"Лунный фавн" – новый роман Марка Лотарёва.
Однажды утром в твоей квартире раздается звонок, и всё вокруг летит кувырком. И к вечеру этого сумасшедшего дня ты становишься совсем другим человеком...
Что предпочесть: триста тысяч долларов в туго запечатанных пачках или вольный бег по весеннему лесу?
Есть ли в современном мире место наивной романтике первозданной Земли?
Живут ли еще среди нас потомки веселых богов?
Фавны – боги лесов и полей, покровители стад и окрестных пастухов. Играя на тростниковой свирели, увлекают в чащу юных поселянок...
© Марк Лотарёв, 2005
Все права на роман "Лунный фавн" принадлежат автору. Любое использование текста романа или частей текста возможно только с разрешения автора.
ЛУННЫЙ ФАВН
ОГЛАВЛЕНИЕ
1. Девушка под снегопадом
2. Бандиты Чугун и Костя заклеивают мне рот скотчем и пристегивают к батарее в моей собственной квартире
3. Чудесное перевоплощение
4. Гостеприимный Барин
5. "Утекай"!
6. Бомба не падает дважды в одну воронку
7. Я перехватываю руку Толяна
8. Неожиданные черты характера моего брата
9. Интеллигент на полу и с петлей на шее
10. Посвист стрел и звон мечей слышатся мне, и крики мужчин, забывшихся в ярости битвы
11. Большая разборка в маленькой Санта-Барбаре
12. Инкубация
13. Я узнаю тайну коварной блондинки
14. Золотое руно
15. Дело принимает неожиданный оборот
16. Я излагаю Ольге план действий и заказываю семь бутылок "Новохатской"
17. Заброшенная стройка на пустыре у леса
18. Игра в лошадки
19. Ольга рассказывает мне про свою жизнь
20. Бойня на заброшенной стройке
21. Ольга исчезает вместе с деньгами
22. Джип в лесу
23. Машина на обочине
24. Я расстаюсь с братом и Таней
25. Ночные визитеры
26. Лис и Заг
27. Я получаю неожиданное предложение
28. Виски-бар на Тарентийской дороге
29. Средиземное море перебирает гальку у моих ног
ДЕВУШКА ПОД СНЕГОПАДОМ
Я сидел в постели, жевал бутерброд с колбасой, пил горячий кофе и читал "Похищенного". Из одежды на мне не было ровным счетом ничего. В последнее время я совсем не жаловал одежду. Потому и решил в то памятное утро позавтракать в постели, укрывшись одеялом. Топить уже перестали, и в квартире было изрядно прохладно. Но все равно после зимы – полный отпад. Холодные апрельские ночи... Они кого хочешь сведут с ума! За окном вовсю гомонили птицы, небо с утра было чистым и ясным, а воздух – прозрачным.
Сидеть дома в такую погоду был совершенный облом. Меня просто уносило на волю. И если бы не странный вчерашний звонок Толяна, попросившего меня никуда не отлучаться до одиннадцати утра...
Короче, лучшее, что я мог придумать в то утро, – это притащить в мою комнату кофе и бутерброды, снова забраться под одеяло и раскрыть книгу про Дэвида Бэлфура и Алана Брека. Видят боги, я совершенно не подозревал, что в названии романа – "Похищенный" – судьба посылает мне предзнаменование. Я был беспечен, как аркадский Пан, поджидающий поутру приятеля в оливковой роще. А ведь отсчет последних безмятежных часов моей юной жизни уже был запущен и стремительно несся к нулю.
От Стивенсона я улетел совершенно неожиданно. Такие книги сейчас мало кто читает. Оно и понятно, ни рекламы, ни наводки со стороны приятелей. И если бы эта книга: "Остров сокровищ", "Похищенный" и "Катриона" в одном томе – не простояла у нас на полке в книжном шкафу всю мою жизнь, я бы точно никогда Стивенсона не прочитал. В детстве я пробовал читать знаменитый "Остров сокровищ", но в нем оказалось так мало приколов, что я застрял уже на первых страницах. На самом деле, "Остров сокровищ" – совсем не детская книжка. В общем, в следующий раз я раскрыл эту книгу совершенно случайно, аж в двадцать один год, – только потому, что не знал, чем себя занять дождливым апрельским вечером. И просто улетел! С первых же страниц на меня словно повеяло первозданным дыханием соленого моря, простых чувств и неожиданных поворотов судьбы.
"Остров сокровищ" – короткая книга, но она так переполняла меня каждой страницей, что я читал ее, продлевая удовольствие, несколько вечеров и закончил как раз накануне того памятного дня. И тут мне вдруг позвонил Толян и, таинственно помявшись, настоятельно попросил меня никуда не отлучаться из дома завтра утром, до одиннадцати часов. Положив трубку, я недоуменно фыркнул насчет просьбы брата, поднял с дивана раскрытую книгу и прочел набранное крупными черными буквами название следующей вещи: "Похищенный, или приключения Дэвида Бэлфура..." и дальше – уже более мелким шрифтом: "в которых рассказывается о том, как он был похищен и попал..." Но сердце у меня ёкнуло только от предвкушения захватывающего чтения. В ту минуту я и представить себе не мог, насколько эти строки связаны с вечерним звонком моего брата и насколько предвосхищают неожиданный поворот в моей собственной судьбе.
Доев последний бутерброд, я в один глоток допил кофе, поставил чашку на тарелку, отложил книгу и поглядел в окно. Там синело весеннее небо. Отбросив одеяло, я решительно вскочил с кровати и стал одеваться. Душа требовала молока. Брат Толян, правда, настойчиво просил, чтобы до одиннадцати я никуда не выходил из дома, но ну его к бесу – моего крутого братца, – перебьется.
Интересно, что ему от меня нужно? – думал я, натягивая джинсы. Может, опять сыграть на свирели, как в тот раз? Если с такой же, как Ольга, клянусь, я соглашусь со скоростью весеннего ветра.
Честное слово, я на секунду даже услышал шум ветвей, взволнованных сбегающим с горы Паном. Блондинка с внешностью настоящей фотомодели тут же встала у меня перед глазами. О боги, счастлив город, в котором живут такие блондинки! Ольга была настоящей жемчужиной среди местных поселянок, которых я к тому времени успел завлечь в июньские чащи. Самое прикольное, что я тогда не только увлек Ольгу в пьянящий шелест лунного света, но еще и сотню штатовских тугриков получил за это от своего троюродного брата.
Так ему и надо, Фоме неверующему. Нечего было спорить.
Я вспомнил тот день и заулыбался. А ведь на самом деле погода была – жуть! Вовсю мела метель. И это – какой-то месяц назад, в марте! Воистину я живу в суровом краю.
Мы с Толяном вышли из кафе и сидели в его машине. Почему-то она в тот раз была другая – не "BMW", на котором он разъезжает, но тоже иномарка. Толян – мой троюродный брат. Он на шесть лет старше меня, и выглядит очень внушительно. Одним словом – крутой. И по физике (не той, что в школе преподают), и по всему остальному. И работа у него, надо думать, соответствующая. Хотя на мой естественный вопрос: чем он занимается, брат Толян предпочел отмолчаться. И это после целого века разлуки! Но карманы у него зеленеют, как майский лес, можете мне поверить.
Так вот, мы вышли из кафе и сидели в его машине. Из-за того, что снаружи валил мокрый снег, в машине было очень уютно. Я даже запах обивки не очень замечал. (С некоторых пор мне перестал нравиться запах, который стоит в салонах машин, особенно иномарок.) Мы сидели и болтали о женщинах, и Толян всё не трогал машину с места. Теперь-то я понимаю, почему он застрял у этого кафе, но тогда даже внимания на это не обратил.
Тут надо вернуться немного назад и рассказать, что было до этого – в кафе "Ривьера", из которого мы только что вышли. (Ну и название для наших мест!)
Посидели мы там, конечно, за счет Толяна. Бедному студенту, вроде меня, "Ривьера" не по карману. Но Толян пригласил, и я конечно воспользовался шансом. Мы пили неразбавленное красное вино, и, когда в голове у меня приятно зашумело, Толян вдруг принялся выспрашивать у меня насчет моей удивительной способности завлекать девушек в июньские рощи. Как будто для того меня в кафе и пригласил.
У меня, конечно, взыграла кровь. Во-первых, я уже выпил с пол-литра неразбавленного вина, а во-вторых, стоял март, что бы там ни творилось с погодой! А в марте я родился.
Словом, я здорово разошелся. И просто удовольствие получал от своего красноречия, тем более, что вид у Толяна опять был каким-то унылым. Дело в том, что один раз я ему уже выкладывал про свои великие способности. В уютном ресторанчике "Диканька" с украинской кухней – вскоре после того, как мы с ним неожиданно встретились после целого века разлуки. Так вот, тогда у него вид сразу стал довольно смурным. Во мне тогда даже совесть слегка проснулась (правда, уже потом – на следующее утро). Толян-то наверняка думал, что мне до него далеко – в смысле успеха у поселянок, – а оказалось, что меньшой брат лихо обошел его на повороте. Скажу больше, и в тот раз в ресторане, и теперь – в кафе – я даже почувствовал в моем брате какую-то потаенную зависть. Понятно, что меня это здорово вдохновило!
Сейчас-то я уверен, что в "Ривьере" он меня просто подловил. Специально притворялся. Но я на него не в обиде.
Короче, когда мы прошли сквозь метель и уселись в его машине, я был в подходящей кондиции.
Некоторое время мы продолжали болтать о тайнах чувств молодых поселянок, дворники сгребали со стекла хлопья мокрого снега, и в салоне – от растаявшего снега, который мы принесли с собой, – было мокро и прикольно.
– А вот эту снять сможешь? – кивнул мне вдруг Толян на улицу за лобовым стеклом.
Я весело посмотрел сквозь метель и увидел эффектную блондинку, только что вышедшую из парикмахерского салона. Она стояла на крыльце под козырьком: наверное, собиралась с духом, чтобы шагнуть под снегопад. Не скажу, что я спец в женской одежде, но прикид ее стоил немало зеленых гринов, это и коню было понятно. Наверняка дочка богатого папы или подружка мафиози. (Я как в воду глядел!)
– Толян, сколько тебе говорить? – ухмыльнулся я. – Я женщин не снимаю. Я их увожу в июньские рощи.
Между тем девушка решительно шагнула из-под козырька, быстро перешла на нашу сторону улицы и пошла к нашей машине. И хлопья снега падали на ее волосы. Я чувствовал, как Толян искоса поглядывает на меня, но мне было уже не до него – на меня начинало накатывать, потому что чем ближе подходила девушка, тем больше я убеждался, что она и вправду красива.
Не обратив на нашу машину ни малейшего внимания, девушка вошла в "Ривьеру", а я испытал мгновенное разочарование. Честное слово, я уже готов был выскочить из машины и взять ее за руку прямо на улице – под снегопадом.
Толян уловил мое настроение.
– Слушай, Мена, давай на спор, – подмигнул он мне. – Вот тебе ключи от моей хаты. Адрес помнишь?
Он бросил ключи на панель перед моим сиденьем. Ну разве я мог устоять?!
В ответ на его вопрос я неопределенно пожал плечами. Не в плане спора – в плане адреса. За те годы, что мы не виделись, Толян стал, пожалуй, еще более скрытным. Так что в его квартире я побывал один единственный раз. Было это дней пять назад, мы здорово подвыпили, празднуя мой день рожденья и, поднимаясь по лестнице, вовсю веселились, так что я даже не помнил, какой у него этаж? И в квартире, конечно, добавили. Короче, дом его я помнил смутно, хотя дверь квартиры, наверное, узнал бы. Она была обита старым, облезлым дерматином, разрезанным возле круглой железной дверной ручки – так, что начинка, похожая на свалявшуюся овечью шерсть, торчала из разреза. Эта дверь была единственной приметой, четко врезавшейся мне в память.
– Пестеля, двадцать четыре, квартира двадцать шесть, – напомнил Толян. – Ну что, брат, по рукам? – Он протянул мне раскрытую ладонь. – Если она сейчас пойдет с тобой, с меня сто долларов.
Будь в тот момент блондинка на улице – перед моим взором, – я бы, наверное, не промедлил и секунды. Вино, март, подначка Толяна. Но, честно признаться, к такой девушке я еще ни разу не подходил.
– Плюс деньги на такси и карманные расходы, – сказал Толян.
Он смотрел на меня и, казалось, вот-вот был готов усмехнуться.
– Записали, – решительно хлопнул я по его руке.
– Держи, – Толян протянул мне две пятисотки – на карманные расходы. (Богатый Буратино!)
Сунув деньги в карман, я сгреб с панели ключи и раскрыл дверцу.
– Ты куда? – схватил он меня за руку. – Может, лучше тебе к ней на улице подойти?
– Не имеет значения, – ответил я самоуверенно.
– Ну ты, брат, даешь, – притворно восхитился Толян. – Давай ты все-таки к ней на улице подойдешь, чтобы я все видел. Где спальня помнишь?
– Найду, – ответил я беспечно. Уж за этим дело не станет.
И мы начали ждать, когда девушка выйдет из "Ривьеры". Ситуация была как в детективе. Мы сидим в машине, брат мой – вылитый частный сыщик или матерый опер, – и оба молча следим за входом в кафе, ожидая, когда из него выйдет объект – эффектная блондинка. А снаружи сыпет мокрый снег.
Черт, – подумал я вдруг. – А что, если у нее там свидание, и она выйдет с каким-нибудь громилой, вроде моего брата? Глянул на Толяна, но он спокойно смотрел сквозь "дворники", мерно сгребающие снег с лобового стекла. И я почему-то почувствовал уверенность, что из кафе девушка выйдет одна.
Так оно и получилось. Красивая блондинка появилась на крыльце на удивление скоро и без всякой свиты. Наверное, забежала в "Ривьеру" выпить чашечку кофе и съесть пирожное. Блондинки, по-моему, падки на сладкое. И едва увидев ее, я услышал свою свирель. Такой накат! Победно глянув на Толяна, я выскочил из машины.
Я был быстр, как гончая, и не зря. Потому что на другой стороне улицы – возле парикмахерской – была припаркована ее машина. Иномарка, успевшая покрыться слоем снега. Но Фортуна была за меня. "Подруге мафиози" пришлось задержаться, чтобы пропустить проезжавшую машину, я выиграл несколько метров и успел окликнуть ее в тот момент, когда она уже отключила сигнализацию и готова была открыть дверцу.
– Простите, пожалуйста, вы забыли, – протянул я ей раскрытую ладонь, на которой ничего не было.
Она обернулась. Обручального кольца нет, не влюблена... Я коснулся ее влажной руки прежде, чем она успела что-нибудь сообразить. Особый ток пошел по ее коже, звуки свирели властно повлекли ее из-под мокрого снегопада в освещенную загадочным лунным светом теплую июньскую рощу.
Снег таял на ее волосах, и я почувствовал к ней дикую симпатию. Ведь она шагнула под снегопад прямо из парикмахерской! Решительная, героическая натура. И в то же время в моей голове мелькнула прозаическая мысль, что деньги на такси останутся при мне.
– Как тебя зовут? – спросил я, чтобы подольше удержать ее руку в своей.
– Ольга, – ответила она, и я просто улетел от ее голоса.
У нее были классически голубые глаза, и я подумал, что волосы, покрытые мокрым снегом, у нее своего природного цвета. Чуть припухлые, чувственные губы, красивый нос с легкой горбинкой. Можете мне поверить – у нее было лицо настоящей фотомодели. Видят боги, я волновался. Потому что впервые в жизни подошел к такой девушке.
А брат у меня и правда стал темной личностью. Прежде чем идти в спальню в конце длинного коридора, я на всякий случай толкнул дверь во вторую комнату – хотел убедиться, что в квартире никого нет. Так вот, дверь оказалась заперта. Я подергал ручку, но за дверью была тишина. Нормально – иметь замок на двери в комнату в собственной квартире! Определенно Толян запер там свой чемодан с деньгами. Но до его золотых сестерциев мне не было никакого дела. Нам с Ольгой было нужно совсем другое.
Мы открывали миру наши тела и любовались друг другом. Она была сложена просто божественно. И легкий загар покрывал ее тело – все без изъяна. Я посмотрел ей в глаза, и ее веки дрогнули, и опустились. Нас подхватил пряный воздух июньской ночи...
Потом, когда все кончилось, она, как обычно, посмотрела на меня с недоумением, не понимая, как оказалась в этой квартире, с парнем, которого увидела впервые в жизни. И память о горячей волне, накрывшей ее, боролась в ее глазах с неприязнью. Потому что ее ввели в транс помимо ее воли.
Что бы там ни болтали насчет того, что женщина любит подчиняться мужской воле, это полная ерунда. Уж я-то знаю. В своих отношениях с мужчиной женщина – манипулятор по натуре. Отдаться сильной воле мужика, но непременно сначала самой эту сильную волю породить и направить ее в нужном направлении – вот их суть.
А со мной у них получается по-другому. Поэтому они потом и чувствуют ко мне некоторое отчуждение. И хвала богам, а то еще пошли бы нашествием на мою квартиру.
Сев на широкой кровати Толяна, Ольга вскинула руку к волосам, и в глазах ее мелькнула досада. Придется по новой делать прическу! Вспомнив, как она решительно шагнула под снегопад прямо из парикмахерской, я рассмеялся. И взял ее за руку до того, как она успеет испепелить меня взглядом.
Вот таким было мое приятное воспоминание. Я проводил Ольгу до ее машины, хотя, как я уже сказал, между нами наметилось явное охлаждение. Расстались мы почти по-английски. Едва она укатила, рядом со мной вырос Толян.
– Ну ты Казанова, в натуре, – сказал он с неподдельным восхищением и протянул мне два новых зеленых полтинника.
Я еще машинально порадовался, что купюры новые. Почему-то они мне нравятся гораздо больше старых баксов. Наверное, из-за того, что лица президентов на них преувеличенные, как маски, в которых выходили актеры во время античных представлений. Да и сейчас такими масками любят забавлять людей на карнавалах. Прямо хеллоуин.
– Дивная девочка, – сказал я, глядя вслед машине, растаявшей в снегопаде. – Как будто с экрана сошла.
– Да, сучка отборная, – подтвердил по-своему мои чувства Толян. – Только советую тебе, брат Мена, в дальнейшем держаться от нее подальше. Потому что ты только что трахнул любовницу Барина.
– Что, не слышал про такого? – усмехнулся Толян, видя мое недоумение. – Да, брат, ты даешь, – покачал он головой. – Если бы сам не увидел, ни за что бы не поверил.
Я пожал плечами, хотя и догадался, что Барин – это кличка какого-то авторитета, круче некуда. Ничего себе подстава со стороны родного брата, пусть и троюродного! Но в тот момент, если честно, мне на все это было совершенно наплевать. Я все еще пребывал в июньской фисташковой роще.
– Ладно, Мена, можешь не беспокоиться, – примирительно сказал Толян. – Я на всякий случай за вами ехал. Все чисто, вас никто не видел. Барин мужик ревнивый, так что она молчать будет. Но в дальнейшем ты лучше держись от нее подальше.
Толян таки вытащил меня своими разговорами из дальних, теплых краев в родимый мартовский снегопад. И я почувствовал, как снег набивается мне за воротник и тает там, превращаясь в холодную воду.
– Слушай, кто такой этот твой Барин? – спросил я с раздражением.
– Есть тут такой подполковник преступного мира, – серьезно сказал Толян и повторил, уже в третий раз: – В общем, если увидишь ее еще раз, перейди на другую сторону улицы. Записали?
Он протянул мне раскрытую ладонь, но вместо того, чтобы хлопнуть по ней, я язвительно хмыкнул и спросил:
– Что, брат, небось сам ее хотел, да не по зубам?
Приколы у него, однако!
Толян смутился и убрал руку, а я вдруг подумал: может, она и правда случайно ему подвернулась для проверки моих способностей? Увидел ее вдруг на пороге парикмахерской и решил меня подколоть. Да я бы и сам то же самое сделал, будь я на его месте. После всего, что я ему наговорил сегодня, и тогда – в ресторане.
Сам виноват, – решил я. Нечего было хвастать.
– Ты что, Мена, обиделся? – осторожно спросил Толян. – Ну извини. Я же не думал, что ты серьезно про все это говоришь. В смысле, про баб. Я и про сотку-то так сказал, чтобы тебя подзадорить.
– Хрен я тебе ее верну, – отрезал я. Все еще изображал обиду.
– Да я не это имел в виду, – поспешно сказал Толян. – Тут все по-честному, спор есть спор.
– Да ладно, я не в обиде, – улыбнулся я ему наконец и сам протянул ему руку.
И вздохнул внутри. Потому что подходить к любовницам преступных подполковников и правда не стоит. Даже если они такие, как Ольга.
Я не стал вызывать лифт и легко сбежал, прыгая через ступеньку, со своего девятого этажа. До магазина и обратно десять минут, перебьется братец.
Купив два литровых пакета молока и лаваш (хвала заокеанскому фазеру), я поспешил обратно, напутствуя взглядом молодые листья на уже подросших деревьях: впитывайте солнце и весенние соки. А ты, молодая трава, пьяняще чистого зеленого цвета, – покрой все дорожки, протоптанные неразумными стадами!
Вот так, в самом веселом настроении, помахивая пакетом с молоком и хлебом, я подошел в то утро к двери своего подъезда, распахнул ее со всем задором своих двадцати с небольшим хвостиком лет и... поймал в свои объятия Ольгу.
Как видно, она выбегала из подъезда и хотела толкнуть дверь в тот самый момент, как я ее распахнул.
Уж не появилась ли у меня способность воплощать образы? – мелькнуло у меня в голове.
В глазах белокурой красавицы вспыхнула досада на внезапную помеху (я бы даже сказал: яростная досада). Но тут она узнала меня. Свидание было настолько неожиданным, что на несколько мгновений мы оба застыли на облезлом крыльце. Отстранившись наконец, Ольга ошалело посмотрела на пакет в моей руке (одна ручка у меня выскользнула, пакет раскрылся, открыв хлеб и молоко). И вдруг в ее голубых глазах мелькнул такой откровенный испуг, что я чуть было не вернул ей свободу. Но на меня уже накатило. Да еще как! От неожиданности встречи, оттого что я только что вспоминал о ней, от весны, от прозрачности утра, от хлеба и молока в моей длани. От ее запаха и от пронзительного ощущения ее кожи (моя рука успела найти ее руку). Я и опомниться не успел, как нашел губами ее губы – прямо стоя на крыльце. Мои пальцы порхали по свирели.
– Ты приходила ко мне, весенняя нимфа? – тихо спросил я, и тембр моего голоса неуловимо изменился, чаруя, как флейта бога.
– Пусти меня, – попросила она слабым голосом.
Ее дивные, голубые глаза уже подернула поволока. Она просила, глядя мне в глаза, сама того не ведая, что этот взгляд только все дальше уводит ее вслед за мной – в пряную, полную звуков иного, захватывающего мира июньскую ночь. На поляну среди фисташек. И материя мягко соскальзывает к стройным голеням, волнами накрывая ступни. И прикосновения травы сладостно щекочут ступни сквозь ремешки сандалий...
Я быстро глянул по сторонам – вокруг не было ни души – и увлек девушку обратно в подъезд.
– Ты приходила ко мне? – повторил я свой вопрос, прижав ее к стене в полумраке подъезда, мягко касаясь губами ее щеки и мочки уха. Перед глазами маячила криво нацарапанная надпись: "Глеб лох и педерас", а чуть ниже, над самым плечом девушки – надпись поменьше, написанная черным фломастером по грязно-зеленой краске: "Хрюня пазорный б…, его надо в жопу н...". О боги, где я живу!
Ольга кивнула, глаза ее были прикрыты.
– Да, – прошептала она. – Я приходила к тебе. Я узнала, где ты живешь.
Лифт со скрежетом поехал.
– Пойдем.
Не отпуская ее руки, чтобы она ненароком не убежала, я повлек ее в глубину подъезда. И продолжал нашептывать ей слова, которые, как обычно, приходили сами собой. Капли молока будут стекать по твоей груди. Я буду собирать их губами. Козье молоко будет нашим вином. Наши губы будут белы им. Оно будет стекать нам на грудь, как серебряный свет Луны. И голоса нимф будут загадочно шелестеть в таинственном сумраке рощи...
Ольга была странно одета. Как будто и впрямь собралась за город на вылазку – бродить по лесопосадкам. На ней были джинсы (но не узкие, что очень бы ей пошло, а достаточно свободные, чтобы вот так – легко – выбегать из подъездов), доверху застегнутая серая спортивная куртка и кроссовки. Волосы ее теперь были коротко подстрижены, что, похоже, опять входит в моду.
Я увлек ее на лестницу, но только чтобы переждать, пока выйдет некто, спустившийся в лифте. Мы незамеченные вошли в кабину. Ее стены тоже пестрели письменами, повествующими о подвигах малолетних сограждан, и красноречивыми символами одолевавших их страстей. О, боги, боги!.. Пестрых бумажек из жвачек, чтобы обклеить кабину сплошь, скрыв символы и письмена, у растущего поколения катастрофически не хватало.
Я аккуратно вскрыл зубами пакет молока и, вылив немного молока на палец, провел им по губам девушки. Потом поцеловал ее, но тут кабина, дернувшись, остановилась.
Как только мы вышли на площадку, я выпил молока и дал выпить ей. Мы рассмеялись. В ее глазах уже плясали огоньки. Как светляки, вспыхивающие там, куда лунный свет не пускали тени…
Первым делом я выключил телефон. Я неторопливо, размеренно раздевал ее и снимал одежду с себя, и на ней опять оказалось это современное дорогое белье, в котором они выглядят почти так же хорошо, как без него. И мы снова пили молоко, и оно стекало из уголков ее рта, потому что лил его я, и его капли текли по ее ключицам и груди, и я снял с нее лифчик, чтобы не залить молоком ажурную ткань, и сцеловывал капли молока (хоть они и были без запаха жизни), опускаясь все ниже, открывая ее навстречу летней природе – всю, целиком, и глаза ее были закрыты.
В общем-то, наплевать, как выглядела моя не застеленная постель. Надеюсь, не так уж и плохо. Благодаря заокеанскому фазеру, я регулярно меняю белье и слежу за его чистотой.
Когда мы вышли из лунной реки и опять стали самими собой, первое, что сделала, опомнившись, обнаженная блондинка – с перепуганным видом посмотрела на изящные золотые часики, оставленные на ее руке в качестве браслета. Моя свирель больше не имела над ней власти, и она, вскочив с постели, грациозно ускользнула (хотя, по правде – скорее уж кинулась) в соседнюю комнату, где остались наши вещи. Я встал и пошел вслед за ней.
– Ванная там, – напомнил я.
Она взглянула на меня испуганно. Честное слово, она готова была одеться прямо так, без омовения в прохладе струй. Совсем потеряла голову. Я взял ее за руку, и память вернулась к ней. Она послушно отправилась в ванную, но вещи захватила с собой.
Надев трусы и джинсы, я отломил кусок хлеба и налил в кружку молоко. Я проголодался. Но перекусить мне не удалось. Не прошло и трех минут, как Ольга выскочила из ванной. Причем, уже одетая.
Может, опаздывает на встречу со своим "подполковником"? – подивился я такой прыти. Я уже понял, что оказался на ее пути совсем некстати. Конечно, она куда-то спешила, когда выбежала из подъезда. А ведь с тех пор столько времени прошло!
Мне было неловко. Вообще-то я стараюсь избегать подобных моментов. Я и так неожиданно вторгаюсь в их жизнь, а потому не хочу осложнять ее дополнительными проблемами. Если их кто-нибудь ждет, это заметно. Есть и другие нюансы. У меня уже хватает секретов на этот счет. Но сегодня я ничего не мог с собой поделать. Сама судьба бросила ее в мои объятия.
Чтобы подбодриться, я улыбнулся Ольге, стоя у дверного косяка: кусок хлеба в одной руке, кружка молока – в другой.
– Милый, мне надо бежать. Мне было хорошо, – поспешно сказала Ольга.
Поклясться могу: хрен там она считала сейчас, что я милый. И улыбнуться мне в ответ она себя заставила. Точно вам говорю: не опасайся она, что я снова ее задержу непостижимым для нее образом, она скорее обматерила бы меня вместо этих слов и этой улыбки. Но видят боги, я бы ее простил. Потому что чувствовал себя виноватым. Похоже, я сорвал ей какие-то важные планы.
Ольга быстро обулась, следя за мной краем глаза. Я хотел откусить хлеба, но как только я двинул рукой, она испуганно отпрянула поближе к двери. Честное слово, мне даже захотелось извиниться перед ней. И так и стоять, не двигаясь – с кружкой молока в одной руке и куском лаваша в другой, – пока она не уйдет.
Поставив кружку на тумбу и положив хлеб, я хотел подать ей куртку, но Ольга опередила меня. Поспешно натянув куртку, она очаровательно застыла перед дверью, ожидая, чтобы я открыл замок. Она едва сама за него не взялась.
– Извини, если я нарушил твои планы. Не смог удержаться, – сказал я.
– Ну что ты, мне было хорошо, – улыбнулась она не слишком искренне.
Стоило мне открыть дверь, как она тут же выскользнула наружу, поспешно сказав:
– Не надо меня провожать!
Я вообще-то и не собирался, я был голый до пояса. Хотел только выйти с ней к лифту. Но она рванула вниз по лестнице. Удивившись, я проводил ее взглядом, вернулся в квартиру и закрыл дверь.
Меня тут же охватили свежие воспоминания. В голове зазвучал солнечный мотив. Прихватив хлеб с молоком, я вернулся в комнату и подошел к окну. Жизнь была чудесна. Запивая хлеб молоком, я смотрел на весну.
Тут я вспомнил про брата Толяна. Вот черт, я же телефон отключил! Да еще в магазин до этого бегал. Я подсел к телефону. Толян, правда, просил меня ему не звонить, но должен же я узнать, что ему от меня нужно? Я набрал номер его мобильника.
Толян подключился с первого гудка, но молчал. Крутой у меня брат.
– Алло, Толян? – сказал я, выдержав краткую паузу.
– Мена, это ты? – тут же откликнулся он.
– Ага. Слушай, ты не поверишь, я только что провел дивное утро любви с одной блондинкой, – воодушевленно заговорил я, разом позабыв про цель своего звонка. – Попробуй угадай, с кем? С той самой... помнишь сто долларов? Сама меня нашла.
Толян молчал, но я знал: он понял, о ком идет речь. Настроение у меня было, можно сказать, восторженное. (А ведь негласный счетчик уже исчерпал лимит и часов и минут, и вовсю досчитывал последние секунды моей безмятежной жизни.)
– Мена, ты не врешь? Ты где? – отрывисто спросил Толян. Голос у него был возбужденный, даже встревоженный, но я не придал этому значения.
– Обожди, Толян, в дверь звонят, – весело сказал я и положил трубку.
Он что-то крикнул, но я не разобрал, что именно. Я рванул к двери. Подумал: вернулась Ольга. Может, забыла что-нибудь? Вполне могла в таком состоянии. А ведь она спешит!
Сам не знаю, почему я захватил по дороге майку и натянул ее прежде, чем распахнул дверь. "Ноль" – сказал довольный голос небесного счетчика.
Перед дверью действительно стояла Ольга. Я даже успел ее увидеть – в тот самый момент, как сокрушительный удар швырнул меня обратно в квартиру.
БАНДИТЫ ЧУГУН И КОСТЯ ЗАКЛЕИВАЮТ МНЕ РОТ СКОТЧЕМ И ПРИСТЕГИВАЮТ К БАТАРЕЕ В МОЕЙ СОБСТВЕННОЙ КВАРТИРЕ
Расфокусированный коридор плавал у меня перед глазами. Он вытянулся далеко вверх, и кривой потолок был почему-то высоко, как в зале дворца. Окружающее едва начало обретать знакомые очертания, как вдруг на меня вынесся огромный черный ботинок и, прежде чем я успел его перехватить, бесшумно закрыл свет перед моими очами.
Первое, что я увидел, когда реальность восстановилась, – искаженно большой черный ствол, упертый мне чуть повыше переносицы. Наверное, я свел глаза, как косоглазый, потому что детина в черной куртке заржал. Он был здоровенный – закрыл полкоридора. Я услышал новый для себя звук, почему-то показавшийся мне отдаленно знакомым, и понял, что он взвел курок.
Странно, но мне не было страшно. Вместо того, чтобы испугаться, я старательно водил языком по зубам и двигал неповоротливой челюстью. И очень обрадовался, что зубы целы. И удивился, что металл, который вдавливается мне в лоб, теплый. Как быстро он нагрелся от моей кожи... Наверное, я все еще пребывал в состоянии грогги.
Амбал с пистолетом как-то уменьшился, и я обозрел коридор. Дверь закрыта, у стены стоит перепуганная Ольга, а рядом с ней – еще один тип. Я скосил глаза на амбала. Он сидел рядом со мной на корточках. Рожа его была мясистой и круглой, как в искажающем зеркале. Обстриженный классическим ежиком, он смотрел на меня глазами опытного забойщика. Одной рукой он держал меня за волосы (я наконец почувствовал боль, и в скуле – тоже!), а в другой руке у него был не пистолет, как мне сперва показалось, а револьвер, который он приставил к моему лбу. И ствол револьвера был направлен мне не прямо в лоб, как мне увиделось сначала, а наискосок. Потому что этот громила сидел от меня сбоку.
Я скосил глаза вниз и увидел себя. Скорее полулежу, чем сижу, у стены. Челюсть явно пухнет – так, что кажется: я ее вот-вот увижу, – и в ней тупо пульсирует боль. Я удивился, что на майке крови нет! Поворочал языком во рту – во рту кровь была. Сладкая. Зато зубы целы. И никак не желал взять в толк, что вот-вот отправлюсь в царство теней.
Но гад сидел и на спуск не нажимал. Как я потом понял, он просто прикидывал: оклемался я уже или все еще вижу свет выпукло-овальным.
Наконец он решил, что в голове у меня просветлело. Пальцы дернули волосы так, что я мысленно матернулся от боли, толстые губы разлепились, открыв два блестящих металлических зуба, и раздался, можно сказать, веселый голос:
– Узнаешь ее, сученок?
– Впервые вижу, – покосившись на Ольгу, тяжело подвигал я челюстью.
– Узнал, падла, – довольно сказал второй тип, который держал Ольгу.
Дернув за волосы, амбал ударил меня головой о стену (кажется, по уже имеющейся шишке), резко толкнул мою голову вбок и поднялся. Новый удар – ногой в торец – для профилактики. У меня мелькнуло сумасшедшее желание перехватить его ногу, но как-то вовремя оттормозилось. Я только мгновенно напрягся и немного сдвинулся, вжавшись в стену и отчасти смягчив удар. Покладисто согнувшись, я завалился на пол и застеклил глаза. Сказать по правде, я был не так уж далек от второго грогги.
– Если ты, гандон драный, мне еще раз соврешь, я тебе, падла, яйца отрежу, – пообещал мне этот гад, демонстрируя железные зубы. – Кто еще был в хате?
– Никого, – просипел я задушенным голосом ему на радость, смутно понимая, что он как-то не так поставил вопрос.
– Как тебя зовут?
– Мена.
– Что, сучка, влипла? – осклабился второй бандит. Отпустив Ольгу, он достал из кармана мобильник.
– Костик, – взяв его за руку, заныла вдруг Ольга проникновенным голосом. – Он же сам виноват. Раскочегарил меня с утра, а сам умотал. Не с вами же мне трахаться, убьет ведь...
В отличие от амбала, одетого по-бандитски, Костик был в приличном светло-сером костюме, в сорочке, только что не при галстуке, и с прической. Хоть он и выглядел похлипче, почему-то я сразу подумал: иметь дело с ним мне хочется еще меньше, чем с избившим меня детиной.
– Заткнись, – оттолкнув Ольгину руку, оборвал ее Костя и поднес к уху трубку. – Это Костя. Правду сказала, есть такой. Больше никого нет. Понял.
С Барином небось разговаривал, – подумал я. Кличку бандита – любовника Ольги – я запомнил. Эх, брат!..
– Костик, – нерешительно протягивая к нему руку, опять начала Ольга. – Может, мы к нему попозже поедем, а?
– В секс-шоп надо было сходить, – положив трубку в карман, насмешливо сказал Костя. – Там на такой случай большой член продают. С вибратором. Ну что, Чугун, пошли к Фуриной крале?
Подходящая кликуха, – искоса поглядел я на амбала.
– А с ними как? – повел глазами Чугун.
– Тут пока оставим. Барин велел обоих везти. Если у крали кого-нибудь найдем, сюда сначала притащим. К тебе, козлик, никто прийти не собирался? – насмешливо обратился он ко мне.
Посмотрим еще, кто тут козел, а кто пастух, – зло подумал я, с трудом покачав головой.
– Давай, Олька, показывай, где тут ванна, – ткнул он блондинку.
– Костик, не надо, – всхлипывая, полезла было к нему Ольга, но Костя грубо толкнул ее в глубину прихожей, разом дав понять, что шутки для нее закончились.
– Не бойся, сучка, я тебя пристегну только, – извлек он из кармана наручники.
Мы остались в коридоре вдвоем с Чугуном. Я ждал, что этот гад еще раз долбанет меня тяжелым ботинком, но он, видно, решил переждать. Только тупо держал меня под прицелом.
– Смотри, Олька, не вздумай голос подать, – услышал я из ванной участливый голос Кости.
Выйдя из ванной, Костя заглянул в комнаты и на кухню. По его виду я понял, что до него квартиру уже успел проверить Чугун. Наверное, когда я был в отрубе. Осмотревшись, Костя вернулся в прихожую и присел возле меня на корточки. В руке его бесшумно раскрылся нож – блестящий, красивый, наверняка очень острый. Взяв меня за волосы (ну и тупые у них привычки!), Костя уткнул мне нож туда, куда мне меньше всего хотелось, и спросил:
– Где бабки, сученок?
– Какие бабки?
Я округлил глаза так искренне, что Костя мне тут же поверил.
– Не врет, – сказал он. – Придется тебе, Чугун, другого раза ждать, чтобы ему яйца отрезать.
– Когда-нибудь проврется, – философски отозвался Чугун.
– А по телефону с кем базарил? – продолжил допрос Костя.
Вот черт! Я и забыл совсем, что перед их приходом разговаривал с Толяном и положил трубку на столик.
– Другу хотел позвонить, – соврал я. – Двести семьдесят два – сорок три – пятнадцать, Игорь, можете проверить.
– Что же у тебя трубка не на телефоне, если только хотел?
– Думал, Ольга вернулась, вскочил.
– Встал, побежал...
Ухмыляясь, сволочь Костя определял ножом нужную точку, клоня дело к тому, чтобы больше у меня не вставало.
– Да ты проверь: двести семьдесят два – сорок три – пятнадцать, Игорь.
Я почувствовал, как острая сталь проколола джинсы.
– Ты что, всегда трубку на телефон бросаешь?! – заорал я, инстинктивно втягивая во всю мочь низ живота.
Костя насмешливо, но внимательно изучил мои глаза, острие ушло наконец от тела.
– Опять не врет, – вздохнул он с видом знатока человеческих душ.
Я часто дышал. Костя поднялся с корточек, спрятал нож в карман пиджака и сказал:
– Вставай давай.
Через пару минут я снова сидел на полу, теперь уже в своей комнате: руки завернуты назад и прикованы к трубе батареи, передо мной – так и не застеленное место моего преступления, книжка Стивенсона под кроватью, куда отпихнул ее Костя. Рот мой был залеплен омерзительным скотчем.
Щелкнул замок – бандиты наконец удалились к Фуриной крале. Кто бы это мог быть, – стал я гадать. – Ведь, наверное, она где-то тут живет. Может быть даже, в нашем подъезде?
Освоившись со своим новым положением, я первым делом пожалел, что я не йог – может, и дотянулся бы пальцами ноги ко рту: содрать мерзостный скотч. Может быть, Толян придет? – подумал я со слабой надеждой. Мне казалось, что он и без ключа сумеет открыть мою дверь.
Как по команде, тут же зазвонил телефон. Хвала богам, что эти козлы ушли. Интересно, знает ли их Толян? Судя по тому, что он знает любовницу Барина, вполне возможно. Да, подставил меня брат. Но в душе я ничуть не жалел, что всё так произошло. Не в смысле этих сволочей, конечно, а потому, что вспоминал дивные часы, проведенные с Ольгой. Неужели эти гады и ей заклеили рот скотчем? Честное слово, подумав об этом, я их просто возненавидел, а к девушке почувствовал жуткую симпатию. Я невольно устремился взглядом к моей пленной подружке, но увидел только закрытую дверь моей комнаты. Тут я вспомнил, что Костя велел Ольге не подавать голос, когда приковывал ее в ванной, и немного успокоился. Значит, он тогда не заклеил ей рот. А, приковав меня к батарее, бандиты сразу ушли из квартиры, это я четко слышал, и в ванную больше не заходили.
Прозвонив раз пять, телефон замолчал. Я напряженно ждал, что он зазвонит еще, но ответом была полная тишина. И вдруг на меня нахлынули странные ощущения. Голова стала удивительно ясной. А во всем моем существе как будто всплывали откуда-то новые, доселе не испытанные мной, неясные, но властные желания и порывы. Совсем как тогда, год назад, в день, когда мне исполнилось двадцать лет. Но сами ощущения были другими...
Козлы все не возвращались. Необычные ощущения схлынули, и я опять вовсю чувствовал, как омерзительно впивается в кожу скотч на моих губах. Прикинув, что можно предпринять для нашего освобождения, я решил выстукивать наручниками по батарее сигналы соседям. Авось, услышат. Почему-то я решил, что лучше всего для этой цели подойдет какая-нибудь мелодия, и уже начал стучать "С Новым Годом, крошка" Мумий Тролля, но тут сообразил, что на дворе давно весна, и соседям нужно что-нибудь поновее и попроще. Вот – то, что нужно, – расхохотался я мысленно. "Помоги мне, помоги мне" из "Бриллиантовой руки"! Вечные ценности. Всей душой надеясь, что громилы не находятся над или под моей квартирой, я рьяно взялся за дело.
Способ подать SOS оказался, мягко говоря, сомнительным. Единственное, чего я добился – ответного раздраженного грохота по батарее. Причем, определить, на котором из шестнадцати этажей стучат, было абсолютно невозможно. Веселый концерт!
Подождав, чтобы стучать в ответ перестали, я сделал еще одну попытку вступить в контакт. Честное слово, я выстукивал очень музыкально, но мои козлы соседи опять ничего не поняли. На этот раз мне ответили сразу двое. Причем, настолько громко и бессистемно, что напрочь забили мой SOS. Они яростно колотили (теперь уже друг другу), а я покаянно взывал к богам, надоумившим меня на эту авантюру, и гадал: уймутся ли эти придурки до прихода бандитов? Ведь этот сволочь Костя вполне мог проткнуть мне ножом жизненно важный орган, а вернуться эти типы могли в любую минуту.
Как видно, боги услышали мои мольбы и смягчились. Соседи наконец угомонились, а бандитов все не было. Что меня мучило – так это проклятый скотч. Вам никогда не залепляли рот липкой лентой? Широкой такой – вроде той, которой заклеивают швы картонных коробок. Если рискнете попробовать, окуните сначала губы в парное молоко. Я, конечно, пил не парное, но ведь у меня и отношение к молоку особое.
Одним словом, я пребывал в полном миноре, изобретая все мыслимые кары на головы проклятых Кости и Чугуна.
Незваные гости вернулись примерно через полчаса. Судя по звукам, донесшимся из коридора, у Фуриной крали кто-то был, и нашего полку – в смысле, пленников – прибыло.
– Братки, ну теперь-то развяжите, – раздался за дверью незнакомый голос, как только щелкнул замок.
– Не, Фура, ты пойми, в натуре. Мы, что Барин сказал, то и делаем. Не держи зла, – лживо стал успокаивать его голос Кости.
Говорили они громко, нас с Ольгой не стеснялись.
– Да не знаю я ничего, сколько раз вам говорить! – заорал незнакомый Фура. – Я ж водила, мое дело тачку гнать. А за бабки Кабан с Толяном отвечают, им и предъявляйте.
Вот и Толян всплыл, – уловил я знакомое имя. Уж не о моем ли брате идет речь? Конечно, это могло быть простым совпадением, но я бы не удивился, окажись мой братец бандитом.
– Базарил уже, – спокойно сказал Костя. – Да Толяна-то нет, а ты тоже – у бабы.
– Да вы ж все обшарили, блин. Чугун, ты ж меня знаешь, – взмолился голос незнакомца уже гораздо глуше – из-за стены, из маминой комнаты.
– А баба твоя где?
Голос Чугуна прозвучал угрюмо. Как видно, Фура был ему где-то как-то свой, и Чугуну было в облом так с ним обходиться.
– Да на работу же пошла! – жалко выкрикнул Фура.
– Ладно, Чугун, это не наша забота, – хозяйски сказал Костя. – Пусть Барин разбирается. Ничего, Фура, если ты чист, хозяин тебе премию выпишет.
Громко скрипнул диван, не иначе – Чугун уселся. Вслед за тем я услышал тихие шаги, дверь моей комнаты открылась, и на пороге возник Костя. Вид у него был довольный. Радовался, что Фуру накрыли. Закрыв за собой дверь, Костя подошел ко мне, достал из кобуры под мышкой пистолет, картинно взвел затвор, нагнулся и упер ствол мне в висок, пригнув мне голову. Другой рукой он отомкнул один наручник и тут же снова защелкнул его на моей руке, высвободив цепочку из-за трубы. Я не дергался. Я вдруг задумался: с чего это бандит Костя так осторожен? Наверное, для понта, – решил я.
– Вставай, – убрав пистолет обратно в кобуру, тихо сказал Костя.
Я с удовольствием поднялся, а то ноги уже затекать стали, к черту, от сидения в такой дурацкой позе. Костя грубо взял меня за ворот майки и, приблизив свой поганый рот к моему уху, сказал:
– Пикнешь, убью.
Неужто эту дрянь отлепит? – обрадовался я.
– Не пикнешь? – Костя с жуткой угрозой заглянул мне в глаза. Изо рта его отвратительно попахивало жвачкой.
Я отчаянно замотал головой. Моей щеки коснулись сухие пальцы, и Костя, ухмыльнувшись, медленно содрал скотч.
Та еще процедура, должен вам сказать. Вроде как кожу слегка сдирают. Вокруг рта печет, и по-прежнему липко и мерзко, но все равно – первый шаг к свободе! Инстинктивно я задвигал губами, стало полегче.
– Иди тихо, – шепнул Костя и подтолкнул меня к двери.
Выйдя в коридор, я первым делом бросил взгляд на ванную комнату, но дверь ванной по-прежнему была закрыта. Ольга сидела там тихо, как мышь, которой перекрыли путь в нору.
Как видно, бандит Костя был тонкой натурой. Приведя меня к порогу соседней комнаты, он вцепился мне в ухо: чтобы оторвать, если что не так.
– Знаешь его? – громко, с присвистом, спросил он в другое ухо, забрызгав меня слюной. Скотина! А я и утереться не мог.
На диване в маминой комнате сидел незнакомый мне парень немногим старше меня, а рядом с ним – широко расставив толстые ноги – сидел Чугун. Несмотря на боль в ухе, я с любопытством оглядел нового пленника. Он был темноволосый, коротко стриженный, с серьгой в ухе, с темными неприятными глазками и с выпяченными, как у рыбы, губами широкого рта. Одет в спортивный костюм и в тапки на босу ногу. Руки его были завернуты за спину. Это и был браток по имени Фура.
– Нет, – сказал я, невольно выворачивая голову назад, чтобы облегчить участь своему уху.
– Это еще что за лох? – с преувеличенным удивлением воззрился на меня Фура.
Чугун посмотрел на Фуру, потом снова перевел взгляд на нас с Костей. Отпустив наконец мое ухо, Костя втолкнул меня в комнату.
– И что вы за сучары, блин, ведь в одном подъезде живете, – манерно сказал он.
Чугун продолжал глядеть на меня, но, кажется, он тоже решил, что время заняться моими ценными органами пока не пришло. Обоим бандитам было ясно: мы с Фурой впервые видим друг друга.
– Его, что ли, хата? – кивнув на меня, догадался Фура. – А он тут каким боком?
Он старался держаться вызывающе, но слова явно выскакивали из него под воздействием страха. И я вдруг подумал: как странно – все это время я совсем не чувствовал, что со мной происходит что-то из ряда вон выходящее. Жизнь просто продолжалась и всё. Как будто я мгновенно ко всему этому привык. Честное слово, мне даже не было страшно. Может, меня слегка контузило от удара Чугуна?
– Представляешь, этот сученок Ольку трахал, – внимательно следя за Фурой, коварно сказал Костя.
– Какую еще Ольку? – непонимающе уставился на него Фура.
– А-то ты не знаешь, – Костя вперил взгляд в самую душу своего братка.
Фура горестно вздохнул и отвернулся. Признаться, я и сам уже мало что понимал. Помимо Ольги, в разговорах бандитов упорно фигурировали какие-то бабки. И похоже было, что дело вообще не в наших с ней весенних играх. Да еще некий Толян всплыл, и было вполне возможно, что это – мой брат. А ведь именно Толян вчера настойчиво попросил меня никуда не отлучаться сегодня из дома до одиннадцати часов. Если Толян тут каким-то образом замешан, то это уже не прикол – это называется по-другому.
И все же мне было полегче, чем Фуре. Пока его мысль смятенно металась в круге их бандитских отношений, ища спасительный выход, я философски положился на куда более высокие инстанции. Кто знает, что там затеяли боги?
Между тем Чугун, поразмыслив насчет роли Фуры в этой темной истории, покачал головой.
– Не, Костя, он не знает ни хрена, – сказал он убежденно, заставив заскрипеть диван.
– Этот сученок бабу Барина трахал, – повернув тяжелую башку, пояснил он незадачливому водиле. – Мы ее в подъезде прихватили. Звякнули Барину, она про него все и выложила. Она тут в ванной сидит.
– А я тут при чем? – из глаз Фуры окончательно пропал смысл. – У меня тут баба живет, понимаете? – снова взмолился он. – Да что я, виноват, что ли? И вообще, доприте вы своими башками: я этих бабок в глаза не видел. Их Кабан с Толяном везли. А я только баранку крутил.
– Заткнись, – оборвал его Костя. – Достал уже со своим Кабаном и Толяном.
– Ладно, Чугун, пошмонаем тут на всякий случай, – кивнул он на комнату, – и поехали.
– Не нравится мне все это, – задумчиво отозвался Чугун.
Глаза его были озабоченны, он машинально постукивал своим здоровенным кулаком по мощной ляжке.
– Вот и я о том же, – сказал Костя и приказал мне: – Давай к батарее, сученок.
Меня опять пристегнули к трубе, но рот – хвала богам! – заклеивать не стали. Наверное, Костя положился на мое обещание молчать. Не теряя больше времени на разговоры, он начал наспех громить мою квартиру. Я догадался, чем они занимались в полчаса своего отсутствия – в квартире Фуриной крали.
– Давай, Чугун, помогай, – вывел друга из задумчивости Костя.
Теперь они громили вдвоем. Я заметил, что Фура наблюдает за этим процессом с явным удовольствием. Вот сволочь! Наверное, он получал таким образом моральную компенсацию за свои собственные потери. Может, квартира его подружки и была ему до фонаря, но где-то у него наверняка имелась и своя собственная. Нетрудно было сообразить, что там произошло. Точно вам говорю: разгроми Костя с Чугуном на его глазах десяток чужих квартир, этот тип и вовсе пришел бы в отличное настроение.
– Ух, ты, – сволочь Костя взял с полки кипарисовую шкатулку, открыл и запустил в нее свой поганый нос. Вдохнул, довольно зажмурил глаза, качнул головой, аккуратно закрыл шкатулку и нагло сунул в карман пиджака.
Кровь прилила к моему лицу. Честное слово, не будь я пристегнут к батарее, я бы на него бросился. Запах кипариса! Я настолько любил эту шкатулку, что мать, когда переехала к Николаю Алексеевичу, оставила ее мне. Хотя эта шкатулка досталась ей как фамильная ценность от ее матери – моей бабушки Лиды. Мать почему-то прятала ее, пока отец жил с нами, а когда он умотал в свою обетованную Америку, достала и показала мне. Шкатулка была маленькая, мать сняла крышку, поднесла шкатулку к моему лицу и сказала, чтобы я вдохнул. И я вдохнул чудесный запах кипариса. С тех пор шкатулка всегда стояла на полке книжного шкафа в маминой комнате.
Я с ненавистью смотрел на Костю и, может, это бы плохо кончилось, но тут Чугун вдруг заржал на всю комнату.
– Ну у тебя, блин, и имя! – выдавил он, давясь смехом. В руках у него был мой паспорт. – Слышь, Костя? Знаешь, как этого гандона зовут? Ме-не-, – он опять захлебнулся смехом и наконец осилил по складам. – Ме-не-лай... Ты что, татарин?
– Эфиоп, – зло бросил я, но тут же пожалел об этом.
– Эфиоп твою мать, – немедленно отреагировал сволочь Костя, сопроводив свои слова характерным жестом...
ЧУДЕСНОЕ ПЕРЕВОПЛОЩЕНИЕ
С именем мои перенсы и правда постарались. Ума не приложу, с чего им взбрело в голову так меня назвать. В светлом дошкольном детстве было еще ничего. Началось всё в школе. С первого класса учителя старательно обращались ко мне на уроках только по имени. Наверное, они считали, что для меня это более лестно, чем стандартное обращение по фамилии (которая у меня вполне обыкновенная). Потом к моему имени все наконец привыкли, но тут мы прошли по истории Троянскую войну, и всё пошло по второму кругу.
– Ну че, Мена, потрахал Елену? – ухмыляясь, осведомлялись у меня одноклассники.
После нескольких стычек меня, правда, оставили в покое с этой чертовой Еленой, но комплекс насчет баб у меня успел образоваться – и надолго. Мне все время казалось, что мое необычное, столь поэтически звучащее имя вместо интереса вызывает у моих одноклассниц только недоверчивую опаску. И стоит мне к ним подойти, как они, хихикая, скажут:
– Ты, Мена, трахай свою Елену.
Или еще хуже:
– Мена, а почему от тебя Елена к Парису сбежала?
В общем, наши Елены обходили меня дальней стороной. Так что в школе, как это ни покажется вам странным, у меня были проблемы с противоположным полом. Зато мне часто снились необычные, сладостно-захватывающие сны с похожим сюжетом. Поверьте, самое эротическое кино не шло ни в какое сравнение с этими снами. Потому что в них я взаправду настигал на солнечных лугах, в лесах и рощах, и даже в прохладных струях рек убегающих грациозных, обнаженных девушек. И в моих ушах звучал их лукавый смех, и часто потом – совершенно особые, сладостные звуки, вместе с которыми, правда, неуклонно приближалось пробужденье.
К тому времени, как я окончил школу, мой отец уже давно разбежался с моей матерью и укатил в Америку. Наверное, он стал там безработным, потому что никаких обещанных грин от него мы так и не дождались. И жили мы вдвоем с матушкой откровенно хреново. Зато с отъездом отца в нашем доме появилась кипарисовая шкатулка, и когда нам становилось совсем плохо, мы с мамой давали ее друг другу понюхать.
Но с финансами у нас всегда была напряженка. Поэтому я очень удивился, когда мать положила передо мной путевку на двоих в пансионат на Азовском море на три недели и сказала, что это мне в подарок. Я только что успешно сдал экзамены в наш университет (на бесплатное обучение!), но все равно такого подарка не ожидал.
Конечно, я заверил мать, что никакой девушки у меня нет (а так оно и было), и твердо сказал, что поеду отдыхать только вместе с ней.
В общем, вместо того, чтобы идти таскать мешки на ближайшем рынке, подрабатывая себе на пропитание, я попал на горячий песчаный пляж, к теплому морю, а вокруг полонили взор и воображение стройные, загорелые фигуры в купальниках.
Почему я про все это рассказываю? Потому что иначе вы просто не поймете, насколько удивительная перемена произошла в моей жизни год назад. И почему эта удивительная перемена так вскружила мне голову, что я сначала лихо поспорил с Толяном, а потом – легко и бездумно увлек за собой любовницу преступного авторитета.
Так вот, в то памятное лето мы с матерью поехали на Азовское море. Как оказалось, гордое название "Пансионат" на самом деле носил простой двухэтажный корпус вроде общежития, расположенный на обыкновенной базе отдыха на косе Пересыпь. Вокруг этого средоточия удобств (в конце коридора: мужчины – направо, женщины – налево) теснились среди зелени видавшие виды деревянные домики. Но мне было совершенно не важно, что действительность слегка разошлась с той заманчивой картинкой, которую нарисовали маме в турфирме. Потому что я вновь оказался на море!
С первого раза, как я его увидел, море отозвалось в моей душе чем-то смутно родным. Было мне тогда лет пять, наверное. Там тоже был песок, только море было другое – Черное. Мы отдыхали втроем: мать, отец и я, – на такой же базе отдыха под Феодосией. И я впервые увидел синий бескрайний простор, и услышал мерный плеск волн. Впервые ли? Но может быть, я просто приписываю тому первому знакомству более поздние, более осознанные впечатления последующих лет.
Потом мы бывали на море довольно регулярно – всегда в Крыму. И стоило мне закрыть глаза под мерный плеск Эвксинского Понта, как перед моим внутренним взором вставали совсем иные – пустынные – берега. И одинокая галера с мерно вздымающимися из воды веслами. На фоне туманного горизонта и величественных береговых утесов, поросших сосновым лесом. Или галера со спущенным парусом, уткнувшаяся в песок на бескрайнем, безлюдном пляже, переходящем в первозданную степь.
В последний раз перед тем памятным отдыхом с матерью я побывал на море в двенадцать лет. К тому времени материальное благополучие нашей семьи уже стремительно катилось под гору – как Сизифов камень, сорвавшийся в пропасть гиперинфляции. Брак моих родителей не выдержал быстрого развала привычного образа жизни, дал трещину, напоровшись на айсберг рыночных отношений, и раскололся, как еще не снятый тогда "Титаник".
Сначала мой фазер ушел из нашей двухкомнатной квартиры жить к какой-то "пассии". Потом он подал на развод, и, как только их с мамой официально развели, сразу женился, но не "пассии", а на совсем другой женщине – своей бывшей однокласснице, школьной любви, а к тому времени свежеиспеченной, разведенной американке. И по-быстрому умотал в обетованную американскую землю, заверив мою мать, что оттуда легко завалит нас гринами, на которые мы с ней переживем трудные времена. Где те грины? Короче, нам с матушкой стало совсем не до Крыма. И я ни разу не был на море пять долгих лет.
Меотийское озеро, конечно, не Эвксинский Понт, но и его когда-то бороздили галеры. В то лето я сразу полюбил и Азовское море.
Хоть я и жил в одном номере с матерью, она не очень стесняла мою свободу. Мать у меня хорошая, с пониманием. Просто редкой души человек в этом смысле. И честно говоря, живи я один – еще вопрос, было ли бы это для меня комфортнее?
Перед отъездом на море я твердо решил воспользоваться обстоятельствами (там никто не будет знать, что Мена означает Менелай) и перейти Рубикон, отделявший меня от пленительных сверстниц. Я захватил с собой штук шесть упаковок презервативов, но, сказать по совести, приехав на место, совершенно не представлял себе, что буду делать, приведя в номер реальную, а не воображаемую девчонку. Так что, думаю, на самом деле меня вполне устраивало то, что мы с матерью живем в одном номере. С одной стороны, это оправдывало мое позиционное бездействие на сексуальном фронте, а с другой – давало мне жутко романтическую возможность: сунув на всякий случай в карман упаковку упомянутых мной изделий, бродить по ночному песчаному берегу, надеясь на захватывающую дух встречу с девушкой.
Да, здесь, на море, я совершенно не комплексовал насчет своего имени. Наоборот, даже испытывал волнующий трепет, мысленно его произнося.
Все это было чудесно, но с девчонками (к нашему обоюдному смущению) я все равно никак не мог продвинуться дальше прогулок под звездами после танцев, скованного обнимания за талию, неумелых поцелуев и проводов до домика. Видно, в школе у меня и правда образовался натуральный комплекс.
Да и сами девчонки были не лучше меня. С высоты своего нынешнего положения я вообще думаю, что эта сторона подростковой жизни гораздо больше похожа на целомудренные штатовские фильмы о школьниках, чем на идиотские вымыслы об отвязанном новом поколении, трахающемся со школьной скамьи.
В общем, десятиклассница Наташа из Белогорска, с которой у нас завязались романтические отношения, в двадцать три ноль-ноль смущенно покидала меня, уходя в свой домик – к поджидавшей ее матери – а я, в очередной раз не проявив мужской решительности, одинокий и неудовлетворенный, отправлялся бродить по темному берегу в сумасшедшей надежде на ночную встречу с Женщиной.
В итоге наши интимные отношения с Наташей настолько зашли в тупик, что я даже обрадовался, когда она уехала.
Но неуклонно приближался и день моего собственного отъезда. А резиновые изделия так и лежали издевательски нетронутыми. Все это настолько занимало мои мысли и чувства, что я каждый вечер упорно слонялся из одного пансионата в другой, пристально созерцая особ женского пола на танцах, и в итоге нашел все-таки свой шанс. Правда, шанс оказался совсем не таким, каким я его себе представлял.
Ее звали Тома, и она была чуть ли не ровесница моей матери – натуральная матрона! Чего скрывать, внешностью она сильно отличалась от юных, гладких созданий, которых до этого я неумело обнимал после танцев. Но зато она отлично знала, чего от меня хочет.
Я заприметил ее в одном пансионате, где она каждый вечер появлялась на танцах. Она всякий раз была с новым мужиком, и по ее виду совершенно понятно было, чем они потом займутся. И вот, в один вечер, она почему-то оказалась одна. От этого обстоятельства мой взгляд к ней буквально приклеился. Почувствовав мой взгляд, она обернулась и посмотрела на меня таким долгим, многообещающим взглядом, что я тут же стал переставлять ноги в ее сторону и, как будто со стороны, услышал свой неожиданно развязный голос, приглашающий ее потанцевать.
К своему стыду должен сознаться: подойдя к ней, я сразу стал стесняться ее возраста. Я даже назвался другим именем, когда мы стали знакомиться!
Наверное, Тома поняла мои проблемы, потому что после первого же танца она увлекла меня с танцплощадки. Зайдя в тень среди лохов (на самом деле лох – это южное дерево с узловатой корой, цветы которого источают одуряющий медовый запах в конце средиземноморской весны), мы стали неистово целоваться. И я буквально обалдел от таких поцелуев. Честное слово, я даже не помню, как мы добрались до ее деревянного домика. Тома сказала, что живет вдвоем с подругой, но сегодня подруги не будет. (Наверняка ее подруга была кем-то успешно снята.)
Короче, в ту ночь я быстро перешел в мужчины. Жутко захватывающе. И сбежал от Томы посреди ночи – не только потому, что боялся, что моя мать разволнуется.
Несколько следующих дней я чувствовал в себе нечто героическое, но к местам, где мог встретить Тому, старался не приближаться. Потом все-таки снова пошел к ней, желая повторить захватывающий опыт, но оказалось, что Тома с подругой уже уехали.
Прикольно: узнав, что Тома уехала, я вместо разочарования сразу испытал облегчение. Честно говоря, я здорово опасался, что приду к ней, а окажется, что она не одна, а с каким-нибудь мужиком. В общем, когда я возвращался в свой пансионат по пыльному, разбитому асфальту, у меня было такое же приподнятое чувство разрешившейся ситуации, как когда уехала Наташа из Белогорска.
Полученных впечатлений мне хватило с головой. В оставшиеся несколько дней я безмятежно проводил время с матушкой, стал читать книжки и ложился спать в одно время с ней – ей на радость.
Потом мы вернулись домой, лето кончилось, началась учеба. И тут вдруг выяснилось, что мои предвкушения насчет новых отношений с пленительными сверстницами совершенно не оправдываются. Опыт с Томой ничуть меня не продвинул. Мне явно требовался какой-то другой опыт – наверное, тот самый, который я упустил с десятиклассницей Наташей. Но ни времени, ни особенно денег на приобретение такого опыта у меня теперь катастрофически не хватало. Чтобы не вылететь с бесплатного отделения, на первых курсах я здорово въехал в учебу, плюс подрабатывал. Вы только не подумайте, что я стал одним из тех придурков, для которых свет клином сошелся на будущей карьере, – совсем нет, ничего такого. Я для этого слишком веселый парень. Но времени и денег действительно не хватало. Так что, когда я сближался немного с какой-нибудь студенткой, то только и мог, что гулять с ней по улицам, вести разговоры, осторожно обнимать ее за талию и скромно целовать куда-нибудь в угол полусомкнутых губ. Вы можете мне не верить, но эта Тома с Азовского моря так и оставалась моей единственной женщиной, аж пока мне не исполнилось двадцать лет! И снова мне снились сны...
Тем удивительнее оказалась случившаяся вдруг со мной перемена! Чудесная перемена, происшедшая буквально в один день.
К своему двадцатилетию я получил супер-подарок. Мать неожиданно объявила, что переезжает жить к своему другу, с которым встречается уже больше двух лет. Я натурально выпал в осадок от такой новости. Ничего себе конспирация! У нее роман который год, а я – ни сном, ни духом.
Мать сказала, что Николай Алексеевич (так звали ее друга) разошелся с прежней женой и после раздела имущества купил двухкомнатную квартиру, где они теперь и будут наконец жить вместе.
И на этом сюрпризы не кончились! Перед тем, как переехать к Николаю Алексеевичу, мать потащила меня в местный банк "Приват-Капитал", где я по ее настоянию открыл валютный счет на свое имя. Мать дала мне начальную сумму и взяла с меня слово, что я не буду снимать минимальный остаток и закрывать счет.
Сначала я отказался идти с ней в банк. Решил, что они с Николаем Алексеевичем собрались меня содержать. Но мать уверила меня, что Николай Алексеевич тут не при чем. Я спросил: уж не заокеанский ли фазер обо мне вспомнил? В ответ она как-то грустно улыбнулась и неопределенно отшутилась. Ну и ладно, я не стал настаивать. Решил, что дело в моем американском фазере, а матушка в свете своих новых сердечных отношений просто не хочет углубляться в эту тему.
На следующий день мне должно было исполниться двадцать лет, и я стал представлять себе, как мой фазер наконец перестал быть безработным в USA и готовит мне много грин в подарок к круглой дате. Сказать по правде, я даже заснул с этими мыслями.
День моего рождения был пятницей. Утром я на всякий случай заглянул в "Приват-Капитал" и оказался прав на все двести. В том смысле, что на мой счет поступили аж двести американских тугриков плюс к неснимаемому остатку. Двести долларов к моим двадцати годам! Правда, кто их отправил, мне в банке сказать не смогли, и деньги пришли не из Штатов, а с далеких экзотических островов, но кто же в наше время не знает про офшоры! Разумеется, все двести долларов тут же перекочевали в мой карман.
День рожденья я отпраздновал вместе с матерью и Николаем Алексеевичем. Мы с ним уже успели познакомиться, – он помогал матери с переездом. Нормальный мужик: седовласый, веселый. Николаю Алексеевичу было пятьдесят пять лет, он работал врачом в глазной клинике. В общем, я искренне пожелал гражданским молодоженам всего наилучшего, когда пришел мой черед сказать тост.
А на следующий день – в субботу – я устроил дубль второй для тесной компашки моих сокурсников, совместив круглую дату с новосельем. И вот на этой пирушке все и началось.
Вернее, началось оно все еще накануне – в день моего рождения. Выйдя утром из банка, я стал замечать за собой странные вещи. Вместо былых незримых барьеров, при взгляде на любую заинтересовавшую меня девушку у меня возникало необычное ощущение: стоит мне очень захотеть, и я смогу увести ее с собой. Куда? – В июньскую рощу лунной ночью. Совсем как в тех удивительных снах, о которых я вам говорил. (Разве что в снах действие всегда происходило днем.) Я чувствовал, что ни одна из девушек, шедших мне навстречу, не сможет устоять против моего желания, – как те беглянки, которых я преследовал в своих дивных снах.
Я приписал столь веселый всплеск моего воображения мартовскому солнцу, первым мини-юбкам и моему великолепному дню рожденья. Ведь в кармане у меня хрустели две сотни баксов, и я стал обладателем отдельной квартиры!
Но и на следующий день – в субботу – все повторилось. Прямо с утра, едва я вышел закупить продукты для пирушки. Причем, это странное ощущение насчет девушек стало столь конкретным, что я даже начал мысленно прикидывать некие ограничительные рамки. Например, что с замужними женщинами, которые счастливы в своей семье, поступать так нехорошо (в смысле – уводить их в июньские рощи). И с влюбленными по-настоящему – тоже. И с теми, кто очень спешит...
По дороге в магазин я увидел у кондитерского ларька симпатичную девушку, и вдруг на меня в первый раз накатило. В первый момент я даже испугался. Честное слово, это было настолько необычно, что я подумал: у меня едет крыша. Будь я наркоманом, наверное, решил бы, что это приход. Но мой "приход" был разве что от молока.
Я как бы оказался одновременно здесь – на грязном, раздолбанном асфальте, с сумкой в руке – и одновременно совсем в ином мире. В густых пряных сумерках земли, где не знают асфальта, мобильников, ларьков, машин и самолетов. И я играл на пастушеской свирели, и знал, что она – та самая девушка у ларька – непременно выйдет ко мне, услышав ее чарующие звуки. Одной ей слышимые звуки. Выйдет из низкого каменного дома и, мелькая стройными голенями, пойдет ко мне. И я уведу ее в теплую июньскую ночь. В оливковую рощу, полную шорохов, полную загадочных звуков, издаваемых фавнами. В причудливую игру теней. В серебряное молоко лунного света...
Девушка вздрогнула, обернулась. На миг наши взгляды встретилась. Смутившись, она поспешно отошла от окошка ларька к стоявшей рядом детской коляске. И как я не заметил, что она с ребенком?
Встряхнувшись, я поспешил к магазину. Но поразительное ощущение, что я только что, без всякого насилия, мог добровольно увлечь эту девушку за собой, накрепко запечатлелось в моей голове. Я знал: мне надо было только взять ее за руку. Только прикоснуться...
Покупки я делал в полной прострации. Продавщицы, наверное, обсчитали меня на три месячных зарплаты каждая, но мне было не до таких мелочей. Я напряженно пытался понять: что же со мной происходит?
Прямо в магазине повторилась и еще одна странность, которой накануне я не придал значения. Не знаю уж почему, но всем спиртным напиткам я предпочитаю сухое красное вино. Так вот, когда я ждал в гости матушку с Николаем Алексеевичем, мне вдруг стукнуло в голову, что прежде чем подавать вино на стол, его следует развести водой. Внезапное желание долить воды в вино было столь сильным, что будь у меня под рукой настоящая ключевая вода, а не то, что течет на кухне из крана, возможно, я бы его и правда развел.
Зная, что водку ребята и так притащат, я купил в магазине четыре бутылки Таманского "Каберне". И вот, взяв в руку первую бутылку, чтобы положить ее в сумку, я вдруг подумал: надо будет развести вино водой, прежде чем разливать его в чаши. На этот раз еще и чаши нарисовались! Я так и застыл у прилавка, пока продавщица не спросила:
– Я что, неправильно сдачу дала?
Смутившись, я запихал в сумку оставшиеся бутылки, буркнул, что все нормально и поспешно отошел к отделу с сырами.
До самого прихода гостей я размышлял над этими странностями и прислушивался к своим необычным ощущениям. Напряженное беспокойство, которое овладело мной в магазине, вдруг куда-то исчезло. Наоборот – во мне вдруг поднялась удивительная, неведомая, веселая легкость. Заниматься ничем не хотелось, я беспечно слонялся по собственной квартире и ждал, когда придут гости.
Потом пришли господа сокурсники. Квартира наполнилась шумом и хохотом. Из пакетов со звоном извлекались водка для мужиков и «полусладкое» для девчонок. Девчонки быстро организовали стол, и понеслось.
Я, как обычно, под шуточки ребят насчет моего вкуса, пил неразбавленное красное вино за свое здоровье и свою квартиру, шумел вместе со всеми, а сам поглядывал на Аню Лисицину. Чего скрывать, она нравилась мне еще с первого курса. Но Аня была симпатичная девчонка из обеспеченной семьи. Сами понимаете, какие у нее были бой-френды.
Признаться, я удивился, увидев ее в ту субботу на пороге своей квартиры рядом с Машей Якушевой, Димычем и Юлькой. Я, конечно, пригласил Аню, но совершенно не ожидал, что она придет. Наверное, дело было в том, что в последнее время я перестал замечать рядом с ней плечистого, самоуверенного блондина с журфака, который ухлестывал за ней всю зиму. Как видно, у Ани был тайм-аут с бой-френдами, и она решила отвести душу в компании старых добрых сокурсников.
Короче, мы лихо подогрелись, задвинули, к черту, стол, и начались "танцы до упада". Первым номером я запустил "Мумий Тролля" и под чарующий голос Лагутенко направился прямиком к Ане. Она раскраснелась от вина, глаза ее весело блестели. Но все равно, когда я протянул ей руку, она пошла со мной танцевать исключительно, чтобы сделать подарок имениннику. В следующее мгновение она взглянула на меня с удивлением. Потом в ее глазах вспыхнули огоньки любопытства, и вдруг – о боги! – она смущенно опустила глаза.
А у меня без преувеличения ехала крыша. Потому что, ведя Анну в захватывающем танце, я чувствовал себя опытным, познавшим сокровенные тайны любви мужчиной. Как будто опыт многих любовных встреч – за много-много поколений! – вдруг ожил в моих глазах, в моих губах, в моем голосе, на кончиках пальцев...
Весь вечер Анна провела вместе со мной. Впрочем, никто, кажется, не обратил на этот факт особого внимания. Веселье достигло своего апогея. Как водится, кто-то успел перебрать и неразборчиво беседовал с белым другом в туалете. Кто-то упорно пытался уединиться в моей комнате, но завистников хватало, и едва бедолаги добирались до кровати, как дверь шумно распахивалась, и наступал облом. Вместо "Мумий Тролля" теперь гремели "Doors", и кое-кто, сидя на полу, выпускал изо рта душистый дымок. Словом, летели мы на пятьсот километров.
Потом вся водка была наконец выпита, а вся пища – съедена. Пипл подустал либо истомился, не находя уединения, и стал расходиться.
Компания Ани – Димыч, Маша и Юлька с приклеившемся к ней у меня Носиком – уходила в числе последних. Анна тоже поднялась было, потом взглянула на меня. Признаться, мне были приятны ее колебания, ее неловкость. Ведь всё предыдущее, что происходило сегодня между нами, было явным намеком на нечто неизведанное, захватывающее, магическое. И в то же время вызывало у нее внутреннее сопротивление, даже пугало. Как взгляд в пропасть, в которую можно и шагнуть, но только имея за спиной парашют. О боги, я до тонких нюансов чувствовал все, что творится с Анной!
Все запозднившиеся гости уже гомонили за дверным проемом – в коридоре, – а Анна все медлила. Мы стояли в комнате вдвоем – друг перед другом, – и тут на меня накатило. Свирель зазвучала в моих пальцах, и я увидел совсем иной мир. Как будто сквозь стены моей квартиры, сквозь дверной проем в коридор, сквозь беззвучно одевающихся друзей передо мной и девушкой простерся пологий каменистый склон, поросший душистыми травами, поднимающийся к фисташковой роще, темнеющей в сгущающихся сумерках. И над верхушками причудливо ветвистых деревьев белел серп молодого месяца и рядом с ним – блуждающая звезда, посвященная самому могучему из богов.
Девушка замерла. Как будто услышала завораживающие звуки моей свирели. Мне осталось только протянуть руку к ее руке, только прикоснуться. И увести ее за собой...
Когда Анна, смущаясь, сказала, что остается, все понимающе загомонили. Раздались веселые подколки и недвусмысленные свадебные намеки. Но убрались все быстро, ведь отмечали-то мои двадцать лет.
В тот вечер я сполна познал свою способность погружать женщину в сладостный транс чувственной летней ночи. Каждое мое прикосновение по-особому звучало на ее коже, постепенно уводя Анну в такие дали, где остаются только возбуждающая ласка пряной травы, легкие, как полет мотылька, движения воздуха по раскрывшему все поры восприятия обнаженному телу, шепот опьяненных страстью богов в шелесте листвы, дикая чувственность лунного серебра и острый, возбуждающий запах мужчины, который может оказаться и богом и зверем.
Я слился с Анной, как с настигнутой беглянкой из своего сна.
А в перерывах, когда мы – опустошенные – отдыхали, козье молоко стекало по нашим подбородкам. Тогда я впервые поил женщину молоком. Я держал литровый пакет, и тонкая струйка – белой дугой в полутьме – лилась на вытянутую нижнюю губу девушки. Она приподнялась на смятой простыне. Ее глаза были прикрыты. И по нескольку капель – сначала на левый, потом – на правый – упали лунной росой на ее напрягшиеся соски.
Грудь каждой девушки красива по-своему, надо только уметь видеть. У Анны они были узкими, как у девочки, такие, что свободно можно охватить рукой. С округлыми, но теперь заострившимися, сосками. И я слизнул с каждого соска по капле теплого молока...
Когда с меня в первый раз откатило, признаться, первой моей мыслью была: как теперь свести на нет мои отношения с Аней? Ведь рано или поздно проблему придется решать. Мне казалось, что воспоминание о нашей ночи заставит ее чуть ли не преследовать меня, вновь и вновь требуя повторения. Но при всей Аниной привлекательности, я вовсе не собирался связываться с ней на всю оставшуюся жизнь.
Однако, все оказалось куда проще и одновременно сложнее. Утром, выйдя из сладостного, но непонятного ей транса, Анна почувствовала ко мне – уже обыкновенному Мене – скорее опасливое отчуждение, чем желание продолжить. Нет, мы, конечно, держались друг с другом, как мужчина и женщина, проведшие вместе ночь, но и только. И хотя впереди у нас было целое воскресенье (накануне Аня предупредила родителей, что заночует у подруги), вскоре я уже провожал свою первую "беглянку" домой.
Не скрою, такой поворот дела меня очень обрадовал. Едва ли не больше, чем вчерашнее открытие. Вопрос с моей ответственностью перед "беглянками", похоже, был решен.
Странно, но я к тому же был совершенно уверен, что Анна не зачнет от меня ребенка (и она этого не опасается!). Более того, я знал, что так будет и впредь. Чуть ли не до того, что женщина сможет зачать от меня ребенка только тогда, когда я сам этого захочу. Скажу больше: я точно знал, что могу совершенно не опасаться никаких специфических современных заболеваний. Если вы спросите, почему я был так уверен, что никакой СПИД и прочие мерзости ко мне не пристанут, я не смогу вам ответить. Я это просто знал! Так же достоверно, как то, что хожу по земле.
С Аней Лисициной мы остались добрыми приятелями. С Анной я встречался еще несколько раз, под слышимые ей одной звуки пастушьей свирели.
Жизнь моя круто изменилась. Как будто я и впрямь перешел некий временной Рубикон. Во-первых, разом решились мои бытовые проблемы. У меня теперь была отдельная квартира, и мне больше не надо было подрабатывать себе на жизнь. Потому что ежемесячно – того самого числа, какого я родился, – на мой банковский счет поступали двести долларов плюс к неснимаемому остатку. Я взял на себя оплату коммунальных услуг – правда, квартплату мать категорически оставила за собой, – и все равно остававшихся денег мне вполне хватало на жизнь. (На самом деле, человеку, даже молодому, не так уж много надо для полноты жизни. Простая здоровая пища, простая одежда, кров над головой.) А во-вторых, я перестал видеть свои удивительные сны. По той простой причине, что они вдруг перешли в реальность.
Это был фантастический год! Я включился в поистине захватывающую игру, открывая все новые нюансы в своей охоте на окрестных "беглянок". Первый азарт быстро прошел. Я стал действовать более тонко, не спеша. Получая все большее удовольствие от предварительного наблюдения за девушками, от выбора с учетом неких ограничений, которые сам для себя определял, от намеков и "дневной" – предшествующей уходу в лунную ночь – игры. Но иногда на меня накатывало так сильно, что я немедленно пускал в ход свою свирель. Конечно, если "поселянка" была не замужем, не влюблена, не спешила по важному делу...
Я обзавелся фильтром "Энергия" и разводил чистой водой сухое красное вино. Я пил молоко, в том числе и настоящее козье с центрального рынка. И, разумеется, я, насколько это вообще возможно, подзавалил учебу...
Как-то зимой я шел по улице. Вдруг рядом со мной затормозила иномарка. Я бы не обратил на нее внимания, но вышедший из машины мужик в нехилом прикиде неожиданно обратился ко мне:
– Мена?
Лицо его было мне почему-то знакомо. Если бы не "BMW", на котором он подрулил, не неожиданность встречи, не его прикид, наверное, я бы узнал его сразу.
– Здорово, братуха, – широко улыбнулся он. – Не узнал?
Передо мной стоял мой троюродный брат Толян, который исчез с моего горизонта лет десять назад!
В детстве, когда мы еще жили в центре, недалеко друг от друга, в течение нескольких лет Толян часто присматривал за мной, брал меня с собой гулять. Не знаю уж почему, но Толян делал это охотно, хотя он был на шесть лет старше меня. И даже не очень меня при этом третировал.
Потом мы переехали в двухкомнатную квартиру в новом микрорайоне, и я стал видеться с Толяном гораздо реже. Впрочем, Толян уже все равно перешел в тот возраст, когда больше интересуются бабами и мужской дружбой, чем девятилетними братьями.
Потом Толян поступил в Политех, но неожиданно для всех, не проучившись и года, бросил институт и ушел в армию. Бедная тетя Оля – мать Толяна и двоюродная сестра моей мамы – прорыдала целый вечер на плече у моей матери. Ни она, ни ее муж – дядя Геннадий – не могли понять, почему Толян вдруг бросил институт. С тех пор я Толяна не видел.
Насколько я знал из того, что говорили тетя Оля и ее муж (к тому времени он стал для меня уже Геннадием Петровичем), Толяну в армии понравилось настолько, что он остался на контрактную службу в каких-то крутых войсках. В отпуска он почему-то не приезжал, но иногда тетя Оля приносила показать его фотографии. На них Толян действительно выглядел супер – в комуфляже, с закатанными рукавами и автоматом на шее, с жутко мужественным лицом.
А потом Геннадий Петрович потерял работу и уговорил тетю Олю перебраться на Кубань – к его младшей сестре, заделавшейся там фермершей. После этого я уже совсем редко слышал о Толяне. И был уверен, что он по-прежнему служит в армии.
Сначала я удивился, что Толян меня узнал. Все-таки мы не виделись лет десять, и я за это время здорово изменился. Потом сообразил, что мать посылала сестре фотографии, и наверное, Толян видел меня на фотках.
Конечно, я тут же уселся в его машину, и после первой легкой неловкости пошли родственные расспросы. Но Толян о себе скупо отмолчался или отделался общими фразами. Меня это не удивило – Толян всегда был довольно скрытным. Я даже не узнал толком, когда он уволился из армии и когда вернулся в наш город. Но в плане заработка Толян явно был в полном порядке.
Мы посидели немного в баре, поболтали о моей учебе и жизненных перспективах, потом Толян, извинившись, сослался на дела, подкинул меня до метро и уехал. Но мы уговорились встретиться днями и посидеть уже нормально – как и пристало родственникам после долгой разлуки. И хорошо посидели за счет Толяна в китайском ресторане. В тот раз я и намекнул ему (и неоднократно) про свои особые способности насчет женщин.
Вскоре Толян снова пригласил меня в небольшой уютный ресторанчик "Диканька" с украинской кухней и вдруг начал туманно выспрашивать: вот я, мол, в прошлый раз говорил насчет женщин, а не бывало ли у меня так, что я влюбился в девушку, а она ответных чувств не проявляет?
Я просто улетел. Представьте себе двадцатисемилетнего мужика ростом за метр восемьдесят, с лицом человека кое-что повидавшего в жизни и с такими повадками, что легко можно вообразить кобуру со стволом у него под пиджаком, – и вот он сидит перед студентом, который младше него на шесть лет, и, чуть ли не краснея, задает ему вопросы о возвышенных отношениях с девушками. И в голосе его при этом слышатся чуть ли не робкие нотки. Как у какого-нибудь юноши, для которого весь мир заклинило на первой любви.
Что там говорить, от такого неожиданного поворота событий я прямо воспарил. Честное слово, сразу почувствовал себя так, как будто мы с ним поменялись ролями, и это я, а не Толян, – крутой старший брат, прошедший спецназ и всё такое. Я даже мысленно похлопал его по плечу. И с видом знатока заявил Толяну, что у меня таких проблем не бывает.
Я пил неразбавленное красное и уже без околичностей выкладывал Толяну про свои суперспособности, а он слушал меня серьезно, недоверчиво переспрашивал и подливал мне вино. На столе появилась еще одна бутылка Шабского "Огненного танца" (при том, что сам Толян пил немировскую горилку с перцем на меду). Извинившись, Толян вынул из кармана мобильник, позвонил кому-то и отложил какую-то встречу. Надо ли говорить, как все это меня вдохновило!
Да, много чего я ему рассказал в тот вечер про то, как могу любую женщину увести в июньскую чащу. Разумеется, кроме тех, по отношению к которым это было бы не очень красиво. И я объяснял ему про счастливых замужних, счастливых влюбленных, про очень спешащих...
Не знаю: раскрутил ли меня тогда Толян с умыслом или у него и правда были какие-то проблемы с женщинами, но спустя несколько недель после того разговора он завез меня в "Ривьеру", снова завел разговор о женщинах, а потом подловил меня с той самой проверкой. Предложил мне на спор увести в июньскую рощу эффектную блондинку, только что вышедшую из парикмахерского салона. И я – окрыленный и самоуверенный после былых трудных лет моего школьного детства и закомплексованной юности – беспечно выскочил из машины Толяна под мартовский снегопад...
И вот теперь, уведя зачем-то с собой кореша Фуру, бандиты Чугун и Костя орудовали уже в моей комнате. А я сидел, прикованный к трубе батареи, и грустно слушал доносившиеся из-за стены звуки.
Интересно, – подумал я. – Сколько бабок у них пропало?
Поглядев на то, что бандиты сотворили с маминой комнатой, решил, что много. А вдруг эти деньги стибрил мой брат? Что, если тот Толян, который возит бандитские деньги с неким Кабаном, мой троюродный брат Толян?
ГОСТЕПРИИМНЫЙ БАРИН
Разворотив кое-как мою квартиру, Костя с Чугуном коротко посовещались в коридоре, после чего Костя (все с теми же предосторожностями) отстегнул меня от трубы, тут же снова защелкнув наручник. Я обрадовался и этому. Сидеть в одной майке под открытой форточкой было холодновато.
– Канай в коридор, – ткнул меня в спину Костя.
Пока мы с Фурой стояли под присмотром Чугуна, Костя зашел в ванную за Ольгой. Фура теперь помалкивал, и вид у него был откровенно смурной.
– Обуться можно? – осторожно спросил я у Чугуна. (Не босиком же идти!)
– Валяй, – подумав, разрешил Чугун.
Стараясь не делать резких движений, я сунул ноги в туфли. Я бы предпочел кроссовки, но с ними процесс обувания без помощи рук грозил затянуться. Слишком поспешно я их скинул пару часов назад, когда вводил в свою обитель трепетную блондинку.
– За спину. Вот так от, – донесся из ванной довольный голос Кости. Ему явно доставляло удовольствие защелкивать кандалы на руках своих жертв.
К нам присоединилась Ольга со скованными за спиной руками, и Костя затеял трагикомический фарс. Накинул нам с Фурой на плечи куртки, чтобы скрыть наши скрученные руки, и застегнул куртки, чтобы они не свалились. Фуре досталась моя потрепанная зимняя куртка с капюшоном. Выглядел в ней Фура как клоун – в своих тапках на босу ногу. Украдкой я глянул на себя в зеркало. Ну и видок. Пустые рукава болтаются как у кретина. Может, оно и к лучшему? – подумал я весело. По-моему, так мы должны были гораздо больше привлекать к себе внимание, чем если бы просто шли со сведенными за спиной руками.
– Пойду, лифт вызову, – глянув в глазок, сказал Костя.
У меня была надежда, что лифт нас не потянет. Все-таки нас было пятеро, да бугай Чугун стоил двоих. Но лифт не только поехал, зараза, но даже не застрял между этажами. И на первом этаже было пусто и тихо.
Впихнув нас троих в ту самую нишу, где совсем недавно я покусывал нежную мочку Ольгиного уха, читая письмена про Глеба и Хрюню, бандиты разделились. Чугун остался нас сторожить, угрожая револьвером, а Костя вышел из подъезда и кому-то свистнул.
Через несколько секунд нас потолкали на выход. Колесница была подана – классический тупорылый бандитский вездеход темно-зеленого цвета. Смекнув, что места в салоне не хватит именно мне, я скромно рассчитывал на багажник, но эти скоты затолкали меня на пол перед задним сидением. Действовали они быстро и из-за этого грубо. Я даже коллегу Фуры толком не успел разглядеть.
Как мог, я втянул голову в плечи, по возможности подставив ногам пассажиров затылок. Мне повезло: в районе моей головы оказались деликатные кроссовки Ольги. Хвала богам, она была не злопамятной! Пройдясь по мне, одну ногу пристроила на пол за моей головой, а другую вытянула к сиденью, опершись на мое плечо мягким задником кроссовки. Двое других обошлись без церемоний. По счастью, это были всего лишь Фура и Костя, а не Чугун.
Джип рванул вперед. Я повернул голову и скосил глаза. Надо мной разгораживали салон колонны ног Ольги и Фуры. Кости видно почти не было. Ничего бандюки не боятся, – грустно подумал я. В то, что никто не видел, как нас запихивали в джип, верилось слабо.
Приехали мы быстро. Наверняка и пятнадцати минут не прошло. Грязные копыта Кости и Фуры наконец-то убрались с моего тела. Грубые руки Чугуна помогли мне выбраться на свет. И первое, что я увидел, – как Костя снимает с Ольги наручники. Развязали и Фуру. Это сделал его коллега – водила джипа: плотный, среднего роста, коротко стриженый брюнет с невыразительным лицом. Он был одет в черный костюм и легкий черный свитер под горло. Больше никого видно не было. Только несколько пустых иномарок стояли вразнобой на широкой площадке перед большим домом.
Оглядевшись, я сразу понял, почему мы доехали так быстро. За высоким забором, ограждавшим просторную территорию, виднелись сосны. Нас явно привезли в "Санта-Барбару".
Сразу за нашим микрорайоном город кончается, и начинаются поля, больше смахивающие на пустыри. А за ними идут старые сосновые лесопосадки. В этом сосняке – подальше, вдоль берега озера Песчаного – и разместились дачи городской элиты. Поэтому и поля перед лесом стоят нетронутыми. Не то их давно освоили бы под огороды.
Местечко себе наши богачи подобрали центровое. С одной стороны: сосны, воздух, песчаный пляж. А с другой – десять минут езды на машине, и ты уже в городе.
Когда мы переехали в микрорайон Борки, простое население еще массово ходило в сосняк и на ближний берег озера. Но уже в то время первые новые русские облюбовали себе это место под дачи.
Богатых буратин становилось все больше, и жить они хотели отдельно от плебса и на природе. Поэтому простых смертных начали отучать ходить на ближний берег озера, а потом и вообще заходить в лес дальше опушки. В народе поползли страшные слухи, что в сосняке, средь бела дня, бандиты травят одиноких грибников бультерьерами. А забредших в лес девчонок затаскивают на дачи, после чего в озере всплывают их неопознанные трупы.
Новые власти глас народа смело зачислил в один лагерь с бандитами. Потому что вся городская верхушка тоже построила себе дачи в сосняке.
В общем, восстаний в защиту народных прав не последовало. А к элитному поселку приклеился знаменитый бренд-нейм. Наверное, грибники-пенсионеры постарались. И вот что самое прикольное: как только ненавистный поселок получил свое название, страсти вокруг "Санта-Барбары" сразу улеглись. Как видно, народу стало лестно, что у нашего города теперь есть своя "Санта-Барбара".
Дальний берег озера "барбарисы" великодушно оставили пока людям. И даже пустили туда автобусы и "микробусы" (в смысле – маршрутки), которые все лето исправно собирали дань с прежних пеших туристов. Нашлось для народа и любимое развлечение: с нового платного пляжа горожане могли теперь вволю разглядывать причалы с катерами, купальные домики на воде и трех-четырехэтажные строения, живописно проступавшие за соснами на другой стороне озера. (Не строить дачи на самом берегу у барбарисов все же ума хватило. А может, они просто не смогли поделить между собой берег и потому оставили его пока в общем совладении.)
Подозреваю, что мое любопытство пришлось не по душе Чугуну. Потому что, не успев толком обозреть окрестности, я получил основательный тычок в спину и через несколько секунд оказался стоящим возле крыльца – лицом к стене дома. Но все же заметил, что сосны за забором растут только с одной стороны и соседних строений не видно. Значит, дача стоит где-то на окраине сосняка. Возле Семихатки, что ли? Видно, не такой уж большой бандит здешний хозяин.
Рядом со мной нервно переминался Фура – его тоже деликатно подтолкнули к стене. Он потирал руки, покрасневшие от веревки, и боязливо оглядывался. От напускной уверенности, которую он демонстрировал в моей квартире, не осталось и следа. У его ног валялась на узорной плитке моя зимняя куртка, но Фура даже не сделал попытки на нее наступить. Кажется, дело принимает совсем скверный оборот, – подумал я.
Тут дверь дома открылась, и на крыльцо вышел здоровенный бритый лоб с резиновой дубинкой в руке. Поприветствовав коллег, он тупо огляделся, задержал взгляд на Фуре, потом увидел меня и, кивнув в мою сторону, спросил:
– А это что за козел?
– Ольку трахал сученок. В одном подъезде с Фуриной бабой живет, – охотно пояснил ему Костя.
– Че, в натуре? – ухмыльнувшись, жлоб смерил взглядом Ольгу, и в глазах его сверкнуло злорадство. Видно, до сего дня рядовым браткам приходилось жаловать фаворитку своего патрона. А красивая блондинка вовсю задирала перед ними свой очаровательный нос. О боги, как изменчивы наши судьбы!
– Кабана притащили уже, – в качестве ответной любезности сообщил бритый лоб Косте, Чугуну и водителю джипа.
– А Толяна? – спросил Костя.
Голова на короткой шее тяжело качнулась из стороны в сторону, и у меня, честно говоря, отлегло от сердца.
– Дома нет, – сказал бритый лоб, постукивая по собственному кулаку дубинкой. – Говорят, у него тут телка есть. Интеллигент тоже куда-то пропал... Ладно, заводите их. Петр Евграфович наверху, в гостиной. Велел сразу к нему вести.
В гостиной, – усмехнулся я, не удержавшись. А хозяин и в самом деле Барин. Интересно, Евграфович – это у него натуральное отчество или он его себе сочинил, как новому русскому?
Я снова стал гадать: кто же эта Фурина баба из нашего подъезда? Наверное, этот козел Фура недавно к ней ходит, раз мы с ним еще ни разу не пересеклись до сегодняшнего утра. Я глянул на спину Фуры, поднимавшегося по ступенькам, но так и не смог представить себе кого-либо из жительниц нашего подъезда в качестве подруги этого типа. Честно говоря, я вообще не мог себе представить, что он кого-нибудь может привлечь.
Бритый лоб остался на крыльце, а мы, миновав прихожую, попали в большой холл, пересекли его и по скрипучей деревянной лестнице поднялись на второй этаж. Лестница вывела нас на просторную лестничную площадку, на которую выходило несколько закрытых дверей. Костя постучал в ту, что была справа – ближайшую к лестнице. Потом, приоткрыв дверь, деликатно заглянул внутрь. И только после этого раскрыл дверь, кивнув нам, чтобы входили.
Все вошли, как люди, меня же грубо втолкнули. Чугун постарался. Мы оказались в обширной комнате с выступами и нишами, обставленной мебелью, смахивающей скорее на офисную, чем на домашнюю. Отобрал ее, что ли, у кого-то хозяин Барин? Жалюзи на многочисленных узких окнах были плотно закрыты, горел свет.
Читать дальше…
Примечания
Аркадия – местность в Древней Греции, которую любили посещать боги.
Пан – бог лесов и рощ, покровитель пастухов, охотников, пчеловодов и рыболовов. Бродил по горам и лесам, плясал с нимфами, играл им на изобретенной им свирели. Мог своим криком обратить в бегство воинов, нагоняя на них панический страх. Отсюда и слово "паника".
Фортуна – богиня счастья, случая и удачи.
Сестерций – римская серебряная монета. "Золотые сестерции" – явная ирония со стороны Мены.
Нимфы – божественные юные девы, олицетворяющие силы и явления природы. Были очень многочисленны.
Менелай – царь древней Спарты, муж Елены, похищенной троянцами, из-за чего вспыхнула Троянская война.
Эвксинский Понт – античное название Черного моря.
Сизиф – первый хитрец из греческих героев, способный обмануть даже богов. Под конец своей жизни совсем распоясался: грабил и убивал путников, разорял Аттику (древнее название Греции), нападал на соседние земли, за что и поплатился. Боги приговорили его вечно вкатывать на гору тяжелый камень, который, едва достигнув вершины, срывался вниз, так что всю работу приходилось начинать сначала.
Меотийское озеро – античное название Азовского моря.
Рубикон – пограничная река, которую перешел Юлий Цезарь, чтобы стать первым не только в провинции, но в Риме.
Фавны – боги лесов и полей, покровители стад и тех, кто пасет эти стада, искушенные соблазнители окрестных поселянок.
Блуждающая звезда, посвященная самому могучему из богов, – это планета Юпитер.
|
