зимой,
пусть весело
звучит внутри
большой агонии
прибой.
И, подцепившись
за крючок
к пылинке
в солнечном луче,
болтайся,
гений раздвижной,
в родной и теплой
пустоте.
14.05.92
***
Улыбайся, улыбайся,
водку пей.
И малиновую лодку
в сердце влей.
Пусть плывет она, качаясь,
и нырнет.
Напоследок скушай слойку,
скушай мёд.
И заляпай хоть все двери
кипятком,
не войдешь в своей башки
уютный дом.
Так запомни эту песенку,
дружок:
как стекают дни
в простреленный рожок.
14–15.05.92
|
