©    Марк Лотарёв, 2005

Все права на роман "Лунный фавн" принадлежат автору. Любое использование текста романа или частей текста возможно только с разрешения автора.

На предыдущую

           Мгновенно выпрямившись, я внимательно осмотрел коридор и двери ванной комнаты и туалета. Вроде бы все точно так же, как было, когда мы выходили отсюда с Ольгой. Весь беспорядок на месте, ни единого постороннего звука... Я бесшумно раздул ноздри и вдруг уловил едва ощутимый запах, которого никогда прежде не было в этой квартире. Что-то шевельнулось в моем мозгу, этот запах был мне смутно знаком, но я никак не мог поймать – где я его уже чувствовал? Дверь в бывшую мамину комнату была приоткрыта – точно так же, как когда мы уходили из квартиры, – но теперь в комнате кто-то был, я готов был за это поручиться. И этот кто-то наверняка был опасен.
           Мышцы сами собой налились энергией. Мелькнула мысль – зря я отдал брату пистолет. Нарочито громко щелкнув выключателем, я зажег свет в туалете, открыл дверь туалета, потоптался на месте, выключил свет в прихожей и тут же захлопнул дверь в туалет, шагнув к стене. Глаза мгновенно привыкли к темноте, и я бесшумно пошел к двери в мамину комнату. Занавески на окне наверняка не задернуты (чтобы ничто не могло выдать чужое присутствие), значит – в комнате все будет хорошо видно. Сердце гулко билось у меня в груди, но, сказать по совести, я был рад этому вторжению. Жажда новых событий обрела свою пищу, и я уже предвкушал, как расправлюсь сейчас с непрошенными гостями.
           Дверная щель была достаточно широкой, чтобы я мог бесшумно в нее проскользнуть. Я неслышно шагнул в комнату и ошеломленно замер. Двое людей, расположившихся в комнате, как у себя дома, совсем не собирались на меня нападать. Один из них развалился в кресле у окна, прямо напротив двери, глядя на меня с такой улыбкой, что сразу стало ясно – он отлично знал, что я сейчас войду. Другой вообще полулежал на диване, и тоже смотрел на меня, как на давно ожидаемого гостя. Готов поклясться, мой маневр с туалетом доставил им огромное удовольствие. Я почувствовал, как лицо мое заливает краска, но не успел я выплеснуть наружу свой гнев, как мужчина напротив легко поднялся из кресла, шагнул ко мне, широко раскрывая объятия, и сказал:
           – Ну здравствуй, сын.

ЛИС И ЗАГ

           Продолжая улыбаться, незнакомец надвигался на меня. Я поймал себя на мысли, что он чем-то смахивает на Шона Коннори в фильме "Горец" – такой же коренастый, излучающий неуловимое обаяние, в его окладистой бороде и пышной шевелюре серебрилась седина. Честное слово, будь стена за моей спиной не такой твердой, я бы наверняка вывалился в коридор.
           Совершенно растерявшись от неожиданности, я бросил взгляд на второго незнакомца, но он по-прежнему возлежал на диване, с интересом наблюдая за происходящим. Глаза его весело поблескивали.
           Вот они, те, кто были на стройке! – вдруг понял я.
           Мгновенно подобравшись, я решил ударить подошедшего ко мне мужчину головой в лицо при малейшей угрозе с его стороны, но бородач заметил мою реакцию, и лицо его озарила счастливая улыбка.
           – Какой у меня парень, а, Заг? – с гордостью обернулся он к мужчине на диване, но тут же снова повернулся ко мне. – Менелай, сынок, ты что, своих не узнаешь? Я же твой кровный отец – Лисий.
           На секунду мне показалось, что весь мир вокруг сошел с ума. Как видно, лицо у меня было не слишком сыновье, потому что бородач озадаченно застыл. Большие руки его по-прежнему были подняты для объятия, но он не решался сделать последнее движение и с недоумением заглядывал в мои глаза. Я же чувствовал себя полным идиотом. Больше всего на свете мне хотелось куда-нибудь смыться, хотя бы отвести глаза, но я не мог решиться хоть на секунду упустить бородача из вида. Я весь взмок, а сердце стучало так, что вот-вот вырвется из груди.
           – Понимаю, – кивнул он вдруг с сожалением. – Лариса тебе письмо не отдала.
           Пол ушел у меня из-под ног. Мало того, что он знает мое имя, он еще знает, как зовут мою мать, и говорит о ней так, словно они с ней сто лет знакомы.
           – Ну ладно, сын, вижу, мы тебя удивили, но дай я тебя наконец обниму, – улыбнулся бородач, и в следующее мгновение стиснул меня медвежьим объятием. Я не сопротивлялся. Я словно окаменел. Потому что от его бороды мне в ноздри вдруг ударил головокружительный запах пряной южной ночи иного края, его густые волосы мягко легли мне на лоб, и кровь моя горячо застучала в висках.
           Наконец незнакомец разжал объятия и удрученно покачал головой. Как видно, его раздосадовала такая прохладная реакция с моей стороны. Протянув руку к выключателю, он включил свет. Яркий свет резанул по глазам, невольно сморщившись, я заслонился рукой, и мне вдруг стало жутко стыдно. Ведь на этих типов вспышка света никак не подействовала.
           – А покраснел как, – вновь услышал я красивый густой баритон бородача. – Да, Менелай, если бы мы тебя сегодня в деле не видели, мне бы сейчас перед Загом стало стыдно.
           – Послушай, Лис, дай парню опомниться, – заговорил с дивана второй незнакомец. – Ты же видишь, он о нас ничего не знает.
           – И верно, – не удержавшись, бородач снова крепко стиснул меня за плечи, ободряюще улыбнулся мне и пояснил. – Год назад, Менелай, когда тебе двадцать лет исполнилось, твоя мать должна была тебе мое письмо отдать. Чтобы ты сразу узнал, кто ты есть на этой земле. И кто твой отец, и твои кровные братья.
           – Она тебе мое письмо не отдала? – заглянул он мне в глаза.
           Я отрицательно качнул головой, и незнакомец саркастически хмыкнул и, обернувшись к своему спутнику, сказал с досадой:
           – О боги, куда этот мир катится? На этих баб ни в чем нельзя положиться.
           Меня кольнуло, что он назвал мою мать "бабой", но я был настолько ошеломлен, и вдобавок стиснут его руками, что ничего не сказал.
           Второй незнакомец в ответ на риторический вопрос бородача завел глаза к потолку и ухмыльнулся: мол, а чего ты еще ждал от женщины? Я наконец рассмотрел его повнимательнее. В противоположность коренастому незваному гостю, похожему на Шона Коннори, он был худощав, гладко выбрит, и темные волосы его были аккуратно подстрижены. Лицо у него было красивое: классический римский нос, тонкие губы, аристократический подбородок и насмешливые, умные черные глаза. Одет он был в темно-серый костюм, наверняка дорогой, и серый джемпер. Из-под откинувшейся полы пиджака выглядывала кобура под мышкой с торчащей из нее серебристой рукоятью пистолета. На ногах, задранных на диван, – мягкие серые туфли и носки, в тон джемперу. Я сразу подумал: заменить его костюм на белую тогу с пурпурной каймой – и он станет точь в точь похож на знатного римлянина, возлежащего на почетном месте.
           – Познакомься, Менелай, – проследив за моим взглядом, сказал бородач, отпустив наконец мое левое плечо, чтобы указать рукой на своего спутника. – Это Загрей, мой друг и твой родовой брат.
           – Можно просто Заг, – улыбаясь, поприветствовал меня рукой возлежавший на диване незнакомец.
           – Погоди, Менелай, а счет в банке? – снова обернулся ко мне бородач, назвавшийся Лисием. – Год назад, когда тебе исполнилось двадцать лет, Лариса – твоя мать – открыла на твое имя счет в банке, на который мы тебе содержание посылали. Ты что, и денег наших не получал?
           Я сообразил, что он ведет речь о тех двухстах долларах, которые я ежемесячно получаю с того момента, как мне исполнилось двадцать лет, но ничего ему не ответил. (Ведь я был абсолютно уверен, что их присылает мне мой отец – из Америки.)
           – Лис, ты объясни парню прежде всего суть, – подал голос Загрей. Я заметил, что все происходящее доставляет ему живейшее удовольствие.
           – И верно, – расхохотался бородатый Лисий. – Твоими устами, как всегда, глаголет истина. Давай-ка присядем, Менелай, как подобает родственникам, и я расскажу тебе, кто ты есть.
           С этими словами он бесцеремонно увлек меня к журнальному столику, стоявшему возле дивана. Я только теперь заметил, что погром в маминой комнате более менее прибран, а на журнальном столике стоит моя кипарисовая шкатулка.
           – Садись, сын, – усадил меня в кресло бородач. – Хотя, конечно, при такой встрече нам больше пристало бы возлежать, но уступим диван Загу, он все-таки у нас гость.
           Я безропотно опустился в кресло. Я был настолько ошеломлен, что впал в своего рода транс. Мысли мои окончательно перепутались, а язык, похоже, прилип к гортани. Взгляд мой на секунду остановился на кипарисовой шкатулке, но у меня даже не возникло желания поскорее взять ее в руки.
           Между тем бородатый незнакомец, упорно называвший себя моим отцом, передвинул свое кресло к столику и удобно уселся, но тут же наклонился ко мне и дружески потрепал меня рукой по колену.
           – Сразу суть, сын, боги это любят, – сказал он, отечески улыбаясь. – Ты – лунный фавн, Менелай. Как я – Лисий, твой отец, как твой родовой брат Загрей.
           Он замолчал, вглядываясь в мое лицо, и вдруг расхохотался:
           – Ну и лицо у тебя, сын!
           – Ладно, Менелай, не обижайся, – сказал он примирительно в следующую секунду. – Ты лучше всего доверься своим чувствам, они тебя не обманут. Я же вижу, что ты наш особый запах учуял. Наверное, еще в коридоре его уловил, сразу, как вошел, а?
           Веселый бородач опять засмеялся. Я обескуражено переводил взгляд с него на второго незнакомца, возлежавшего на диване, и уже чувствовал, что так оно всё и есть, как они говорят. Что я – не совсем я, и вот почему во мне возникают все эти неожиданные способности и чувства.
           Лисий, улыбаясь, смотрел на меня. На нем был точно такой же джемпер, как на Загрее, и такие же носки и туфли, но вместо костюма – свободная серая замшевая куртка и свободные серые джинсы. Идеальная одежда, чтобы скрываться поздним вечером в серых недостроенных корпусах посреди серого пустыря заброшенной стройки.
           – В тебе есть капля крови богов, Менелай, – наклонившись, он снова похлопал меня по колену, и я вдруг протянул руку и пощупал рукав его замшевой куртки. Рукав был абсолютно материален, и кожа куртки была отличного качества, уж в этом я разбираюсь.
           – Ага, понимаешь толк в шкурах, – словно прочитал мои мысли Лисий. – Так вот, Менелай, сначала ты родился, как все люди, и только потом – когда тебе исполнилось двадцать лет, ты родился, как настоящий лунный фавн. Так уж ведется в нашем роду с тех времен, когда на землю спускались боги. Наверное, почувствовал в себе перемену, когда тебе двадцать лет исполнилось?
           Он хитро глянул на Загрея, подмигнул ему, и они оба расхохотались, а у меня снова кровь прихлынула к щекам.
           – Эх, Заг, дорого бы я дал, чтобы вновь попасть в свои двадцать лет, – сказал бородач. – Никогда не забуду тех первых девушек, которых я уводил в июньские рощи. Поверишь ли, до сих пор помню это удивительное ощущение, когда я впервые по-особому прикоснулся к девушке, и ее юное тело сладостно замерло, а глаза смущенно опустились, чтобы скрыть охвативший ее огонь чувства...
           – Да, Лис, такое бывает только в юности, а мы с тобой уже зрелые мужи, – философски отозвался Загрей.
           Пока они говорили, я ухватился взглядом за кипарисовую шкатулку в надежде обрести хоть какую-то связь со своим прошлым. Заметив это, бородач тоже посмотрел на шкатулку, удовлетворенно кивнул и сказал:
           – Молодец, сын, сохранил талисман, который я тебе оставил. Хорошо, мать хоть шкатулку отца тебе отдала.
           – Понимаешь, Менелай, мы – лунные фавны – детей всегда на воспитание людям оставляем, – пояснил он. – Как кукушки. Так у нас в роду принято. Людское воспитание, конечно, не самое лучшее, что можно придумать для лунного фавна, но у нас – взрослых – слишком много забот на этой земле, особенно в нынешние времена. Да и для себя пожить нужно, пока молод и полон задора. Ты, сын, когда вырастешь, сразу это поймешь.
           Бородач радостно ухмыльнулся, его спутник – тоже кивнул мне с благожелательной улыбкой, полностью подтверждая его слова.
           – Но если с ребенком что-то случится, мы сразу примчимся, будь уверен, – продолжил свой рассказ бородач. – А уж наш ребенок всегда знак подаст, если он действительно нуждается в нашей помощи. Вот как ты сегодня. Потому что в каждом лунном фавне, с самого первого дня рождения от человеческой матери, наша родовая память живет. Но по-настоящему, конечно, мы рождаемся только в двадцать лет, когда в нас умение играть на свирели просыпается. Этому умению нашего предка сам великий Пан научил. Так что ты, Менелай, хоть уже и юноша по человеческим меркам, по нашим меркам – можно сказать, младенец!
           Он отечески улыбнулся мне, без тени иронии, словно сообщил мне очень приятную весть о том, что впереди у меня – еще одно счастливое детство.
           – Мы для того и оставляем каждый раз женщине, которая стала матерью лунного фавна, письмо, чтобы у нашего "младенца" шока не было, когда он вдруг совсем в иную жизнь попадает, – пояснил бородач. – Чтобы он с самого первого дня своего двадцатилетия знал, кто он есть на этой земле, и вместо всяких сомнений и догадок, которые всё разрушают, безмятежно радовался жизни. Ведь юность, сын, она и у богов – только раз в жизни бывает!
           – Вот почему я на твою мать так разгневался, – потрепал он меня по колену с озабоченной улыбкой. – Ведь одни боги ведают, что ты мог о себе вообразить, ничего не зная о своем истинном происхождении. И о том, кто твой настоящий отец. И ты жил так больше года.
           Бородач укоризненно покачал головой, словно моя мать совершила большое преступление, скрыв от меня правду. У Загрея вид тоже был осуждающий. Но в следующую секунду бородач уже снова улыбался и говорил:
           – Ладно, Менелай, не будем о прошлом. Я рад, что у тебя все обошлось благополучно. И что ты наконец узнал, кто твой настоящий отец, и кто – твои братья.
           В моей голове по-прежнему царил полный хаос. Вдобавок этот Лисий сказал, что это я позвал их сегодня на помощь! Но видят боги, я взывал к небесам, чтобы они послали мне чудо, которое заслонит меня, девушек и брата от бандитов, уже поздно вечером – когда стоял один перед восемью вооруженными бандитами во дворе заброшенной стройки. Они что, могут мгновенно переноситься в пространстве? Я с подозрением посмотрел на Лиса и Зага. По-моему, этот Лис просто вешает мне на уши лапшу.
           – Интересно, куда эта баба дела деньги, которые мы целый год на счет парня перечисляли? – с презрительной интонацией обратился между тем Лисий к своему спутнику. Тот снова шутливо закатил глаза к потолку и рассмеялся.
           Мне не нравилось, что они называют мою мать бабой, но слишком много всего обрушилось на меня в одно мгновенье, чтобы я мог вступиться за ее доброе имя.
           Пройдясь насчет моей матери, бородач осуждающе хмыкнул и снова повернулся ко мне. Как видно, ему пришлось не по душе выражение моего лица, потому что он вдруг наклонился ко мне, хлопнул меня по колену и воскликнул:
           – Менелай, да что ты, как воды в рот набрал?! Как проклятия на своего отца насылать, так нашел слова! Такие выражения подобрал, что у нас с Загом просто мурашки по спине побежали.
           На секунду он округлил глаза в притворной досаде, но тут же оглушительно расхохотался. Кровь бросилась мне в лицо от стыда и гнева. Я уже готов был вскочить и высказать этим незваным чужакам все, что о них думаю, но бородач меня опередил. Мгновенно поднявшись из кресла, он шагнул ко мне.
           Я и сейчас втайне горжусь, что успел тогда вскочить на ноги. Но Лис был куда быстрее. Мощные руки стиснули мои плечи, горячее дыхание ринулось мне в ухо, и в мочку впились крепкие зубы. Комната вдруг пропала. Вместо нее перед моим взором раскинулась широкая поляна, залитая лунным светом, в босые ноги ткнулись жесткие стебли трав, в грудь ворвался пряный воздух, пахнущий морем, наполнили душу священные звуки свирели. Разгоряченные, с горящими глазами, мы пляшем обнаженные в честь нашего покровителя – великого Пана. Положив друг другу руки на плечи. Молодые и зрелые мужчины, схожие, как братья, как сыновья и отцы. Наши ноздри широко раздуваются, ступни с силой отталкиваются от сухой травы, взметая в воздух наши тела, и сам фавн священной Тарентийской рощи – наш общий отец – играет нам на незримой свирели. Гортанный крик рождается в нашей груди, мы издаем его разом, разорвав тишину ночи, и стынет кровь в жилах одинокого путника, застигнутого ночью на Тарентийской дороге. В страхе бежит он к селению у моря, спеша укрыться за стенами таверны. И долго потом звучит его сбивчивый рассказ, пугая собравшихся его послушать поселян. Как застигла его ночь на пустынной дороге, как услышал он дикие крики фавнов в священной роще, как бросился он бежать, и как они гнались за ним, чтобы схватить и увлечь его в свой дикий хоровод, а потом напоить допьяна и потребовать выкуп – одну из двух его молодых дочерей.
           Озорно блестящие глаза бородача пытливо вглядываются в мои глаза, в мочке уха пульсирует боль от укуса, немного кружится голова, с дивана улыбается Заг. Я – тоже улыбаюсь. Чего там, я сразу понял, что пришли мои родичи! Я с порога учуял их запах. Выходит, это вовсе не мой отец присылал мне деньги. Вернее, тот, кого я всегда считал своим отцом, на самом деле – мне не отец. И он так и не вспомнил о нас с матерью, уехав в свои Штаты. Даже открытку мне на двадцатилетие не прислал! Хотя у людей это принято – помнить о своих близких. А я – лунный фавн. Просто с ума сойти! И вот почему мне с детства снились удивительные сны, а потом – они сбылись наяву. Я слышал свою спящую родовую память, и когда мне исполнилось двадцать лет, она проснулась во мне. И я впервые сыграл на свирели подобно древнему Пану, и увлек свою первую девушку в июньскую ночь.
           Лицо бородача удовлетворенно проясняется. Широко улыбнувшись, он встряхивает меня за плечи, словно ждет, что я его обниму, но я только смущенно молчу, и он отпускает меня, задумывается на несколько секунд, скребя рукой бороду, а потом, покачав головой, рассудительно говорит:
           – Вот что, Менелай, раз ты такой недоверчивый, я думаю, лучше всего нам сейчас твоей матери позвонить. Чего тянуть вола за хвост! Пусть она сама тебе все расскажет. И письмо привезет... Если она его не выбросила, конечно.
           Саркастически хмыкнув, он делает шаг к телефону, который они поставили на пол в углу, но я хватаю его за рукав замшевой куртки и поспешно говорю:
           – Не надо, я вам верю. И деньги я получал.
           Страшно представить, как мать среди ночи вскакивает от телефонного звонка и вдруг слышит в трубке знакомый самодовольный баритон, который она меньше всего ждет услышать, и этот Лисий начинает выговаривать ей за то, что она скрыла от меня правду, и требует, чтобы она немедленно мчалась сюда с этим дурацким письмом, а потом сует мне трубку, и я слышу, как мать всхлипывает и пытается мне все объяснить...
           Секунду бородач смотрит на меня с недоумением, потом недоумение сменяется на его лице досадой, решительным движением он высвобождает рукав своей куртки из моей руки, но не успевает он заговорить, как Заг вдруг разражается хохотом.
           – Каково, Лис? – с трудом выговаривает он. – Ну и молодежь у нас пошла... Родного отца на вы называет!..
           Еще долю секунду Лис хмурится, но рот его сам собой начинает растягиваться к ушам, и вот уже комнату сотрясает двойной оглушительный хохот. А у меня – в который раз едет крыша, и кровь приливает к лицу. Я вспоминаю братский танец в ночи и понимаю, как прокололся.
           – Что, Менелай, стыдно? – радостно хлопает меня по плечу Лисий, утирая другой рукой выступившие на глазах слезы.
           – Да я вас обоих имел в виду, – бормочу я смущенно.
           – Ох, Менелай, не лги своему отцу, – они снова начинают хохотать, и бородач обеими руками утирает слезы. – Но то, что ты сейчас краснеешь, сын, это хорошо... это совсем другое... не стыдись этого, сын... юноша должен быть пылким.
           – Послушай... – (я едва снова не прибавляю в конце слова "те"). – Это вы были вечером на стройке?
           Удачный ход, мне сразу удается повернуть разговор в другое русло.
           – Менелай, ты на нас не сердись, – Лисий тут же перестал смеяться и примирительно поднял руки. – Если бы ты мог справиться сам, мы бы ни за что не вмешались, боги свидетели...
           – А девушка? – перебил я его. (О боги, я только сейчас вспомнил об Ольге!) – Это вы ее остановили?
           Лисий многозначительно переглянулся с Загреем и посмотрел на меня с явным одобрением.
           – Сын, я тобой горжусь, – сказал он, радостно блестя глазами. – Твоя девушка – просто высший класс.
           – Поверь своему отцу, – хлопнул он меня по плечу. – У нас с Загом опыт в этих делах побольше, чем у тебя, но любой из нас тебе скажет: такую женщину еще поискать надо. Но ты, Менелай, сразу запомни наше правило: лунный фавн никогда не польстится на женщину своего собрата. Поэтому даю тебе слово: я с ней только немного поболтал, чисто по-отечески, хотя при других обстоятельствах, сам понимаешь... – он весело блеснул глазами.
           – Она жива? – спросил я с замершим сердцем.
           В следующую секунду комнату вновь потряс взрыв оглушительного хохота. Лисий с Загом веселились от души. Они снова утирали бегущие из глаз слезы, а у меня словно камень с души упал. Я даже на них ничуть не обиделся за их смех.
           – Ох, парень, ты у меня юморист, – отсмеявшись, похлопал меня по плечу Лисий. – Не беспокойся, жива твоя красотка. Катит себе в поезде, в самом безопасном направлении. Потому что я ей лично маршрут бегства составил. Давай-ка сядем, Менелай, не пристало нам стоя беседы вести.
           – А она что, с вами заодно была? – у меня в который раз за этот вечер поехала крыша.
           – Как это, заодно? – искренне удивился Лисий, удобно устраиваясь в кресле. – Мы же ее сегодня первый раз в жизни видели. Погоди, Менелай, разве ты не обещал ей половину денег отдать и проводить на вокзал или в аэропорт?.. Поверить не могу, неужели она меня провела?..
           – Нет, все нормально, – поспешил я его уверить, тоже опускаясь в кресло. – Я ей правда половину денег пообещал отдать, если она мне поможет. И насчет вокзала с аэропортом.
           – Вот видишь, – с облегчением вздохнул бородач. – Я так и сделал, как ты хотел. Странное, конечно, ты принял решение, но раз уж ты его принял в такой день...
           Он вдруг широко улыбнулся и сказал со смехом:
           – Эх, жаль, ты не видел свою подружку, когда она там, в лесу, к машине примчалась. Лицо сосредоточенное, перепуганное, одухотворенное. Как будто за ней все демоны Тартара гонятся. Распахивает дверь, швыряет на сиденье сумку, и тут я спокойно похлопываю ее сзади по плечу.
           Лисий аж зажмурился от приятных воспоминаний.
           – Нет, ты только представь себе, она оборачивается и видит меня во всей моей красе, – он выразительно провел рукой по густой бороде, в которой серебрилась седина. – Да... В ее голубых глазках за одну секунду целая греческая драма прошла. Я думал, ее разрыв сердца хватит, а она – ничего, сразу оправилась от неожиданности и тут же попыталась ко мне свои женские чары применить, как это у них водится, у красоток. Смелая девушка. И можешь мне поверить, Менелай, она сразу во мне твоего родича учуяла. Потому и пустила в ход свои голубые глазки. Но я ей сразу сказал, что я – твой отец, и чтобы она зря не старалась, – расхохотался Лисий. – А потом расспросил по-отечески о ваших делах. Мы с ней немного проехались вместе, а потом поделили деньги пополам, как ты ей обещал, и оставили их тебе вместе с машиной. Классный получился сюрприз?
           – Да уж, – хмыкнул я.
           – Брат этот твой – тоже веселый парень, правда, Заг? – Лисий подмигнул своему другу, и они оба захохотали. – Как он от вас на машине укатил! Просто умора. А вторая эта девчонка, она совсем непрочь была с тобой остаться.
           Он весело подмигнул мне, но я почувствовал только острую досаду. Все время, пока мы с братом и Таней переживали, терялись в догадках и пылали от страсти на вечерней дороге, они наблюдали за нами и покатывались от смеха. Интересно, где была все это время Ольга? Тоже смотрела с ними спектакль? Но она не настолько скрытна, чтобы себя не выдать. Или мне так затуманила голову страсть?
           – Да, сын, отплатил ты нам за нашу любезность, – хохоча говорил бородач. – Такие кары призвал на наши головы, что у нас с Загом мурашки по спине побежали. Ладно, не обижайся, я шучу. Ты же не знал тогда, что это мы с Загом. Если честно, ты меня тогда здорово порадовал, Менелай. Никогда никому не спускай своих обид. Конечно, кроме нас – твоих собратьев.
           – Ты на нас не обижайся, Менелай, – он добродушно потрепал меня по колену. – Мы ведь уже не так молоды, как ты, а от хорошей шутки кровь в жилах, как в юные годы, играет. Вот мы тебя и прикололи, как вы теперь выражаетесь. Зато потом, когда вы уехали, я честно твою девушку на вокзал отвез и в безопасный поезд посадил. Пусть себе едет в теплые края. Только я никак не возьму в толк, Менелай, с чего это ты ей сто пятьдесят тысяч долларов дал? Ей бы и десяти тысяч за глаза хватило!
           Бородатый Лисий продолжал подтрунивать надо мной, но вся моя досада на него вдруг куда-то исчезла. Что бы там ни было, я знал одно: насчет Ольги он говорит сущую правду. Он действительно отвез ее на вокзал и оставил ей все сто пятьдесят тысяч американских гринов. И сейчас моя порывистая блондинка мчится в поезде в иные края, совсем, как брат со своей Таней. Я будто сам проводил ее на вокзал.
           И от коренастой фигуры Лисия, и от худощавого аристократа Загрея на меня словно веяло обещанием – теперь все будет в порядке. С таинственным киллером со стройки – тоже все прояснилось. Это мои родичи прибыли мне на подмогу. Конечно, они обошлись жестоко с убегавшими бандитами, но пощадили же Кольшу и Чеку! И Ольге помогли только потому, что я этого хотел. О боги, с чего я на них так взъелся? Я ведь про них еще ничего не знаю...
           Но едва ощутив под ногами твердую почву, я в тот же миг словно оказался на краю пропасти. Передо мной вдруг распахнулся целый мир – совсем не такой, к которому я привык, – и я понятия не имел: привлекает меня этот мир или пугает? Тысячи вопросов крутились в моей голове. Неужели бородатый мужчина, который сидит передо мной в кресле, – мой отец, о котором я ничего не знал все эти годы? Но мой отец, который бросил нас с матерью, когда мне было тринадцать лет, всегда считал меня своим родным сыном. Он что, ни о чем не подозревал? Или он все-таки знал правду и потому бросил нас с матерью? Почему мать мне ничего не говорила все эти годы? И не отдала мне письмо, про которое он говорит, хотя оставила мне кипарисовую шкатулку...
           После двусмысленного намека бородача насчет суммы, которую стоят голубые глаза Ольги, прошло лишь несколько секунд, а мне показалось, я окунулся в вечность. Как видно, Лисий почувствовал мое смятенное состояние, потому что ироническое выражение исчезло с его лица, и он сказал, имея в виду мои счеты с Ольгой:
           – Ладно, Менелай, хватит об этом. Давай-ка перейдем к более насущным делам.
           С этими словами он широко улыбнулся, наклонился к Загрею и похлопал его по ноге:
           – Давай, Заг, доставай вино, отметим нашу встречу, как подобает лунным фавнам!
           Зага долго упрашивать не пришлось. Неуловимым движением он изменил позу, и вот уже он наклонился к боковой спинке дивана и не без усилия поднял в воздух прятавшуюся за ней дорожную сумку с надписью "MOONLIGHT DRIVE". Внутри заманчиво звякнуло, а Загрей уже вжикнул молнией и извлек на свет две бутылки "Каберне Тамани". Острый запах козьего сыра защекотал мне ноздри, в животе у меня заурчало, и эти простые ощущения разом вернули меня на землю.
           Поставив бутылки на стол, Загрей аккуратно достал из сумки сверток: нечто небольшое, но обильно обернутое мягкой белой тканью. Водрузив сверток на стол, Загрей снова запустил руки в сумку, а Лисий развернул ткань, достал из нее три предмета, также тщательно завернутых в мягкие тряпицы, и наконец моему взору открылись три настоящие глиняные чаши. Лисий расставил их на столе вокруг круга козьего сыра, нескольких пресных лавашей и оплетенной кожаными ремешками пузатой бутыли с прозрачной жидкостью – всё это успел достать из сумки Загрей. Я догадался, что в бутыли – настоящая родниковая вода, чтобы развести вино. Моя новая жизнь начинала мне нравиться.
           Между тем, Лисий взял со стола кипарисовую шкатулку и протянул мне:
           – Отнеси, Менелай, на полку, не годится талисман рядом с едой и вином держать.
           Пока я ставил шкатулку на свое место, Загрей с Лисием нарезали толстыми кусками сыр и наломали хлеб, откупорили бутылки, и Загрей смешал в чашах вино с водой, после чего снова со вкусом возлег на диване. Лисий поднял свою чашу и пролил немного вина на ломоть хлеба. То же самое сделал Загрей, и я последовал их примеру под одобрительным взглядом обоих мужчин. Жертвенное возлияние богам покровителям, – понял я.
           – Давайте, братья, выпьем это вино Горгиппии, за нашу встречу. За твой первый вкус настоящей битвы, сын. Боги да пребудут с тобой, Менелай! – торжественно провозгласил тост Лисий.
           Мы приветственно подняли чаши и осушили их до дна, после чего с аппетитом закусили сыром и хлебом.
           – Ешь, Менелай, ты проголодался. А я пока расскажу тебе о том, от кого мы ведем свой род, – сказал Лисий, вновь смешивая в чашах вино с водой. – Давным-давно, когда люди жили среди лесов, полей и тенистых рощ, когда свободные поселяне выращивали хлеб и виноград, пасли стада, ловили рыбу и брали мед у диких пчел, и почитали богов, населявших нашу общую мать природу, в священной Тарентийской роще жил фавн – один из младших спутников великого Пана.
           И вот как-то лунной июньской ночью он заманил под сень священных дерев дочь одного грека колониста из поселения на берегу моря. Имя ее было Ирида – в честь богини радуги, посредницы между богами и людьми.
           Сыграло ли тут роль особое имя этой девушки или нечто другое, а только у Тарентийского фавна вспыхнула к ней такая страсть, что она в ту ночь зачала от него двойню и через девять месяцев родила от фавна двух сыновей, которых назвали Полидевком и Кастором. Эти имена им дали в честь братьев Диоскуров – сыновей самого Зевса, покровителей воинов и мореходов.
           От своего отца братья унаследовали веселый нрав и умение завлекать девушек в лесную чащу, играя им на тростниковой свирели. И, как ты сам понимаешь, братья сполна пользовались этим умением, когда подросли. Дочери греков колонистов и местных пастухов италийцев не раз уединялись с ними в окрестных лесах и рощах, очарованные их игрой. Еще бы, ведь играть на свирели научил фавнов сам косматый Пан!
           Кастор и Полидевк были молодцы хоть куда, и многие девушки зачали от них сыновей, подобно Ириде. Так начался наш род, Менелай.
           – Поднимем эти чаши в честь нашего общего предка – фавна священной Тарентийской рощи, – взяв в руку чашу, провозгласил тост Загрей.
           Мы выпили чаши до дна и закусили хлебом и сыром, после чего Лисий вновь смешал в чашах вино с водой и продолжил рассказ.
           – Так вот, Менелай, с тех пор в каждом из потомков близнецов Полидевка и Кастора есть частица божественной крови Тарентийского фавна. А поскольку Ирида зачала братьев в лунную июньскую ночь, люди стали называть близнецов лунными фавнами, и так же называли потом их сыновей и внуков, хотя и не почитали их наравне с богами. Отец близнецов – фавн священной Тарентийской рощи – передал своим сыновьям многие священные знания и умения, идущие от самого великого Пана и его приятелей богов. От близнецов знания перешли к их сыновьям, а от них – к сыновьям сыновей. А чтобы Пан не гневался на них за то, что они пользуются священными знаниями и умениями, лунные фавны ежегодно собирались все вместе, когда поспевало молодое вино, и устраивали в честь великого Пана ритуальные пляски лунными осенними ночами.
           У близнецов Полидевка и Кастора сыновей родилось много, однако с каждым новым поколением у лунных фавнов рождалось все меньше сыновей. Кроме того, лунные фавны разошлись и разъехались на кораблях по всему Средиземноморью. Но по традиции продолжали собираться лунными осенними ночами в священных рощах, где жили местные фавны, и славить фавна – хозяина рощи и великого Пана.
           Так продолжалось век за веком, Менелай. Но людей на земле становилось все больше. И чем больше становилось на земле людей, тем меньше они почитали богов, следивших за естественной гармонией первозданного мира. А боги заносчивы, Менелай. Больше всего они не любят, когда их начинают забывать. Поэтому нет ничего удивительного, что боги постепенно перестали заботиться об изобилии полей и пастбищ, рек и лесов, о благоприятной погоде и о разуме людей, который умерял бы их потребности и сдерживал разрушительные страсти.
           Но наша общая мать природа не терпит пустоты. Когда внимание богов к земным делам ослабело, этим тут же воспользовались демоны. Есть такие безликие сгустки зла, Менелай, которые разрушают первозданное равновесие природы, насылают землетрясения и бури, опустошительные засухи и разрушительные наводнения, похищают у людей разум и ослепляют их чувства.
           Демоны затмили разум людей и смутили их души разрушительными страстями. И тогда люди окончательно перестали почитать древних богов, и боги отвернулись от них и ушли в недоступные простым смертным угодья, покинув людей на произвол судьбы.
           Впрочем, люди и демонам вскоре наскучили, – лукаво рассмеялся Лисий. – Иначе и не объяснишь, как от этого мира еще что-то осталось. Как видно, образовавшуюся в природе пустоту заполнила безграничная людская самонадеянность. Поэтому, Менелай, нам так важно сохранять в жизни здравый смысл и помнить тех, кому мы обязаны нашими умениями, и нашим долголетием, и нашим веселым нравом.
           Лисий и Загрей подняли наполненные вином чаши, и Лисий провозгласил:
           – Выпьем за нашу родовую память, сын! Вовремя она у тебя проснулась, и сказать по совести, Менелай, я не припомню такого случая, чтобы в твоем возрасте у лунного фавна сама собой боевая память всплыла. Тем более, ты даже не знал, кто ты есть на этой земле! Пусть и дальше у тебя так будет. А потому, осушим сейчас эти чаши в честь нашего великого прародителя – косматого Пана!
           Мы выпили чаши до дна, и Загрей достал еще одну бутылку красного вина. А Лисий продолжил свой рассказ.
           – Когда люди перестали чтить богов, нашим предкам – лунным фавнам – пришлось самим о себе заботиться. А для того, чтобы сполна получать радость от жизни, сам понимаешь, нужны серебряные денарии и золотые ауреусы. Но лунные фавны всегда помнили и чтили своих богов покровителей. И боги всегда отвечали нам взаимностью – давали нам все, что нужно для вольной жизни. Правда, Менелай, сейчас нам живется сложнее, чем жилось нашим братьям в прежние времена. Нас мало на этой земле, а людей вокруг с каждым годом становится все больше и больше. И их обуревает все больше страстей. А жадность, с которой люди набрасываются на все то, что мать природа предназначила для всего живого, не знает границ. Но хорошо смеется тот, кто смеется последним. Людская алчность воистину подобна болезни. Медленно она разрастается, но когда набирает силу – в одночасье разрушает погрязший в излишествах и роскоши организм. Так рушились все великие империи, казавшиеся незыблемыми ослепленному разуму. И на обломках их пировали дикие варвары, которые вели простую, здоровую жизнь и почитали древних богов первозданной природы. Поэтому всегда помни о здоровой простоте, Менелай.
           Лисий поднял наполненную чашу и, посмотрев на Загрея, сказал:
           – Давайте выпьем, братья, за здоровую простоту! Такую, как это простое вино, как эта родниковая вода, как этот простой хлеб и сыр, как эти нехитрые глиняные чаши. Да пребудет с нами разум и здравый смысл.
           Мы осушили чаши до дна и закусили вино хлебом и сыром.
           – Помни о простоте, Менелай, – повторил Лисий, смешивая в чашах вино с водой. – Потому что боги, которые смотрят на нас с небес, еще вернутся на эту землю.
           – Ну а пока этого не произошло, и люди по-прежнему слепо блуждают в потемках собственной алчности, сами боги велели нам свысока смотреть на людские страсти. Так что будем веселиться и жить в свое удовольствие, как это во все века делали лунные фавны! – не совсем логично подвел итог Лисий.
           Веселый бородач поднял чашу, и они с Загреем ухмыльнулись друг другу, и я тоже радостно поднял свою чашу и ухмыльнулся заодно с ними.
           Мы выпили чаши до дна, и Загрей легко сел на диване и достал из вместительной сумки еще две бутылки вина, вторую оплетенную бутыль с водой, круг сыра и пару хлебов. Глаза наши блестели, и я позабыл все вопросы, которые так волновали меня полчаса назад, но моя гордость требовала узнать, когда это я воззвал к ним о помощи? Неужели я сделал это еще до того, как увидел перед собой восемь вооруженных бандитов? И я спросил прямо и просто:
           – Отец, а как вы с Загом узнали, что я в историю влип?
           Глаза бородача довольно просияли, ведь я впервые назвал его отцом, а меня, признаться, кольнула совесть. Хоть мой отец, в смысле – мой прежний отец, и бросил нас с матерью, но все мое детство он растил меня и заботился обо мне. И возил меня на море. А сидевший передо мной бородач, как ни крути, появился только сейчас, когда мне уже, хвала богам, двадцать один год! Теперь-то я, конечно, понимал, что у нас – лунных фавнов – так принято, но все равно мне стало немного совестно перед моим другим отцом, который мне не родной.
           Между тем Лисий неторопливо прожевал кусочек хлеба и начал новый рассказ:
           – Видишь ли, Менелай, мы – лунные фавны – можем на расстоянии чувствовать, когда наш собрат попадает в беду, и ему нужна наша помощь. Особенно, когда опасность угрожает нашему ребенку. Эта память у нас самая древняя, еще более древняя, чем боевая, и к тебе она пока не пришла. Это умение очень ценное, благодаря нему мы и выжили, наверное, в этом мире. Ведь нас так мало на этой земле, и детей своих мы привыкли оставлять людским матерям, подобно кукушкам.
           Нам это умение передалось от самого Гермеса, сына великого Зевса. А дело, Менелай, было так. Однажды Гермес увидел молодую Дриопу, которая смотрела на лотосы в заводи. И во взгляде девушки было столько страсти, что Гермес возжелал ее, незаметно подкрался к ней сзади, а дальше – сам понимаешь... – Лисий лукаво рассмеялся.
           – Словом, такому мужчине, как Гермес, она не смогла отказать. И Дриопа зачала от Гермеса ребенка – нашего прародителя великого Пана.
           У Гермеса всегда хватало дел и забот, да и не мужское это дело – высчитывать женские сроки и с младенцами возиться, – расхохотался Лисий. – Так что, когда Дриопе пришло время рожать, Гермес был далеко и даже не подозревал, что в его роду ожидается прибавление.
           А Пан – наш прародитель – родился таким крутым, что тут же до смерти перепугал свою мамашу. Тело его было сплошь покрыто густыми, косматыми волосами, на личике младенца – борода, вроде моей, нос – кривой, как у боксера, а во рту – крепкие зубки. Ему потом еще и рога с копытами, и козий хвост приписали, но ты этим легендам не верь. Это уже потом местные пастухи от души присочинили, а на самом деле у Пана облик был человеческий.
           Говорили, что Дриопа все-таки попыталась покормить младенца, но он ее укусил за сосок, и тогда она в испуге не нашла ничего лучшего, как бросить беспомощного малыша в диком лесу. И никому ничего про него не сказала, чтобы избежать позора на свою голову. Так Пан, едва появившись на свет, сразу попал в нешуточный переплет. Быть брошенным в диком лесу – верная смерть для беспомощного младенца!
           Но Гермес не зря считается олицетворением могучих сил природы. Хоть он и был в тот момент далеко от тех мест, но услышал отчаянные призывы своего малыша. Ну и Пан, конечно, не простой был малый, старался вовсю, чтобы его на самом Олимпе услыхали!
           Гермес нашел малыша в лесу и забрал его с собой на Олимп. А куда денешься, если у парня такая пугливая мать оказалась. Но нет худа без добра. Малыш Пан был такой бойкий, что на Олимпе первым делом вцепился обеими ручонками в бороду самому Зевсу и никак не хотел ее отпускать. Боги, и сам Зевс, так и покатились от хохота, и решили оставить косматого малыша на Олимпе и сами его воспитать. Под присмотром богов Пан, понятное дело, вырос мужчина хоть куда! И научился многим ценным уменьям от своего отца Гермеса и других богов. В том числе умению наводить панику на врагов и умению чувствовать на расстоянии, если родич попал в беду и нуждается в помощи. Этим умениям Пан научил потом своих младших спутников – панисков и фавнов священных рощ. А от Тарентийского фавна эта способность передалась нашему роду.
           – Так что нет ничего удивительного, Менелай, что я от тебя сегодня сигнал бедствия получил. Сла-абенький такой SOS, – Лисий, широко осклабясь, показал мне мизерную величину большим и указательным пальцем. – Было это еще утром, и думаю, в тот момент ты не так уж и влип, как ты выражаешься. Но я-то тебе отец! И раз уж я твой призыв почуял, сразу бросил все дела, кликнул Зага, и помчались мы с ним в аэропорт.
           – Да и, честно говоря, захотелось тебя увидеть, – он смущенно почесал бороду. – Я ведь, признаться, как насчет твоего содержания год назад распорядился, так ни разу о тебе и не вспомнил с тех пор. Ты ведь пока по нашим меркам младенец, в золотой поре, когда у юноши всего и забот, что каждый вечер девчонкам на свирели играть.
           – Погоди, отец, так вы что, сюда на самолете прилетели? – перебил я его с искренним изумлением. (Сам не пойму, почему меня это так удивило. Наверное, дело было в вине.)
           – Конечно на самолете, – в свою очередь изумился бородач. – Не поездом же сюда ехать!
           – А вы где живете? – спросил я, еще больше изумляясь тому, что до сих пор не задал такой простой вопрос.
           – В Москве, конечно, – расхохотался Лисий. – Поближе к золотым ауреусам и серебряным денариям. Ладно, друзья, я вас ненадолго оставлю.
           С этими словами Лисий поднялся и вышел из комнаты. Тут я и сам почувствовал, что пузырь у меня полон и требует опорожнить его. Но я почтительно пропустил вперед Зага.
           Когда я вернулся в комнату, мужчины уже ждали меня, и едва я занял свое место, как Лисий провозгласил тост.
           – Давайте выпьем за современную авиацию, братья. Она воистину дает нам свободу перемещаться в пространстве подобно богам!
           Мы выпили и закусили хлебом и сыром. И моя гордость приятно свернулась кольцом у полного нехитрых яств стола. Я уже понял, что впервые воззвал о помощи еще утром, когда в соседней комнате выстукивал наручниками по батарее мелодию из "Бриллиантовой руки". Но Лис честно сказал, что этот сигнал бы совсем слабенький. Не так уж они мне и нужны были сегодня. Сам бы вполне справился со всеми бандитами, но все равно хорошо, что они прилетели!
           – Так вот, Менелай, – сказал Лисий, словно угадав мои мысли. – Мы с Загом уже в аэропорт приехали, и вдруг я чувствую: стих твой призыв. Заг мне говорит: поехали обратно, Лис. Чего лететь, если парень сам все свои проблемы решил! Но у меня, скажу вам честно, друзья, все равно на сердце было как-то неспокойно. Ведь ты, Менелай, мне сын и по нашим меркам еще младенец, а уже умудрился в такую историю попасть, что от тебя до самой Москвы призыв о помощи долетел! В общем, переглянулись мы с Загом и решили развеяться. Слетать тебя навестить. И видят боги, правильно поступили! А то ты к вечеру умудрился в такой переплет попасть, что одни боги ведают, как бы у тебя все повернулось, если бы не мы с Загом. Но поверь мне, сын, если бы ты сам мог справиться, мы бы ни за что не вмешались. Загрей тебе мои слова подтвердит.
           Он кивнул на своего спутника, и Загрей клятвенно поднял руку с раскрытой ладонью.
           Я посмотрел на красавца Зага, и в душе у меня вспыхнула такая благодарность, что и словами не передать! Они были правы на все двести. Сумел бы я перестрелять всех восьмерых бандитов, прежде чем они уложат Таню с Толяном? Перед моим внутренним взором пронеслись за миг автоматчик, что стоит рядом с Фролом, и второй бандит с автоматом, и официантка в белом переднике, застывшая прямо на линии огня... И если бы не отец с Загом!..
           – Но ты, Менелай, вел себя молодцом, – уверил меня Заг. – Мне Лис рассказал, как ты стрелял на стройке. По пуле на брата и все – в голову. Барин – тоже твоя работа?
           – Ага, – сказал я скромно. – А еще: Костя и Черт.
           – Хорошая гекатомба, с хорошим жертвенным костром, – похвалил меня Заг тоном знатока.
           – Давай, Лис, выпьем за Менелая! – резко, чуть не расплескав вино, поднял он свою чашу. – Отличный у тебя парень растет. Я рад, что мы с тобой сюда прилетели.
           – За тебя, Менелай! – подхватил тост Лисий, а я покраснел до ушей, но, боги свидетели, мне было дико приятно.
           – За тебя, Менелай, за то, чтобы ни один враг от тебя без пули в башке не ушел! – с жаром воскликнул Загрей, высоко подняв чашу.
           Я был жутко польщен таким тостом, но мне вдруг стало не по себе от его концовки. Я вовсе не хотел, чтобы Чугун или Кольша уходили от меня с пулей в башке. Но не выпить чашу до дна было бы просто кощунством! И я осушил ее полностью, мысленно очертив свой собственный круг врагов. Только не забыть бы, за какой круг врагов я пил, когда протрезвею!
           Теперь уже мы все здорово раскраснелись, и Лисий снял свою замшевую куртку и бросил ее на пол, а Загрей, приподнявшись, снял пиджак и небрежно закинул его на спинку дивана. Под мышками у отца и Зага были классные кобуры из мягкой кожи с обалденными серебристыми стволами. Наверняка кучу денег стоят. У меня теперь тоже денег до фига, надо будет себе такую же кобуру купить! Вот только продаются ли такие у нас в городе?
           Лис с Загом заметили мой интерес к их оружию и одобрительно заухмылялись. С минуту мы молча ели хлеб и сыр, но меня просто разрывало от любопытства, и я спросил, рискуя нарваться на новый взрыв смеха:
           – Отец, а кем вы с Загом работаете в Москве?
           Я как в воду глядел, потому что в следующую секунду Лис захохотал так, что чуть не подавился куском хлеба.
           – Мы, Менелай, никем не работаем, – ответил наконец за него Заг, утирая выступившие на глазах слезы. – Мы только кое-какие просьбы иногда выполняем.
           – Понимаешь, сынок, у нас, лунных фавнов, есть кое-какая собственность, – откашлявшись наконец, пояснил Лисий. – Без этого на земле – никуда, если хочешь жить в свое удовольствие. А за собственностью, сам понимаешь, надо приглядывать. А то людям только дай палец в рот, они всю руку оторвут! А чтобы свою собственность в обиду не давать, кое-какие связи нужны, – (я сразу понял, что он намекает на спецслужбы.) – Да так, сын, во все времена было! А самый лучший способ завести нужные связи – вовремя оказать человеку услугу, которая ему позарез нужна, но которую ему никто другой оказать не хочет.
           – Или берется оказать, да без толку! – захохотал Загрей.
           В следующую секунду они опять чуть не лопнули от смеха – от каких-то своих приятных воспоминаний, – а я вдруг приуныл. Как-то не очень вязались все эти дела с моим представлением о вольной свободе. Я этих интриг сегодня на сто лет вперед нахлебался!
           – Нет, Менелай, без нужных связей в этом мире не обойдешься, – наставительно сказал Лисий, снова принявшись за хлеб с сыром. – Знаешь поговорку: на богов надейся, да сам не плошай. Завалить полтора десятка бандитов – это чепуха. А вот потом все концы в воду спрятать, чтобы ни одна душа по твоему следу не пошла, – на это связи нужны.
           Лисий довольно засмеялся и спросил:
           – Кстати, Менелай, тех двух бандитов, которых тебе Заг в лесу оставил, чтобы ты их сам в жертву богам принес, ты их прикончил?
           – Каких бандитов? – рассмеялся я, ничего не понимая.
           – Тех, которых я для тебя возле джипа положил, – объяснил Заг.
           – Кольшу с Чекой, что ли? – расхохотался я, живо вспомнив бедолаг, спавших по стойке смирно. – Нет, не прикончил, а что?
           – Говорил я тебе, Лис, – Загрей вдруг легко сел на диване и посмотрел на бородача.
           – Что же ты, Менелай, – укоризненно покачал головой Лисий. – Врагов оставлять живыми нехорошо.
           – Ладно, Менелай, не бери в голову, – ободряюще хлопнул меня по плечу Загрей. – Я их все равно так положил, чтобы они до утра проспали.
           – Ну что, Лис, – сказал он, поднявшись. – Я сгоняю в лес, отправлю ребят к Харону? А вы тут пока побеседуйте, как отцу с сыном подобает.
           – Погоди, Заг, они же меня даже не видели, – схватил я его за руку. С меня вдруг слетела вся моя веселость.
           – Да тут дел-то, – снисходительно хмыкнул Загрей. – Лес рядом, за полчаса обернусь.
           Он взял со спинки дивана пиджак и шагнул мимо меня к двери, но я вскочил с кресла и загородил ему дорогу. Кажется, я даже малость протрезвел.
           – Заг, не надо их убивать.
           Загрей с Лисием красноречиво переглянулись, и Лисий обескуражено покачал головой.
           – Ладно, Лис, – рассмеялся Загрей и бросил пиджак обратно на спинку дивана. – Пусть живут. Раз они его не видели... Устроим маленькую амнистию в честь такой встречи.
           – Авось наша гекатомба эту мелочь перевесит, – хлопнул он меня по плечу и снова со вкусом устроился на диване.
           Но бородатый Лисий выглядел удрученным. Черт, ему было жутко неловко перед своим другом за мое поведение. И уши мои сами собой запылали. Стараясь не смотреть на Лиса с Загом, я снова уселся в кресло.
           – Послушай, Менелай, – сказал Лис после тягостной паузы. – Не хотелось тебе говорить, но видят боги, ты ведешь себя странно. Зачем ты вообще ввязался в это дело? Этот Толян, он тебе кто? Брат по роду? Или, может, он тебе жизнь спас?
           Бородач внимательно посмотрел на меня, но я молчал, уставившись в стол. Все равно ему ничего не объяснишь про моего брата.
           – Мало того, что он обычный бандит, который у своих же братков захотел обманом кусок урвать, так он еще и тебя, и эту девушку в бандитские разборки впутал. Сказать по совести, – усмехнулся Лисий, – этого твоего Толяна надо было бандитам отдать. Повезло ему, что эти варвары вместе с ним девушку прихватили. Ты ведь на нее тоже слегка запал?
           Он пытливо посмотрел на меня, но я отвел глаза. Заг на диване засмеялся и ткнул меня кулаком в плечо.
           – В общем, уцепился твой Толян за подол Фортуны, пока она мимо шла, – презрительно хмыкнул Лисий. – Да, Менелай, начудил ты тут. И все из-за этих женщин!
           – Да ладно тебе, Лис, с кем этого не бывает в такую пору? – примирительно сказал Заг, явно намекая на мой возраст.
           – Хотя твой отец правду говорит, Менелай, – обратился он ко мне. – Не следовало тебе проблемы этого Толяна так близко к сердцу принимать.
           – Сколько ты ему денег дал из тех ста пятидесяти тысяч, которые мы тебе оставили? – прямо в лоб спросил Лисий.
           По-моему, я его здорово достал тем, что не отправил на тот свет Кольшу с Чекой. Но я в упор не понимал, зачем я должен был это делать? И от этого здорово на них разозлился, на этих самодовольных Лиса и Зага. Ладно – мой брат, им моих чувств к нему вовек не понять! Но какого черта он пристрелил этого безобидного Жука, который всего лишь убегал к машинам? Вся моя неприязнь к их жестокой безжалостности опять всколыхнулась во мне. Значит, они оставили в живых Кольшу с Чекой только для того, чтобы я сам перерезал им глотки?
           – Сто сорок тысяч, – с усмешкой пожал я плечами в ответ на вопрос бородача, сколько денег я дал моему брату.
           – Ух ты, целых десять тысяч себе оставил? – спросил Лисий с издевкой. – Ты что думаешь, у этого твоего Толяна не было припасено на дорожку, чтобы от дружков бандитов сбежать? Ты еще и девчонку ему, наверное, оставил? За его большие душевные качества.
           Я вдруг почувствовал на себе взгляд Загрея и обнаружил, что мои пальцы изо всех сил сжимают глиняную чашу. Невольно я резко ослабил хватку, но тут же вновь сжал чашу им назло.
           – Я ведь заметил, как ты вскинулся, когда я твоей матери хотел позвонить, – продолжал говорить бородач. Пальцы его вцепились в подлокотники кресла, он едва сдерживался, чтобы не вскочить, лицо покраснело от досады, глаза метали гневные молнии. – А ты на нее беспристрастно взгляни! Семью удержать не сумела, письмо тебе не отдала, хотя клятву дала. Это ее вина, что у тебя в голове такое творится!
           Еще миг, и чаша полетела бы ему в лицо, но тут вмешался Загрей.
           – Лис, – сказал он спокойно, но твердо. – Хватит прошлое ворошить. Парень не виноват, что ему пришлось самому во всем разбираться. И стыдиться тут нечего.
           – Оставь чашу, Менелай, – мягко обратился он ко мне. – И в следующий раз, когда в такую историю влипнешь, бери себе все триста штук, обеих девчонок и мотай с ними на теплые острова!
           И вдруг Заг зашелся в таком заразительном хохоте, что мы с бородачом – тоже не выдержали. Взрыв общего мощного смеха потряс стены моей квартиры. Нет, что ни говори, у нас – лунных фавнов – отходчивая душа.
           Не знаю, вмешались ли в это дело боги, или хватило выпитого вина, но хохотали мы минут пять. Кончилось все тем, что сверху в потолок застучали соседи, только тогда мы наконец угомонились.
           – Вот причина всех размолвок – чаши пусты, – красноречиво указал на свою пустую чашу Лисий.
           Заг мгновенно сел на диване и смешал в чашах вино с водой. У них это классно получалось.
           – Давайте выпьем за юность, братья, – как ни в чем не бывало поднял полную чашу Лис. – Ты прав, Заг, каких только сумасбродств мы не совершаем в юные годы! И пусть они будут этим прекрасны. Так осушим эти чаши за сумасбродную юность, за дивные июньские ночи, за пылкие страсти первой любви!
           Мы разом выпили чаши до дна и съели по кусочку хлеба и сыра.
           – Хорошо сказано, – сказал Загрей, вновь устраиваясь на своем ложе. – Смешай-ка вино, Лис, у меня тоже тост есть.
           – Сказать тебе по совести, Менелай, – заговорщически обратился он ко мне, пока Лисий смешивал в чашах вино с водой, – мне и самому неохота было ехать к этим баранам.
           Я понял, что он имеет в виду Кольшу с Чекой.
           – Кстати, ничего, что мы эту твою развалюху взяли?
           – Какую развалюху? – ухмыльнулся я.
           – "Москвич" твой, – захохотал Заг. – Видят боги, Менелай, твоему отцу в нем было приятно. Сыновний запах, да с ароматом твоей девчонки...
           Понятно, почему мы не заметили вечером на парковке "Москвич" Толяна! Его там и не было.
           – Да забирайте хоть насовсем, – расхохотался я.
           – Спасибо за щедрость, – хмыкнул Заг и добавил, подмигнув мне. – Ничего, Мена, мы и так сегодня богов хорошо потешили, от этой мелочи не убудет.
           Я понял, что под мелочью он имеет в виду Кольшу с Чекой.
           – Не умеешь еще людей на сохранение укладывать? – спросил Заг.
           – Умею, – рассмеялся я, но потом, почесав висок, честно добавил. – Только хрен их знает, когда они потом очухаются.
           – Ничего, научишься время определять, – похлопал меня по колену Заг и поднял полную чашу.
           – Давайте, братья, выпьем за миг всепрощения, – провозгласил он тост. – За здоровье этих твоих... – (поклясться готов, он хотел сказать "козлов".) – Как их имена, Менелай?
           – Кольша и Чека, – ухмыльнулся я, довольный, что сохранил жизни бандитам.
           – За здоровье этих Кольши и Чеки, – качнул чашей Заг. – Пусть им боги только простуду пошлют! Да не прогневаются на нас милосердные боги за то, что мы лишили их этой маленькой жертвы.
           С этими словами Загрей наклонил свою чашу и пролил немного вина на хлеб, и мы с Лисием с самым серьезным видом сделали то же самое.
           – Но пусть этот миг всепрощения всегда остается только мигом. За милосердие, братья. Да будут к нам снисходительны великие боги! – высоко воздел чашу Загрей.
           И мы с Лисием тоже высоко воздели свои чаши и выпили их до дна, а потом заели вино хлебом и сыром.
           Признаться, я здорово захмелел. И во мне опять проснулось жгучее любопытство.
           – Послушай, Лис, – обратился я к бородачу, радуясь, что могу братским вопросом загладить нашу давешнюю вспышку. – А этот Гурей, он что, вор?
           – Нет, – захохотал Лис. – Хвала богам, на вора в законе ты еще не успел посягнуть. Так что, считай, все уладится малой кровью.
           – А кто его завтра шлепать будет? – спросил я, отправляя в рот кусок козьего сыра.
           В ответ оба фавна вдруг так захохотали, что изо рта Лисия полетели кусочки хлеба. Я и сам чуть не поперхнулся от неожиданности. Что я такого смешного сказал? Но в следующую секунду я уже хохотал заодно с ними.
           – Да, Лис, твоему парню красноречие надо преподавать, – заходясь от смеха, помотал головой Заг. – В гимнасии.
           – Отшлепали мы уже твоего Гурея, – утирая выступившие на глазах слезы, с трудом выговорил Лисий. – Только не по заднице, а по голове... Пал смертью бандита... Чуть-чуть до "Ночного Оазиса" не дошел... Знаешь такой кабак в вашем городе?
           – Вы что, его сегодня убили? – в изумлении я так мотнул рукой по столу, что чуть не смёл на пол свою чашу.
           – Конечно, сегодня, – умиленно сказал Лис. – Не на завтра же нам эти дела откладывать. А почему это тебя так удивляет?
           – Погоди, Лис, но Чугун же мне точно сказал, что его только завтра убьют! – с жаром воскликнул я.
           – Какой еще Чугун? – не понял Лисий, но вдруг лицо его выразило живейший интерес. – Постой-ка, малыш, уж не инкубацией ли ты занимался?
           Оба мужчины в упор смотрели на меня, и я густо покраснел под их взглядом. Неужели я опять прокололся, и пиджак бывшего Барина совсем не годился для того, чтобы использовать его вместо шкуры?
           – А ну-ка расскажи, – блестя глазами, потребовал бородач.
           – Да я у Барина этого, прежде чем его дом поджечь, одного бандита усыпил на его пиджаке, – сказал я смущенно. – Решил, что жертвенный Барин за жертвенного барана сойдет, а его пиджак – за его шкуру. Не снимать же мне с него шкуру было, в самом деле!
           В глазах бородача вдруг вспыхнули искры такого восхищения, что я невольно воспрянул духом. Глянул на Зага, у того вид тоже был изумленный.
           – Ну этот бандит – Чугун – и сказал мне во сне, что Гурея завтра замочат, – сказал я, самодовольно ухмыльнувшись.
           – Да, Менелай, – растроганно покачал головой бородач. – Хоть ты и чудишь порой, но способности у тебя поразительные! Заг, ты слышал когда-нибудь, чтобы парень в двадцать один год инкубацией занимался? Да еще ничего о себе не зная. Не зная даже, что он – лунный фавн!
           – Разве что твой отец, Лис, – с уважением сказал Загрей.
           – Про твоего деда, Менелай, у нас легенды ходят, – пояснил он мне.
           – Да, Менелай, твой дед Автолик – старикан хоть куда! – воскликнул польщенный Лисий. – Не зря его в честь того сына Гермеса назвали, который от отца великий дар плутовства получил. Да будет тебе известно, Менелай, Автолик среди богов – первый проныра: любой образ может принять, сделать предмет невидимым или изменить его до неузнаваемости. Это он Геракла искусству борьбы обучил, а хитроумному Одиссею – он дед. Очень почетное имя!
           – Только ведь твой дед, Менелай, с первого дня знал, кто он есть на этой земле, а ты еще ничего о себе не знал, а уже инкубацию проделал! – восхищенно посмотрел на меня бородач и вдруг поднялся так порывисто, что кресло отлетело к окну.
           – Дай, я тебя обниму! – воскликнул он.
           Я тоже вскочил ему навстречу, и мы заключили друг друга в родственные объятия. Да что там говорить, у меня прямо слезы на глаза навернулись! Такие слова кому хочешь душу растопят.
           – Слушай, Заг, может, оно и к лучшему, что Лариса ему письмо не отдала? – обратился вдруг Лис к своему другу, когда мы снова уселись в кресла.
           – Кто знает, что замыслили боги, – уклончиво развел руками Заг. Пока мы обнимались, он успел смешать в чашах вино с водой. Мы все явно созрели для тоста.
           – Только ты запомни, Менелай, – ухватил меня за колено Заг, прежде чем мы подняли чаши. – Если хочешь на инкубации узнать точную дату, так про дату и спрашивай! Знаешь, почему тебе этот твой Чугун про завтра сказал? Потому что увидел себя, – как он завтра по ящику местные новости смотрит, живой и здоровый. А в новостях: так, мол, и так, убитый был известным в криминальных кругах авторитетом по кличке Гурей. Съемки утренние, начало репортажа он пропустил, вот и решил, что свежак видит – прямо с места события. Потому и наболтал тебе, что Гурея только завтра убьют. А вот если бы ты его про дату спросил, он бы наверняка осекся. Потому что про дату он ничего и не слышал.
           – Ладно, Заг, хватит малого учить, он уже все понял, – нетерпеливо хлопнул его по ноге Лисий и поднял полную чашу. – Выпьем за то, чтобы Менелай в своего деда пошел! Давай, Заг, выпьем за его способности! Пусть он и меня и Автолика за пояс заткнет!
           – Боги да пребудут с тобой, Менелай! – воскликнул Загрей.
           Я весь покраснел от смущения, но сказать по совести, мне было жутко приятно. Мы дружно осушили чаши и стукнули ими о стол, после чего Заг поднялся с ложа и отправился в коридор. Я тоже почувствовал позыв прогуляться. Кресло с легкостью отъехало куда-то, а я широко ухмыльнулся и приветственно махнул рукой отцу Лису.
           В коридоре горел свет и было шикарно слышно, как за дверью туалета бьет тугая струя. И я с гордостью подумал, что сейчас сделаю точно так же! Как из брандспойта! В туалете шумно слилась вода, но тут кто-то хлопнул меня по плечу. Обернувшись, я увидел довольное лицо Лиса.
           – Сын, пропустишь отца облегчить душу, или мне за тобой очередь занимать? – ухмыльнулся он.
           Я, конечно, пропустил отца первым! Сначала – гость, потом – отец, потом – я, гостеприимный хозяин.
           Распахнулась дверь туалета, и Заг, увидев нас в коридоре, захохотал. Лисий заехал ему по плечу и шагнул в туалет, а Загрей, хлопнув по плечу меня, вошел в ванную и стал умываться с шумным удовольствием. А может, это у меня в голове так сильно шумело. Дверь ванной была распахнута, и я глядел, как Заг берет полотенце, которым вытиралась Ольга, начинает промакивать лицо и вдруг принюхивается, блаженно прикрыв глаза. Закончив вытираться, Заг посмотрел на себя в зеркало и с удовольствием потрогал свои гладко выбритые скулы. Классно было на него смотреть, но мне – тоже хотелось облегчить душу.

Я ПОЛУЧАЮ НЕОЖИДАННОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ

           Выйдя из туалета, я услышал, как Лис с Загом о чем-то спорят в комнате, и, как мне показалось, на мой счет. Прозвучало слово Москва. Наскоро сполоснув руки, я глянул в зеркало на свою раскрасневшуюся рожу и поспешил в комнату. Но едва я вошел, как мужчины разом замолчали, и Лис довольно заулыбался в бороду, а Заг принялся смешивать в чашах вино с водой. По-моему, на столе стояли уже новые бутылки, и я поразился вместительности сумки Загрея!
           Усевшись в кресло, я с любовью посмотрел на обоих мужчин. Что там говорить, с такой классной родней не пропадешь! Настоящие мужи. Просты и прямодушны. Хотя явно от меня что-то скрывают! Но ведь мой дед хитроумен, как Одиссей, а он Лису – отец. И они сразу примчались на мой зов. И все тут утрясли. Хотя мой брат им точно до лампы. И Таня, и даже Ольга. Я глядел на Лиса и радостно думал: он ни фига не догоняет моих чувств к девчонкам и брату. Но если бы не он, плыли бы они сейчас в лодке Харона, а не балдели в уютных поездах. А может быть, и я – был бы унылой серой тенью на берегу печального Стикса. А я – пирую в компании классных мужчин! Раз Заг сказал, что я бы один не справился, значит – так оно и есть.
           – Слушай, Лис, ты на Шона Коннори похож, – сказал я, расчувствовавшись.
           Бородач ухмыльнулся и переглянулся с Загом. Мне тут же захотелось самому провозгласить тост: за настоящую мужскую дружбу, – но я решил, что это может быть неучтиво в присутствии старших.
           – Слушай, отец, а как ты с моей матерью познакомился? – неожиданно услышал я свой собственный голос.
           Я было испугался: не обиделся бы он, – но Лис только хмыкнул, и глаза его заблестели от воспоминаний.
           – На юге, Менелай, – улыбнулся он. – В древней Колхиде. Она там со своим мужем отдыхала, все, как у нас принято. Я, как ее увидел, сразу понял: вот женщина, которая моего сына родит. Как видишь, не ошибся!
           Он с хохотом хлопнул меня по колену.
           – Слушай, а почему ты сам на ней не женился? – спросил я, напрочь забыв в тот миг про свою совесть перед тем моим – другим отцом.
           – Ну нет, малыш, так у нас, лунных фавнов, не принято, – расхохотался Лисий.
           – Понимаешь, малыш, – сказал он серьезно, смахивая с бороды хлебные крошки. – Продление рода для нас очень важный вопрос. Мы ведь настоящей половой зрелости, когда женщина от нас может ребенка зачать, только к сорока годам достигаем. Ты ведь уже понял, наверное, что от тебя женщина зачать еще не может?
           – Ага, – радостно захохотал я. – И никакими презервативами можно не пользоваться, все равно никакой СПИД не пристанет!
           Наверняка я почерпнул эти сведения из нашей родовой памяти, и что душой кривить, такая чудесная беззаботность с первого дня окрылила мое юное сердце!
           – Точно, – рассмеялся Лисий. – Слушай, а может быть, твоя мамаша все-таки отдала тебе письмо?
           Не успел я возмутиться таким предположением, как он хлопнул меня по колену:
           – Шучу!
           – Давайте выпьем, братья, – воскликнул он, подняв чашу. – А потом я тебе все расскажу, Менелай. Клянусь, – приложил он руку к сердцу.
           – Давайте выпьем за продолжение нашего рода, братья! Пусть милосердные боги почаще посылают нам двух сыновей, – провозгласил он тост.
           Признаться, я не очень понял насчет двух сыновей (хотя, может, и классно, если у меня будет еще один брат!), и радостно осушил свою чашу вместе со всеми. Мы закусили остатками хлеба и сыра, и Лис, откинувшись в кресле, начал рассказ.
           – А знаешь ли ты, сын, что мы для женщин, подхвативших СПИД или еще какую дрянь, просто дар от великих богов?
           Как видно, глаза мои стали круглыми, как блюдца, потому что Лис с Загом захохотали, но в следующую минуту Лис мне все пояснил.
           – Семя лунного фавна, Менелай, – лучшее лекарство от любой дурной болезни, – сказал он. – Ты это имей в виду, когда женщину на ложе уводишь. В жизни пригодится.
           Он сказал это с каким-то намеком, но я не очень понял, к чему он клонит, а переспросить – не решился. Да и какая разница! Эта новая возможность меня враз захватила. Я тут же представил себе, как Ольга подхватывает какую-нибудь дрянь, а я – ее вылечу! Но отец говорил уже совсем про другое.
           – Так вот, сын, когда нам исполняется сорок лет, – говорил он жутко серьезно, – женщина уже может зачать от нас сына. Но бывает такое – только один раз в жизни, редко – два. Мы – лунные фавны – не люди, как кролики не плодимся. Да и что было бы, если бы бабы от нас каждый раз зачинали. При том, сколько мы любви предаемся!
           Бородач почему-то вдруг раздражился, но в тот момент я не понял, что его так возмущает. Мой ум чудесно затмевали винные пары, и я любил всех на свете.
           Наверное, мое лицо смягчило бородача, потому что продолжил он уже совсем другим тоном:
           – Женщину, которая от тебя может сына зачать, ты, Менелай, сразу почуешь. Конечно, не сейчас, а когда тебе сорок лет стукнет. И такая женщина – почти всегда уже замужем, но от своего мужа ребенка родить не может. Тут, Менелай, боги все очень мудро устроили, – воздел он палец к небу. – Потому что для такой женщины – лунный фавн просто находка! Ну и она для нас – самый подходящий вариант. Чтобы наш ребенок не у матери одиночки рос, а в семье. Потому что мужчина, хоть и человеческий, это – правильный пример, и всегда лучше, чем одна баба.
           Лисий довольно ухмыльнулся. Наверное, вспомнил Дриопу, испугавшуюся своего прикольного малыша.
           – Я ведь тебе уже говорил, сын, что мы, лунные фавны, как кукушки. Своих детей в человеческие семьи подкидываем. И можешь мне поверить, еще ни одна женщина своему мужу не проболталась, что ее сын – вовсе не его ребенок. Растят наших малышей, как птички птенца кукушонка. А знаешь, почему все эти женщины всегда молчат про настоящего отца? Потому что чувствуют, что в наших жилах божественная кровь течет! И в тот миг, когда женщина зачинает от нас ребенка, она точно знает: больше никакими силами она бы зачать не смогла. Потому и испытывает потом такую благодарность к своей судьбе, что все готова сделать, как ты ей внушишь. Да мы многого и не требуем. Но знаешь, Менелай, что тут самое сложное? – Имена!
           Лисий с Загреем разом засмеялись. Заг проворно сел на диване и принялся смешивать в чашах вино с водой.
           – Надо ведь, чтобы женщина сыну правильное имя дала – то, которое ты ей скажешь, – пояснил, улыбаясь, Лис. – У людей, конечно, тоже так принято: чтобы сыну имя давал мужчина. Но вот тут-то и возникает проблема. Ведь муж женщины считает, что это он отец ребенка, и хочет сам дать имя малышу. А тут его жена требует назвать сына Лисием или Загреем! Представляешь, как у него глаза на лоб лезут?!
           Мы разом захохотали, и Лис хлопнул меня по колену и, давясь смехом, сказал:
           – Деду твоему, Автолику, еще повезло, тогда в России на античные имена мода была. А каково было твоей мамаше... Записывать тебя Менелаем в метрику, в Советском Союзе, в славянской семье!
           Тут мы зашлись таким хохотом, что сверху опять стали стучать соседи. А я проникся такой благодарностью к моей матери, что у меня прямо сердце защемило от теплого чувства. Я и не думал никогда, как она должна была переживать из-за моего имени. Особенно, когда меня с ним в школе доставали. Я-то всегда считал, что это мои родители меня так назвали! И мать – в том числе.
           – Но боги, Менелай, женщинам столько коварства и упрямства отпустили, что они все равно своего добьются, – мотал головой от удовольствия Лис. – Только на это и уповаем!
           Отсмеявшись, мы, само собой, потянулись к чашам.
           – Вот что, братья, давайте выпьем за нашу страну, – провозгласил Лисий совсем неожиданный для меня тост. – Повезло нам со страной, что и говорить!
           – На этом гнилом Западе, Менелай, у нас с именами большие проблемы, – пояснил он, опасно качая рукой с чашей. – Эти поганые американки совсем одурели от своего феминизма. Такие имена детям дают, что прямо умереть от стыда на месте! Как варварам англосаксам! Представь только: лунный фавн Квентин, – глаза бородача сверкнули горячей яростью.
           – Один вообще был Джеймс Дуглас, – презрительно хмыкнул Заг.
           Лис чуть не плюнул в сердцах прямо на пол, а я вдруг расхохотался, представив себе лунного фавна Джеймса Дугласа.
           – Чего ты смеешься? – вскинулся на меня Лис. – Я тебе о серьезных вещах говорю!
           – Ладно, Лис, не кипятись, – хлопнул его по руке Заг. – Ты же видишь, сколько всего на парня навалилось. Давайте лучше выпьем! – поднял он чашу.
           – И то верно, – пробурчал Лисий, но гнев все еще клокотал в нем.
           – А ты, Менелай, лучше не смейся над тем, чего не знаешь, – повернулся ко мне Загрей.
           Я обескуражено переводил взгляд с одного на другого, совершенно не догоняя, чем вызвал такую бурю.
           – Ладно, братья, не годится нам гневаться, когда в руках чаши, – воздел свою чашу Загрей.
           – Ах черт, – выругался бородач. В глазах его вспыхнули лукавые огоньки. – Вот уж точно – демоны попутали! А всё – эти бабы. Кого хочешь до безумия доведут. Эх, охрани нас боги!
           – За нашу страну, – напомнил ему тост Загрей.
           И я дернул было чашей, и вино, которое почему-то плескалось в моей чаше по кругу, лизнуло мне палец. Но я не пролил ни капли! И тут же подумал, что это добрый знак. А эти янки там – точно все одурели. Творят, что хотят!
           – Да, братья, выпьем за нашу страну, – воодушевленно воскликнул Лис. – За добрый Старый Свет. За Средиземноморье – колыбель наших традиций!
           Душевный порыв чуть не поднял меня на ноги при этих словах, но, как видно, пить вино стоя – не в наших обычаях.
           Осушив чаши, мы дружно стукнули ими о стол. Крепка божественная глина, – подумал я с восторгом. Лис с Загом казались мне близнецами.
           Черт, – вспомнил я вдруг, глядя на опустевший стол. – У меня же тоже есть хлеб, и сыр, и огурцы, и ветчина.
           – Неси и ветчину, и хлеб, и сыр, и огурцы, – распорядился Лис.
           В следующий миг я оказался уже на кухне. Здесь по-прежнему царил первозданный хаос, в который повергли мою квартиру бандиты. В голове моей шумел океанский прибой, и стены кухни плавно вздымались на его волнах. Мне вдруг остро захотелось, чтобы тут была Ольга. Я подхвачу ее на руки и унесу в мою комнату, как косматый Пан тащит нимфу в девственный лес. А Лис с Загом пусть едят и пьют на здоровье. Но кухня была пустынна, как остров после кораблекрушения, и я широко улыбнулся и распахнул дверь холодильника, отыскивая взором припасы.
           Когда я с полными руками еды вернулся к столу, на нем уже ждали три полные чаши. Но сперва мы принялись за хлеб с ветчиной и сыром.
           – Так вот, Менелай, – вернулся Лис к разговору, который я уже успел позабыть. – Когда женщина родит от тебя парня, надо убедиться, чтобы она сыну правильное имя дала. И письмо ей оставить. Чтобы она отдала его парню. Когда ему двадцать лет исполнится. Чтобы он сразу все понял. Кто он есть на этой земле.
           – Никак не пойму, почему с тобой так вышло? – помотал он головой, разбрасывая хлебные крошки. – Я же ей все как надо внушил. И имя она тебе дала подобающее. В Менелае кровь самого Арея, сына Зевса, бога войны, текла, а по другой линии – он от Плеяды Меропы, дочери Атланта, происходит.
           – Но ты на меня не сердись, сын, – он с виноватой улыбкой потрепал меня по колену. – Это всё женщины. Ни в чем на них нельзя положиться
           – И еще хорошо твоему парню какой-нибудь талисман оставить, – вернулся он вновь к предыдущему разговору. – Как я тебе оставил шкатулку из кипариса.
           – Зато потом, Менелай, когда ты обо всем позаботишься, гуляй себе дальше! – расхохотался он весело. – Радуйся жизни. Потому что так сами боги распорядились. Они за мальцом и без нас присмотрят. Как когда-то за нашим прародителем Паном смотрели. Ну а если понадобится, ты к нему всегда успеешь. Вот, как мы к тебе. Если твой малый вдруг крик поднимет на всю страну.
           Он лукаво ухмыльнулся, и я расхохотался, представив себе малыша, который орет так, что его слышно на небе.
           – А в двадцать лет, Менелай, когда твой сын лунным фавном станет, ты ему деньги начнешь высылать. Скромную сумму для простой жизни. Эх, сын, много ли в твои годы надо? – хлопнул он меня по колену. – Простая одежда, да еда, да кров над головой. Да молоко, чтобы восполнить свои силы после ночи с девчонкой. Мы за такую жизнь сейчас многое бы отдали. Верно я говорю, Заг? – хлопнул он по ноге своего друга.
           – Верно, – улыбнулся Заг.
           – Но юность, сын, даже у великих богов только раз в жизни бывает. Наверное, потому они нам такую длинную юность и подарили, – расхохотался Лис. – Целых двадцать лет у тебя впереди, прежде чем ты настоящим мужем станешь!
           С этими словами он так двинул меня по плечу, что кресло подо мной жалобно грюкнуло и отъехало на полметра. Но я на это даже внимания не обратил.
           – Слушайте, а мой дед еще живой? – спросил я, изумленно переводя взгляд с Лиса на Зага. До меня вдруг дошло, что моему деду должно быть лет сто, а то и больше!
           – Живой, конечно, – расхохотался Лисий, снова усаживаясь в кресло. (Совершенно не заметил, когда он успел подняться.) – И прадед твой, кстати, тоже.
           – А мы что, бессмертные? – совсем изумился я.
           Лис с Загом долго хохотали, то придвигаясь ко мне, то удаляясь куда-то вдаль.
           – Нет, сын, не бессмертные. Бессмертные на земле только боги, – сказал наконец Лис, утирая рукавом слезы.
           Как видно, на моем лице отразилось разочарование, потому что Лис вдруг хлопнул меня по колену и сказал со смехом:
           – Да не расстраивайся ты, парень! Зачем нам бессмертие? Мы и так далеко за сто лет живем.
           – Странный ты все-таки парень получился, – покачал он головой. – Только ты на меня не обижайся, ладно, Менелай?
           Он опять нагнулся ко мне, но тут Заг поднял свою чашу, и мы тоже взметнули вверх чаши в ожидании тоста.
           – Давайте выпьем, братья, за веселую жизнь и легкую смерть, – сказал Заг, и в глазах его вдруг замерцали глубокие огоньки. – Чтобы Харон нас всегда без очереди брал в свою лодку, когда придет наш черед.
           Глубоко задумавшись, мы осушили чаши и отломили себе по кусочку хлеба.
           – Отличный тост, – похвалил своего друга Лис.

           Что было дальше, я, признаться, не очень помню. Помню, как мой пузырь опять переполнился, и мы всей толпой посетили туалет, и Заг объяснил это тем, что в два часа по полуночи наши почки работают максимально интенсивно. А полночь у нас в России наступает в моем городе примерно в половине второго. Я сначала совсем запутался, а потом – поразился, что уже глубокая ночь! А еще позже мы, вырубив везде свет, плясали, взявшись за плечи, и сердце мое наполнял дикий восторг. И глаза наши горели, как у фавнов в ночи, а тела взметались в великолепных прыжках, и бешеный темп флейт врывался нам в уши. Холодный воздух из распахнутого окна поил нас ароматом ночного дождя, и я чуть не сшиб висевшую под потолком лампу.
           Потом в дверь долго звонили соседи, и Заг ушел с ними разбираться, а я поразился, что Лис совсем не запыхался. Во дают деды! Что значит, практика.
           Потом вернулся ухмыляющийся Заг и сказал, что все в порядке, и я только теперь заметил, что он выходил в пиджаке, чтобы соседи не заметили кобуры с пистолетом. Кто-то зажег свет, и мы снова воссели за стол, а Заг сбросил пиджак и возлег на диван. А Лисий еще раньше закрыл окно, чтобы не остудить разгоряченные тела. Тут я уже малость протрезвел. Наверное, от свежего воздуха и от пляски. И обнаружил, что вина у нас больше нет, на столе осталась одна единственная бутылка и та открыта. А воды в бутыли – тоже на донышке.
           – Однако уже четыре часа, Лис, – сказал Заг, подернув рукав джемпера и поглядев на часы.
           Я изумился. Мне казалось, прошло никак не больше пары часов с тех пор, как я вошел в квартиру.
           – Да, Заг, пора и посошок, – сказал Лис и принялся смешивать в чашах вино с водой.
           – Да будет наш путь легок и весел, – просто провозгласил он, и мы осушили чаши и чинно поставили их на стол. И боги свидетели, я заранее знал, что сделать нужно именно так.
           – Ну что, Менелай, давай собирайся, – с улыбкой хлопнул меня по колену бородач.
           – А чего собираться, я и так готов, – воскликнул я. Джинсы на мне совсем высохли после дождя, и я почему-то этому жутко обрадовался. Наверняка сейчас поедем в какой-нибудь кабак, чтобы продолжить пир.
           – А, Заг? – весело расхохотался Лисий. – Совсем как мы в юные годы! Тоже хоть на край света готов мчаться, в чем одет.
           – Ты, сын, все-таки подумай, – подмигнул он мне. – Ведь насовсем уезжаешь. Может быть, хоть шкатулку возьмешь?

Читать дальше

Примечания

           Шон Коннори – знаменитый актер, в свое время исполнял роль Джеймса Бонда.

           Лисий – прозвище и первоначальное имя Диониса – бога растительности, покровителя виноградарства и виноделия.

           Загрей – другое прозвище и первоначальное имя Диониса – бога растительности, покровителя виноградарства и виноделия.

           Тарент – город и местность в южной Италии

           "MOONLIGHT DRIVE" – песня группы "DOORS".

           Горгиппия – античное название Анапы.

           Ауреус – римская золотая монета. В данном случае Лисий просто прикалывается, говоря "золотые ауреусы", потому что слово "ауреус" – и означает "золотой".