©   Марк Лотарёв, 2001

Все права на роман "Круг судьбы" принадлежат автору. Любое использование текста романа возможно только с разрешения автора.

• На предыдущую

У КУНЦЕВСКОЙ ИЗБУШКИ

          Поначалу полученное от мертвяка знание о заветном Бабаевском месте не внесло существенной перемены в жизнь Братана. Ему и в голову не пришло попробовать потягаться с могущественным хозяином. Однако вскоре события приняли неожиданный оборот. И начало этому положил приказ срочно заняться пассажирами "Запорожца".
          Во-первых, номер "Запорожца", который сообщил ему хозяин, соответствовал тому самому городу, где несколько дней назад они похитили девчонку. Это Братан точно выяснил в Курске, услав подельников обеспечивать "живца". Во-вторых, он узнал, что в газетах того города за девчонку обещана награда – двадцать тысяч баксов. А ведь именно по двадцать штук на брата приказал ему подкинуть мужикам в "Запорожце" хозяин. Угадывавшийся маршрут "Запорожца" также подкрепил мысль Братана, что поездка эта имеет прямое отношение к похищенной девчонке.
          Но особенно насторожило его то, что хозяин не отдал приказ просто ликвидировать троих нелепых путников, едущих на копеечной машине. Хозяин их опасается, – сделал вывод Братан. – И верно, есть отчего.
          Братан был уверен, что они не наследили, когда изымали девчонку и потом везли ее к хозяину в подмосковный дом. Он предположил, что за командой в "Запорожце" стоит отец Алены. Отец девчонки жил на сильном месте и, подобно Владисилу Борисычу, мог иметь тайные возможности.
          Стоит ли говорить, что такой поворот дела, в котором он играл первую скрипку, очень не понравился Братану?
          Еще одна важная новость ждала его ночью у избушки в курской глубинке. Место оказалось непростым, как и предполагал Братан. Но мало того – учуянный благодаря урокам мертвяка особый дух места был очень похож на другой. На дух того сильного места в Москве – в Кунцеве – где стояла изба, чудом уцелевшая среди новостроек. А то место, как заметил Братан, его хозяин обходил стороной.
          Утром, разделившись с подельниками, Братан в одиночку доставил в лесопосадку живца и наконец увидел тех, с кем имеет дело. Вид странного экипажа "Запорожца" – в особенности коренастого небритого мужика – окончательно утвердил Братана в его предположениях. Непростая это команда и неспроста держит она путь к Москве. Дерзкое решение еще не было принято Братаном, но оно уже созрело.
          Несмотря на полученные деньги (а сумма втрое превышала награду, обещанную за похищенную девчонку), трое в "Запорожце" продолжили свой путь на север. Но выяснилось это едва ли не через час – так странно петляла по дорогам неказистая машина. Братан понял: команда в "Запорожце" обладает чем-то, что позволяет ей бросить вызов всесильному Немал-Человеку. Исход в таком поединке мог быть только один: смерть одной из сторон.
          Он позвонил Владисилу Борисычу, доложил, что клиенты деньги взяли, но едут дальше. Хозяин спросил, где они ночевали. Братан ответил.
          – Убей всех троих, – приказал хозяин.
          Тщательно скрытая ярость послышалась Братану в твердом, спокойном голосе могучего хозяина Светлого братства. И вовсе уже поразительно: Братан вдруг понял, что ярость эту породил потаенный страх. Его хозяин боялся. Никогда прежде такого не случалось. И объяснение этому могло быть только одно. Впервые над жизнью всесильного Немал-Человека нависла реальная угроза.
          Братан был способен принять неожиданное, дерзкое решение. И он его принял. С этого момента он повел свою, рискованную игру.
          Прежде всего он избавился от свидетелей – своих подручных, – а это были совсем не те трое, которых приказал ему убить Немал-Человек. Потом он незаметно сел на хвост загадочному "Запорожцу".
          Братан знал: с той секунды, как он принял решение пойти против могущественного хозяина, Немал-Человек стал ему смертельным врагом. Ставкой в начавшейся партии были их жизни. Братан никогда не решился бы на такой шаг, не будь он уверен: накануне хозяин совершил обряд распознавания врага. Братану было известно, что этот обряд забирает много силы, и прежде чем Немал-Человек сможет его повторить, должно пройти несколько дней. Вопрос был в том, сколько?
          Только очень веские причины могут заставить Немал-Человека пойти на риск и повторно совершить обряд раньше срока, – рассуждал Братан. Отсутствие у Немал-Человека достаточной информации о происходящем – вот, как ни парадоксально, главный козырь Братана. Пока бывший хозяин уверен в его преданности и бойцовских качествах, он будет ждать известий и тянуть с повторением рискованного обряда. Он примет меры по розыску Братана, задействует свои связи в московском регионе, чтобы сразу узнать о появлении троих из "Запорожца". Но если Братан правильно оценил небритого мужика, засечь троих из "Запорожца" обычным путем будет далеко не так просто.
          Итак, один день Немал-Человек будет выжидать. Таким образом, прежде чем глава Светлого братства узнает о его измене, у Братана есть день сегодняшний и, очень вероятно, – день завтрашний. А дальше... Много чего может произойти за эти два дня.
          Братану претила мелкая игра. Когда он, стоя на асфальте в одних носках, остановил у села Битюгово "Запорожец", в карманах у него действительно было пусто. Два пятака на метро, которыми снабдил его в поезде Шмат, – вот все, чем он располагал, спускаясь в тоннель перехода на Курском вокзале.
          Братан знал кое-кого на Курском и мог без особого труда быстро раздобыть деньги, одежду, даже машину. Пожалуй, ему бы удалось сесть на хвост спровадившей его компании. Любой на его месте поступил бы именно так – не рискнул потерять свой козырный туз в бескрайнем море Москвы. И оказался бы не готовым к слежке, к целенаправленному воздействию на события. И засветился бы в конце концов: не вовремя, ничего полезного своей слежкой не добившись.
          Братан поступил совсем по-другому. Быстро пройдя тоннель, он использовал пятаки по назначению и спустился в метро. Через несколько минут поезд уже мчал его по кольцевой к станции пересадки.

          Задолго до описываемых событий Братан завел себе странную любовницу. Он был молодой, красивый, богатый, крутой парень, а она – одинокая тридцатисемилетняя женщина с ничем не примечательной внешностью, работавшая гримершей в рядовом театре за скромную зарплату.
          Ее имя было Лариса. Худенькая, невысокая, она, правда, выглядела моложе своих лет, но и только. Многие женщины с такой комплекцией выглядят моложе своих лет. Одевалась Лариса в силу своих скромных возможностей. Конечно, профессия гримерши могла бы ей кое в чем помочь, но к своим тридцати семи годам Лариса, честно сказать, уже махнула на себя рукой. Для кого ей, собственно, стараться сделать свое лицо лучше, чем оно есть на самом деле? Она была одинока.
          Поэтому совершенно непонятно, чем эта скромная гримерша привлекла молодого красавца Братана, когда он случайно увидел ее за кулисами театра, в котором она работала.
          В театр Братан заехал не из любви к искусству, а по делу. Он должен был переговорить с неким подающим надежды молодым актером. Актер этот понадобился хозяину Братана – Владисилу Борисычу. Со свойственной ему прозорливостью Владисил Борисыч разглядел в недавнем выпускнике театрального училища будущую звезду отечественного экрана. Вдобавок – не просто звезду, а такую, теплом которой не прочь будут согреть свою постель кое-какие очень влиятельные дамы несколько перезрелого возраста. Впрочем, последнее уже не имеет отношения к описываемым событиям. А потому вернемся к гримерше и Братану.
          Итак, Братан стоял в театральном коридоре и вел какой-то незначительный разговор с финансовым директором театра, дожидаясь нужного ему актера, когда мимо них прошмыгнула худенькая русоволосая женщина лет тридцати в далеко не новых джинсах и дешевом джемпере, с полиэтиленовым пакетом в руке. На состоятельного незнакомца она едва глянула, коротко поздоровавшись на ходу с кивнувшим ей финдиректором. Неожиданно Братан отвлекся от разговора и посмотрел вслед женщине хоть и коротким, но внимательным взглядом. Спросил, кто такая.
          – Это Лариса Д..., наша гримерша, – ответил Братану финдиректор, удивившись такому интересу опасного гостя к их неприметной гримерше (которая к тому же была старше этого бандита лет на пятнадцать).
          – На одну мою знакомую похожа, – бросил невзначай Братан и вернулся к прерванному разговору...
          Прошло несколько дней и как-то вечером, когда Лариса спешила после работы из театра к станции метро, ей навстречу шагнул молодой красавец с букетом алых роз в руке. Вежливо поздоровавшись (причем, парень обратился к ней по имени), он представился Иваном и протянул ей розы. Это был Братан.
          Сказать, что Лариса опешила – мало что сказать. Признаться, она даже слегка перепугалась. И поглядела по сторонам: словно хотела удостовериться, что это не ошибка и не чей-то злой розыгрыш, – удостовериться, что этот отлично одетый, симпатичный парень с глубокими умными глазами хочет подарить великолепные розы именно ей. Но рядом не было никого, кто мог бы иметь отношение к парню с розами. Только какой-то мужчина шел по другой стороне улицы, да женщина средних лет с белым фокстерьером на поводке не спеша удалялась в сторону перекрестка метрах в двадцати перед ними.
          Лариса вдруг вспомнила его: несколько дней назад она видела этого парня в их театре, – он разговаривал с их финдиректором. Вот откуда он знает ее имя.
          Между тем молодой человек заговорил с ней, извиняясь и объясняя свое поведение. И сделал это так обаятельно и вместе с тем как-то уверенно, что Лариса сама не заметила, как цветы оказались у нее в руках.
          – Спасибо, – смущенно сказала она, спрятав в букет невольную, счастливую улыбку. От аромата роз на миг закружилась голова.
          Молодой человек кивнул на другую сторону улицы, где стояла его дорогая машина, и сказал, что хотел бы пригласить ее поужинать вместе с ним. Лариса, конечно, отказалась, опомнившись и подумав, что ее втягивают в какую-то сомнительную историю. Иван, однако, настаивать на совместном ужине не стал, наоборот, тут же извинился за свое приглашение – действительно несколько навязчивое с его стороны, учитывая, что они только что познакомились. Он даже не предложил Ларисе подвезти ее домой – спросил только, можно ли ему проводить ее до метро.
          А потом усталая Лариса сидела в грохочущем вагоне метро, уткнув лицо в розы и, ни о чем больше не думая, поглядывала на пассажиров. И пассажиры тоже поглядывали на счастливую женщину, которой подарили такой великолепный букет роз.
          На следующий вечер Братан ждал Ларису на том же месте, и в руках у него снова были розы – на этот раз желтые. И Лариса на этот раз была одета и выглядела совсем по-другому. В театре даже заохали, когда она пришла на работу в самом приличном своем платье, с новой прической, тщательно наведя на лице красоту.
          – Господи, Ларчик, что это с тобой? – заявил ей актер Витя Капустин, сделав страшные глаза и шутовски качая головой. – Для кого это ты так расстаралась, мать?
          – Да уж, поверь, не для тебя, – огрызнулась Лариса, а сама подумала: "И в самом деле, ну чего я, дура, расфуфырилась на старости лет?"
          Однако пришел вечер, и счастливое вчерашнее воспоминание каким-то чудом опять воплотилось в реальность. И когда внимательный взгляд Ивана оценил происшедшую с ней перемену, Лариса чуть ли не ужаснулась при мысли, что она опять могла бы быть в своих ношеных джинсах и видавшей виды повседневной куртке. И испытала вдруг к Ивану невыразимую благодарность. Не появись он, и она бы сейчас как всегда торопливо дошла до метро и поехала, никому не нужная, в свою одинокую квартиру. Чтобы снять там поскорее невесть для чего надетую лучшую свою одежду. Чтобы потом залезть под душ – безжалостно, окончательно смыть с себя дурацкие, несбыточные грезы. А потом – надев домашний халат, приготовить себе обыденный ужин, посмотреть телевизор и завалиться наконец спать после закончившегося наконец рабочего дня.
          Надо будет напрячься и обновить свой гардероб, – твердо решила Лариса.
          Иван снова предложил ей поужинать в каком-нибудь небольшом уютном ресторане, и на этот раз она не отказалась. Снедаемая отвратительно трезвыми сомнениями, шалея и замирая в душе от собственной глупой доверчивости и нахлынувшей вдруг сумасшедшей беспечности, худенькая гримерша отдалась на волю ветра судьбы.

          Свою новую связь Братан не афишировал. Немногие, узнавшие о ней, восприняли его нелепый роман как крутой прикол, не более. Надо ли говорить, что Братан не стал их разубеждать. Даже Владисил Борисыч не придал тогда нужного значения мимоходом сообщенной ему информации.
          Между тем Братан был на удивление обходителен и нежен с невзрачной гримершей. А в постели повел себя с ней, как умелый любовник с желанной женщиной. К Ларисе совсем нежданно вернулось тихое удовольствие обладать своим женским телом.
          Открытую, видимую связь с гримершей Братан длил не дольше, чем требуется для мимолетного прикольного развлечения. В последнюю ночь перед их мнимым разрывом он особенно постарался в постели. Когда волна сумасшедшего наслаждения уже слегка отхлынула от женщины, но ее руки еще продолжали со всей силой любви обвивать прекрасное тело возлюбленного, Братан поведал Ларисе всю правду о своей сложной уголовной жизни. Именно неумолимые правила жестокого мира, из которого ему уже не выйти, причина того, что на время им нужно прервать всякую видимую связь. Хотя он не женат, и, видит Бог, она единственная женщина, с которой он встречается для души. Наверное, он ее любит.
          Братан прямо сказал Ларисе: если кому-нибудь станет известно, что их связь продолжается, перед ним встанет ужасный выбор. Либо навсегда покинуть ее, либо рисковать ее или своей жизнью. Таковы законы безжалостного мира, в котором он живет.
          Лариса подумала, что она, не задумываясь, отдала бы за него свою жизнь. Но речь шла не только о ее, но и о его жизни...
          После этой встречи у Ларисы осталось стойкое чувство, что другие женщины – которых, несомненно, много у Ивана, – всего лишь куклы, бездушные проститутки, которых он, будучи состоятельным парнем в расцвете сил, вынужден покупать. И все последующие годы она верила Братану, когда он говорил (впрочем, совершенно честно), что все еще не женился. Этот факт был для Ларисы бесспорным доказательством того, что по-настоящему он любит одну ее. Лишним подтверждением известной литературной истины: настоящая любовь смотрит на внутреннее содержание души, а не на внешнее – пусть даже эффектно-красивое – тело.
          Прервав внешне всякие отношения с Ларисой, Братан продолжал поддерживать с ней связь тайно. Одинокая женщина регулярно получала цветы, подарки, иногда билет на великолепный концерт. Отправитель сохранял инкогнито, но она-то знала, кто помнит и заботится о ней. И Братан был уверен: его серенькая гримерша будет одиноко, преданно ждать своего принца до тех пор, пока хотя бы раз в месяц будет слышать его голос по телефону и несколько раз в год проводить с ним великолепную ночь, вечер или день.
          Так они теперь и встречались – не чаще нескольких раз в год. Немногим чаще следовали телефонные звонки. Однако, когда Лариса серьезно заболела, некто, не посчитавшись с расходами, сделал все, чтобы она поправилась. А выйдя из больницы, Лариса получила путевку в отличный санаторий в Крыму. Кто проявил о ней такую заботу, осталось неизвестным, но сердце не обманешь.
          Нет ничего удивительного в том, что скромная гримерша всем сердцем полюбила Ивана-Братана. Можно сказать, что после ее болезни и выздоровления, он стал для нее единственным – тихим и чудесным – смыслом ее невзрачной жизни. Надо ли говорить, что Лариса не менее тщательно, чем сам Братан, оберегала от посторонних глаз и ушей их общую тайну.
          Когда в окружении Братана успели напрочь позабыть о его давней выходке, он решил, что время пришло. По его настоянию Лариса неприметно перебралась из своей маленькой однокомнатной квартирки (пятнадцатиметровая комната, убогие прихожая и кухонька, без балкона, вдали от метро, в далеко не престижном районе) в хорошую просторную однокомнатную квартиру, близко к центру и в пяти минутах ходьбы от станции метро, с которой она могла ездить на работу без утомительных пересадок. Это был подарок Братана к пятой годовщине их первой встречи.
          Был ли в действиях Братана изначальный, сознательный расчет, когда он знакомился с невзрачной гримершей? Вряд ли. Просто ему вдруг показалось тогда, что в этом что-то есть. Быть может, к этому добавилось нечто смутное, неосознаваемое, из дальнего детства. Но когда, спустя пять лет, Лариса купила по его настоянию новую квартиру, Братан побывал в этой ее новой квартире накануне переезда и устроил в стенном шкафу тайник.
          В тот вечер, когда он вынужденно расстался с экипажем "Запорожца", Братан отдал должное своей интуиции, подтолкнувшей его шесть лет назад к знакомству с гримершей. Тайная нора, которую он все эти годы готовил, и никому не известная преданная женщина – вот то единственное, что ему было нужно сейчас в смертельной игре, которую он повел против своего бывшего хозяина – Немал-Человека.

          Выйдя из метро, Братан быстро дошел до двенадцатиэтажного дома в тихих дворах. Легко взбежал на пятый этаж, позвонил. Ключа у него с собой не было, но он был уверен: хозяйка будет дома. Он почувствовал, как она подошла к двери, как смотрит в глазок.
          – Лариса, это я, – сказал он.
          За дверью тихо охнули, щелкнул замок. Братан деликатно замешкался, прежде чем войти.
          – Прости, я сейчас. Только в комнату не заходи! – Лариса успела юркнуть в ванную.
          Это было как раз то, что требовалось Братану. Заперев дверь, он, наконец, сбросил жавшие кроссовки (сволочь Шмат наверняка специально купил ему обувь меньшего размера) и под слышавшийся из ванной шум душа прошел на кухню. Вернувшись в коридор с кухонным топориком, Братан тихо открыл стенной шкаф, переправил на пол мешавшие вещи и быстро вскрыл тайник. Пистолет с глушителем, две запасные обоймы, коробка с патронами, несколько удостоверений и паспортов, парики, накладные усы, бороды, контактные линзы, пачка долларов. Уже не заботясь о маскировке, Братан поставил на место фальшивую часть стенки шкафа, положил обратно вещи, прикрыв ими образовавшиеся щели. Одно из удостоверений он сунул в карман, всё остальное сложил обратно в пакет и спрятал пакет за шкаф в комнате.
          Бросив взгляд на смятую постель, Братан быстро прошел в аккуратную, сияющую чистотой кухню. Он сделал это как раз вовремя. Когда он выходил из комнаты, вода уже смолкла, и почти сразу вслед дверь ванной открылась. Лариса – свежая, чистая, благоухающая, выжав все, что смогла наспех, из своей сорокатрехлетней внешности – выскользнула из ванной в красивом халате и промелькнула в комнату, попросив у Братана еще пару минут, чтобы одеться.
          Братан успел мягко улыбнуться ей из кухни, хотя в это время продолжал прокручивать в уме возможные варианты развития событий. Ничего не поделаешь, ему еще и в постели придется постараться, прежде чем заснуть. За эту ночь гримерше предстоит многое для него сделать.
          Неожиданность визита Ивана, его одежда сразу сказали Ларисе: что-то случилось. Придя на кухню уже тщательно одетой, она без всяких слов поняла: его жизни угрожает опасность. Его глаза попытались ее обмануть, но куда там... В его улыбке ей почудилась тоска загнанного зверя.
          Братан сразу оценил внутреннее состояние женщины. Он удовлетворенно усмехнулся внутри и в то же время окинул женщину совсем иным взглядом – взглядом, восхищенным ее преобразившейся внешностью. (Лариса и впрямь удивительно похорошела на миг от любви). Лишь потом Братан по-настоящему встретил ее глаза. Глубоким проникновенным взглядом смотрел он в глаза гримерше и думал: многого можно добиться, умело поддержав обделенного возможностями честолюбивого человека, но гораздо большего – преданности верной и поистине безоговорочной – можно достичь, если человеку невзрачному, тихому, ничего не ждущему от жизни, но с душой, потаенно верящей в немыслимое чудо, дать подержать в руках его мечту. Такая преданность – высшее, что может быть на этой земле. Она больше и глубже той преданности, которую дают подсадка на иглу и зомбирующее введение в сектантский транс.
          Лариса не выдержала. Прижавшись к груди Ивана, она заплакала, совсем не думая, что станет с ее лицом.           – Ну-ну, что ты, я еще жив, – утешил ее Братан. – Приготовь-ка поесть, у меня был трудный день.
          От сильных мужских рук по телу женщины шел неизъяснимый жгучий трепет. Невозможно было подумать, что эти руки могут исчезнуть навсегда.
          Когда его голос потребовал от нее простого, реального дела, она испытала к нему невыразимую благодарность. На мгновение прижавшись еще сильнее к своему возлюбленному, Лариса заставила себя оторваться от него, украдкой отерла слезы и принялась готовить ужин пришедшему мужчине. На миг ей почудилось, что на его теле раны, сочится кровь. Она упрямо мотнула головой.
          – Вот я и пришел к тебе опять, моя любимая, – сказал Братан. – Только ты одна во всем мире и можешь мне помочь.
          – Тебе надо уехать? – на секунду руки, быстро чистившие картошку, застыли, потом снова принялись за дело.           – Нет, – покачал головой Братан, зная, что она и затылком почувствует его движение. – Но я действительно попал в переплет, и ты можешь помочь мне из него выбраться. Скажи, ты готова уйти со своей работы?
          Руки женщины опять остановились, плечи ссутулились.
          – Да, – тихо, решительно сказала она.
          Поставив жариться картошку (как ни странно, это было любимое блюдо Братана), Лариса стала доставать консервы. Братан перехватил ее руки, забрал банки, поставил на стол. Она покорно замерла. Пристально глядя ей в глаза, Братан медленно приблизил к ней свое лицо, или ее лицо к своему? Весь мир заняли для нее его глаза – суровые, печальные, глубокие...
          – Тогда потом мы уедем отсюда. Вдвоем. Только ты и я, – чуть слышно прошептали его губы, коснувшись ее своим дыханием, и вслед – долгий сладостный поцелуй и дрожь, жгуче прошившая все ее тело.
          Отстранившись, Братан отвернулся и занялся консервами. Лариса чувствовала слабость, ноги не слушались, она плохо соображала. В этот раз провал в иной, великолепный мир был слишком неожидан. Всё вокруг было как сон. И очень не хотелось просыпаться.
          Лариса взяла себя в руки. Боясь оглянуться, сделала несколько шагов к плите. Когда он исчезал, ее уделом становились сомнения, недоверие, страх, что над ней просто смеются. Но каждый раз желание не верить этому побеждало. И она снова начинала неистово ждать своего возлюбленного. Его бездонных глаз, его голоса, проникающего в самую душу, его чудесной молодой красоты. Она вновь и вновь перечитывала историю Эдит Пиаф. Поздняя любовь маленькой француженки была так похожа на ее собственную. И Лариса думала: пусть она совсем неизвестна в сравнении с великой певицей (чья внешность была ничуть не лучше, чем ее), зато во сто крат сильнее и преданнее ее любовь.
          После ужина Братан постарался одарить увядающую гримершу долгим-долгим мгновением такой всепоглощающей любви, которая перекрыла бы все ее самые фантастические воспоминания и несбыточные мечты. И угасало это мгновение под его зачаровывающий шепот:
          – Я люблю тебя... Только тебя одну... Я люблю тебя...
          Затем он стал давать ей инструкции. К следующей переходил только после того, как, внимательно глядя ей в глаза, убеждался: гримерша крепко и точно усвоила предыдущую. Он знал: эта женщина проявит всю свою находчивость, чтобы выполнить то, о чем он попросит. Если понадобится, она найдет в себе для этого такие силы, о которых сама еще не подозревает.
          Лариса хотела, чтобы он немедленно уснул, но Братан дождался, пока приехало вызванное гримершей такси, и проводил ее до двери. Лишь когда женщина покинула квартиру, Братан лег. Спустя несколько минут он уже крепко спал. Через два часа – еще до рассвета – он проснется бодрым и свежим, и с новыми силами продолжит рискованную игру.

          Накануне сложный просчет ситуации привел Братана к неожиданному и крайне рискованному решению. Он, конечно, понимал, что не может в одиночку, без предварительной подготовки, без отдыха, идти по пятам Шмата, Ивана и непонятного дедка. Но решающую роль все же сыграла его интуиция, раз положившись на которую в игре, следует идти до конца. У Братана была уверенность: тройка, на которую он поставил, обязательно появится у кунцевской избушки. Там он ее и перехватит: отдохнув ночью, изменив свою внешность и забрав из тайника документы, оружие и деньги.
          Братан отлично знал, чем и насколько рискует. Трое могли направиться в Кунцево прямо с вокзала и уйти из избы еще затемно, до его появления. Тогда он их потеряет и вряд ли найдет до того, как Немал-Человек повторит обряд распознавания врага и узнает всю правду о своем любимце. Достаточно Братану немного ошибиться во времени, и он сам не даст за свою жизнь ломаного гроша. Но Братан почувствовал: он должен принять этот риск. Именно для этого момента он закладывал и берег никому не известную квартиру с тайником и преданной ему, как цепной слуга-пес хозяину, гримершей.
          Уверен был Братан и еще кое в чем, что обязательно предпримет Немал-Человек, и против чего он должен вовремя принять свои собственные меры.

          Братану не нужен был будильник, чтобы проснуться точно в намеченное время. Ровно в четыре он открыл глаза, пружинисто сел, посмотрел на сидевшую в кресле Ларису. Ночь дорого далась гримерше. Никакие героические, профессиональные усилия не могли скрыть того, насколько осунулось и постарело за эту ночь ее лицо. Но Братана уже ждали завтрак, новая одежда и обувь, и все, что нужно для технологического ритуала изменения внешности.
          Улыбнувшись, он подмигнул гримерше, легко встал, демонстрируя женщине все великолепие своего тренированного тела, прекрасного, как у античного бога. Лариса вскочила. На несколько секунд Братан крепко прижал ее к себе, наградив за старание коротким, сильным поцелуем.
          Менее чем через час он уже выходил из квартиры. Братан запретил Ларисе провожать его, велев ей сразу запереть за ним дверь. На всякий случай он обнял ее в прихожей и поцеловал на прощанье, хотя был уверен, что навсегда покидает использованную дурнушку. Что ж, ей грех сетовать на судьбу. Она оказалась к ней куда более благосклонной, чем ко многим другим, чья жизнь пересеклась с его жизнью.
          Решительно захлопнув дверь, Братан бодро сбежал по лестнице. Он был рад, что вступает в решающую схватку, сделав большое доброе дело.

          Тем же ранним московским утром неподалеку от странной избы в Кунцеве стоял припаркованный здесь еще с вечера "Ниссан" такого давнего выпуска, что смахивал на отечественную модель. Из него отлично просматривалась единственная улица, по которой можно было подъехать к избушке, видна была и сама изба с потемневшей от времени деревянной дверью.
          В "Ниссане" сидели двое вооруженных светлых братьев: Гамзат и Леха. Леха, занимавший водительское место, спал, откинувшись на подголовник. Гамзат старался сохранять бдительность, следя за улицей впереди и сзади – через зеркало. Было пустынно и тихо, даже машины не ездили. Окно со стороны Гамзата было открыто – утренний холодок бодрил, кое-как компенсируя монотонность безлюдной улицы.
          Когда метрах в ста позади на улицу вышел какой-то мужик, взгляд Гамзата сразу за него зацепился. Мужик шел по другой стороне улицы нетвердой походкой – видно, был с бодуна. Миновав пятиэтажку, он пошел вдоль каменного забора, потом, даже не глянув по сторонам, стал переходить улицу.
          Как ни смешно, именно в этот момент по улице ехала первая за последние несколько часов машина – салатные "Жигули" с одиноким водителем. От резкого в утренней тишине сигнала мужик отскочил, едва не упав. Взвизгнув тормозами, "Жигуль" вильнул, выровнялся и, вновь прибавив ход, промчался мимо "Ниссана".
          Гамзат отпустил рукоять пистолета. Застыв посреди улицы, мужик яростно матерился вслед обидчику. Проснувшийся Леха глянул на Гамзата, понял, что тревога ложная и снова закрыл глаза.
          Гамзат продолжил наблюдать в зеркало за мужиком. Он уже хорошо разглядел его: помятого вида мужчина лет сорока, бородатый, с нечесанными волосами, спадавшими на лоб, – похоже, из интеллигентов. Мужик сутулился, одежда его была местами испачкана, в руке болталась холщовая сумка.
          Как только мужик приблизился к "Ниссану", рука Гамзата снова нырнула за отворот пиджака. Бормоча и делая руками нелепые движения – будто объяснял кому-то что-то матерное про ополчившийся на него мир, – мужик прошел по тротуару мимо Гамзата. Метрах в пяти от машины он остановился, покачиваясь, порылся в боковом кармане и вытащил мятую пачку дешевых сигарет без фильтра. Сунув в рот сигарету, мужик со второго раза попал пачкой обратно в карман и начал искать спички. В карманах их не оказалось, мужик запустил руку в сумку и наконец, удивленно выругавшись, достал оттуда коробок.
          Чиркнув раз-другой спичкой, мужик отбросил ее и достал следующую. С ней повторилась та же история, третья спичка вообще сломалась. Похоже, дело было в стершейся сере коробка.
          На этот раз пальцы мужика ничего не нашли в коробке, потому что он раскрыл его и, выругавшись, швырнул на тротуар. Горестно матерясь, бедолага растерянно застыл, глянул под ноги, беспомощно оглянулся по сторонам и тут увидел рядом машину с людьми. При виде машины он обрадовался так искренне, как будто только что ее заметил. Вынув изо рта сигарету, мусоля ее пальцами и широко улыбаясь, мужик направился к машине.
          Пока мужик подходил, Гамзат неприметно оглядел улицу, заметил, что Леха открыл глаза.
          – Брат, выручи, спички кончились, падлы, – дружелюбно заглянул в открытое окно мужик.
          В одной его руке была сигарета, другой – сжимавшей лямки сумки – он взялся за край окна. Гамзат убрал руку с пистолета, достал лежавшую в правом кармане зажигалку.
          Мужик жадно дернул руку с сигаретой к губам, но сигарета вдруг выскользнула из непослушных пальцев. Матернувшись в сердцах, мужик резко нагнулся, на мгновенье его руки исчезли из поля зрения Гамзата, а когда рука мужика появилась вновь, вместо сигареты в ней был пистолет с глушителем. Сухой щелчок раздался мгновенно. Продырявленная голова светлого брата откинулась на спинку сидения – за подголовник.
          Только теперь вполне проснувшись, Леха увидел страшную картину: его приятель подергивается, из головы и изо рта его текут струйки крови, а прямо в лицо Лехе нацелен ствол с глушителем. На мгновенье ствол заслонил всё – даже незнакомое лицо в окне.
          – Я Братан, узнаешь? – требовательно произнес знакомый голос. – Сделаешь все, как надо, будешь жить, светлый брат Алексей.
          Свободная рука Братана нырнула за отворот пиджака Гамзата, извлекла оттуда пистолет и исчезла за дверцей. Ствол с глушителем по-прежнему смотрел в лицо Лехе.
          Братан быстро приказывал, Леха безропотно подчинялся. Первым делом он достал из кобуры двумя пальцами свой пистолет и бросил его на заднее сидение. Затем, подвинув чужое мертвое тело, дотянулся до противоположной задней дверцы, опустил стекло и открыл замок. Вернувшись в исходное положение, Леха просунул руки в руль – снизу за поперечину, по локоть, – снова вывел их поверх руля и прижал кисти к верхнему ободу. Все это время ствол с глушителем неотрывно следовал за его головой.
          Когда светлый брат слегка запутал рулем свои руки, Братан мгновенно переместился к раскрытому окну задней дверцы, снова взяв его на прицел. Аккуратно открыл дверцу. Спокойно переложил пистолет из правой руки в левую, оказавшуюся уже внутри машины. Забрался на заднее сидение, захлопнул дверцу. Проверил стоявшую под ногами сумку – в ней оказались два автомата с запасными магазинами. Положив в сумку оба трофейных пистолета, Братан огляделся. Улица по-прежнему была пуста.
          – Если узнал меня, кивни, брат Алексей, – весело сказал Братан.
          Леха кивнул.
          – Помни о моем обещании. Высвободи руки и пристегни этого ублюдка, чтобы не болтался.
          Леха покорно повиновался.
          – Теперь поехали. И еще вот что, брат Алексей, расскажи подробно все, что знаешь о вашем задании, и как с хозяином связь держите.
          Следуя указаниям Братана, уже через несколько минут Леха остановил машину напротив канализационного люка. Слева был собачий выгон: несколько ранних пташек выгуливали в отдалении своих любимцев, полностью поглощенные этим занятием. Справа тянулся длинный, глухой бетонный забор с колючкой поверху.
          – Выходим синхронно, ты меня хорошо знаешь, – предупредил Братан.
          Оба вышли с одной – водительской – стороны, пистолет переместился в карман куртки Братана, красноречиво оттопырив его глушителем. Достав из багажника подходящую железяку, Леха принялся за крышку люка, оказавшегося между машиной и бетонным забором. Присутствие за спиной Братана удесятерило его силы.
          Оглядевшись, Братан приказал переправить тело светлого брата поближе к преисподней. Оно глухо шмякнулось в люк. Леха взмок, руки его тряслись, но характерного сухого хлопка, обрывающего жизнь, не последовало. Леха торопливо пристроил на место крышку. Проделав эволюцию в обратном порядке, светлые братья снова оказались в машине.
          Когда они вернулись на тихую улицу возле избушки, Братан глянул на часы. Их отсутствие длилось около шести минут. Братан удовлетворенно улыбнулся, пока все шло как по маслу.

          Утро сменил день. Несколько раз они выходили на связь. Пару раз – когда с ними говорил не лично хозяин – трубку брал Братан. Сказав две-три коротких фразы слегка охрипшим голосом брата Гамзата, отключался. Брат Гамзат и при жизни был немногословен. Светлого брата Григория, поддерживавшего с ними связь, обмануть удалось без труда. Один раз их проверил патруль. Братан сунул под нос менту удостоверение капитана ФСБ (особый отдел) и веско порекомендовал им убраться отсюда, помалкивать и до вечера держаться подальше от этого места.
          В половине первого из избы вышла хромая старуха с клюкой. Почти до двух часов она копалась в огороде, после чего вернулась в дом.
          Время шло, уже больше восьми часов торчали они у избы. Впервые Братаном овладело настоящее сосущее беспокойство. Чутье не подвело его – трое не поехали сюда на ночь глядя, прямо с вокзала. Что они успели побывать здесь за те шесть минут, пока Братан избавлялся от трупа, невероятно. Но почему они не едут? Длить бессменную вахту у избушки с каждым часом становилось все опасней.
          Может быть, он все-таки ошибся? Как ошибся с оценкой Ивана. Понимая, что Леха с Гамзатом – не Братан со своей группой, и всех троих могут не положить, Немал-Человек четко расставил акценты. И в качестве главной мишени определил им вовсе не небритого мужика с волчьей повадкой, а долговязого увальня Ивана. У Братана не было оснований не верить светлому брату.
          Было уже начало пятого, когда в конце улицы появилось такси. Немного проехав, оно замедлило ход. Вот они, – мелькнуло в голове у Братана. На него вдруг накатило чуть ли не восторженное ощущение фарта. Наверняка они ориентируются по номерам домов, и таксист снизил скорость, чтобы не пропустить нужный номер.
          Такси, как он и ожидал, остановилось напротив избушки. Из него на проезжую часть выбрался дедок балагур, обошел машину, нерешительно подошел к огороду, постоял, оглянулся, сделал было пару шагов назад, снова остановился. Только после этого из машины вышли двое других. От Братана не укрылось, как небритый мужик оглядел окрестности. Одна его рука была опущена в черную сумку, висевшую у него на плече.
          Но более внимательно Братан следил за Иваном. Тот вел себя странно. Вроде как опасливо застрял возле дверцы под прикрытием мужика, и в то же время, как каланча, выставился высоко над машиной.
          Шмат что-то сказал Ивану, оба подошли к дедку и вместе с ним прошли к дому. Шмат, неприметно оглядываясь, держался последним. Иван постучал и отступил с крыльца. Открылась дверь, на крыльцо вышла давешняя старуха. О чем-то перемолвившись с Иваном, она вернулась в дом. Следом за ней вошли и трое приезжих. Дверь закрылась.
          Такси осталось дожидаться гостей напротив избушки.
          – Поехали, – властно сказал Братан.
          Сама судьба вела его в этом раскладе. Ведь он ничего не знал о сегодняшнем дне, когда месяц тому назад решил осмотреть окрестности избы. Теперь ему не было нужды искать подходящее место. Скрытый с трех сторон закоулок среди гаражей был совсем рядом.
          Везение продолжалось: все гаражи были закрыты, людей – никого. Братан велел заехать в тупик.
          – Выключи двигатель, – приказал он.
          Леха вдруг отчетливо понял: эта секунда – последняя в его жизни. Как в кошмарном сне, порыв срочно, стремительно что-то сделать воплотился в свою противоположность. Не в силах шевельнуть даже пальцем, Леха застыл, как в параличе. Он еще услышал сухой хлопок, но уже не узнал его последствий – смятый, разрушенный страшным ударом.
          Братан пустил пулю так, чтобы она ушла в открытое окно, но, как и в случае с Гамзатом, пуля застряла в башке светлого брата. Братан воспринял это как добрый знак. Все по-прежнему шло, как у игрока, которому прет карта.
          Ничего не поделаешь, брат, – усмехнулся мысленно Братан. – Я решил нарушить свое обещание сохранить тебе жизнь. Считай, что я убрал тебя как свидетеля, который мог бы потом сказать, что Братан не держит своего слова.
          Братан действовал быстро и точно. Не прошло и минуты, как труп надежно упокоился в запертом багажнике "Ниссана". Наскоро вытерев кровь, Братан сел за руль, запустил двигатель, сдал назад и вырулил из тупика.
          На этот раз он уложился в четыре с половиной минуты, выехав на улицу с той же стороны, откуда приехало такси. Такси по-прежнему стояло напротив избушки. Братан загодя свернул направо – на въезд во двор жилой пятиэтажки. Оставив машину под прикрытием торца дома, он отлил на стену, пересек улицу и поднялся по крутому склону взгорка. По краю взгорка росли кусты, а несколькими метрами дальше вдоль него шла длинная глухая стена большого гаража. По ту сторону гаража – метрах в ста – начинался жилой квартал. Высотные современные дома.
          Прокравшись вперед, Братан присел за куст. Отсюда он мог контролировать все отходы от избы. Братан достал бинокль и уже собирался лечь, как вдруг ему на глаза попались молодые зеленые листочки. Едва заметно улыбнувшись, Братан осторожно потрогал их рукой, после чего лег и поднес к глазам бинокль.

СЕРЕДНЯЯ СЕСТРА

          – Здравствуйте, бабушка, можно у вас воды напиться? – спросил Иван, как научил его Шмат Разум.
          Опершись обеими руками на палку, бабка стояла на крыльце и внимательно изучала Ивана колючими зрачками. Из-за сильных морщин глаза ее были узки, как щелки.
          – Э, да ты, я слышу, не из наших краев. Откуда будешь, зачем на Москву пожаловал? – голос у бабки оказался скрипучий и в то же время какой-то пришамкивающий.
          – Мы, бабушка, с Украины приехали. Это вот друзья мои: Шмат Разум и Сидор Петрович. А меня Иван зовут.
          Иван оглянулся на Шмата – мол, выручай, что дальше-то говорить? Шмат почему-то предупредил его, чтобы он про бабкину сестру из деревни молчал, а сперва попросил воды напиться, умыться с дороги и всякое такое.
          – Иван! Хорошее имя, – смягчилась бабка. – Меня баба... Ядвига зовите.
          Ивану почему-то показалось, что бабка, прежде чем сказать свое имя, сперва подумала: как бы ей назваться нежданным гостям.
          – Ну, чего на пороге стоять, проходите в дом, – пригласила она гостей и сама вошла первой. То ли из неуважения, то ли подавая пример.
          Изба бабы Ядвиги удивительно напоминала избушку бабы Леси, только была значительно больше. Переглянувшись, Иван с товарищами вошли следом за бабкой. Иван, шедший первым, невольно продвинулся чуть вперед, Шмат Разум и Сидор Петрович же робко застряли на самом пороге, подпирая спинами дверь.
          – Так зачем на Москву пожаловал, Иван? Как ко мне попал? – снова спросила бабка.
          Она уже успела пересечь сени и теперь стояла, развернувшись, на пороге горницы.
          – Дайте мне сперва воды напиться, бабушка, в горле пересохло, – хрипло сказал Иван.
          У него и правда вдруг так сухо стало во рту, как будто там с утра и капли не побывало. И лоб стал зудеть.
          – Напейся, вон кувшин, а вон и ковшик рядом, – показала баба Ядвига на лавку под окном. Окно было занавешено двумя узорными занавесками.
          Иван разулся, снял куртку, повесил ее на вешалку (на этот раз не уронил, как в избе бабы Леси), подошел к лавке, налил в ковшик воды, напился. От холода заломило зубы, но во рту сразу стало хорошо – ледяная вода была удивительно вкусной. Наверное, где-то рядом был у бабки колодец или родник.
          – Мне бы, баба Ядвига, еще лицо умыть, – попросил Иван.
          – Так вон кран, – кивнула бабка на белую эмалированную раковину с обыкновенным водопроводным краном в углу.
          Почему-то водопроводный кран очень удивил Ивана. Как будто он ждал, что никакого водопровода тут и в помине не будет. Стараясь не наплескать на узорную дорожку, Иван аккуратно умыл лицо. Вспомнив наказ бабы Леси, украдкой расстегнул рубашку и вынул узорную ширинку, которую прятал там от Шмата. Промокнул лицо.
          Увидев в руках Ивана ширинку, баба Ядвига сощурила и без того узкие свои глаза и вдруг проворно заковыляла к нему через сени.
          – Что это у тебя, проезжий? А ну дай, – требовательно протянула она руку.
          Иван послушно отдал ей вышитое полотенце.
          – Э, да ты, я вижу, не простой гость, а дорогой, – сказала баба Ядвига. – Давно ли у моей младшей сестры побывал?
          – Недавно, бабушка. Позапрошлую ночь у нее ночевали, – ответил Иван.
          – Почему сразу не сказал, что привет от нее привез? – пристально поглядела бабка в глаза дорогому гостю.
          Иван смутился, отвел взгляд, поверх головы бабки недовольно глянул на Шмата, но тот только почтительно закивал – мол, так и надо. Иван молчал: не знал, что сказать. Но тут баба Ядвига сама пришла ему на выручку.
          – Этот, что ли, научил? – обернувшись, проницательно указала она палкой на Шмата.
          Шмат потупился.
          – Да уж ладно, лесная душа, проходи, не стой на пороге, – смерив его взглядом, смилостивилась бабка.
          – И ты тоже, Сидор Петрович, проходи в горницу, не стесняйся.
          Вернув Ивану ширинку, баба Ядвига ласково взяла его за руку.
          – Проходи и ты, гость дорогой.
          Иван смутился – не знал, что делать с полотенцем. Когда бабка отпустила его руку, повернувшись к другим гостям, он не нашел ничего лучшего, как снова спрятать влажное полотенце под рубашку. Между тем Шмат Разум и Сидор Петрович разулись, разделись и прошли в горницу. Сидор Петрович сделал это неторопливо, с достоинством, польщенный тем, что к нему, в отличие от Шмата, обратились по имени отчеству. Вошли следом за ними и Иван с хозяйкой.
          – Присаживайтесь к столу, гостюшки, – пригласила баба Ядвига. – Отведайте моего киселя с дороги, сегодня варила. Не даром говорят: поел киселя – силушка пришла. И пирожков моих поешьте – только что напекла.
          Гости, не без робости, уселись к простому деревянному столу. Вмиг на нем появилась красивая вышитая скатерть, а на ней – разрисованный глиняный горшок с киселем, три глиняные кружки, три ложки и блюдо, полное румяных пирогов.
          Чтобы уважить хозяйку, гости без лишних слов налегли на пироги, заедая их киселем. Бабка тоже присела к столу, оперлась обеими руками на свою палку и внимательно следила, как едят гости. Только когда они съели по несколько пирогов и по кружке киселя, баба Ядвига возобновила расспрос Ивана.
          – Так зачем на Москву заехал, молодец, по доброй воле, али нужда привела?
          – Нужда, баба Ядвига, – сказал Иван. – Хотим мы девушку похищенную из беды выручить, родным отцу-матери вернуть. У вас тут какой-то Немал-Человек живет. Говорят, он к этому делу причастен.
          – Он, он похитчик. В неволе девку держит, жениться на ней хочет, – неожиданно встрял в разговор Шмат Разум.
          – Цыть ты! – прикрикнула на него баба Ядвига.
          – Уж не твоя ли суженая? – хитро оборотилась она к Ивану.
          – Да нет, при чем тут это, – смутился Иван. – Просто жаль девушку, помочь хочется.
          Он хорошо помнил фотографию в газете и вовсе не горел желанием жениться на этой Алене, которую и в глаза-то не видел.
          – Ой ли? Ишь, зарделся как, – довольно сказала баба Ядвига.
          – Есть тут такой супостат, – кивнула она. – Давно бесчинствует в миру, унять его некому. Да мне до ихней жизни и дела нет. Ты – другое дело, тебя ко мне моя младшая сестра прислала. А девицу и правда он полонил, твой провожатый верно сказывает.
          Еще раз бесцеремонно оглядев Шмата Разума, бабка снова повернулась к Ивану, некоторое время внимательно смотрела на него колючими проницательными глазами.
          – Да только ты, молодец, о Немал-Человеке околицей говоришь, а сам в руках его поганые деньги держишь, – засмеялась вдруг баба Ядвига.
          – А это разве его? Я не знал, – еще гуще покраснел Иван.
          – Взял и правильно, – отрезала хитрая бабка. – Что от врага убыло – тебе прибыло.
          – Да только Москва теперь большая, как ты Немал-Человека искать в ней станешь? – вздохнула она. – А ну как не ты его, а он тебя первый найдет? Ведь на ладошку положит, другой сверху прихлопнет – мокрого места не останется.
          – Так ведь он, наверное, там, где девушка эта похищенная, – не испугался ее слов Иван. – У меня одна вещь есть, она укажет, как к ней добраться. Только мы не знаем, как ее – эту девушку – выручить, если он такой крутой. Баба Леся сказала, что, может, вы подскажете.
          – Нет, добрый молодец, как победить Немал-Человека я не знаю, – задумчиво сказала баба Ядвига. – Побаивается он меня, стороной мой дом обходит – то правда. Но средства против его силы у меня нет.
          Баба Ядвига замолчала и больше не говорила. Иван пригорюнился. Получалось, что деваться некуда. Придется им самим – с одним флюгером – за девчонкой идти. Да только что они вдвоем со Шматом против этого гада сделают?
          – Не горюй, молодец, есть у меня старшая сестра, – выдержав долгую паузу, сказала баба Ядвига. – Давно я у нее не была. Живет она в Вязьме. Да сейчас тут все по-новому – землю в камень одели, адреса какие-то повыдумали. Не подскажу, как ее и найти. А только средство, чтобы с Немал-Человеком справиться, есть у нее одной. Кроме моей старшей сестры, больше никто вам в этом деле не поможет.
          – Коли мою старшую сестру найдете – с победой да с девицей домой придете. Ну а коли не найдете – своих костей не соберете, – сверкнув из щелок-глаз зрачками, неожиданно зловеще закончила вдруг баба Ядвига.
          Рука Сидора Петровича, потянувшегося было за пирожком, так и застыла над столом. У Ивана комок подкатил под горло. Да и Шмат Разум спал с лица при последних словах хозяйки.
          – Спасибо, бабушка, – собравшись с духом, поблагодарил Иван за угощение.
          Опершись большими руками о стол, он поднялся. Сидор Петрович и Шмат Разум тут же последовали его примеру.
          – Благодарствуем. Спасибо, хозяйка.
          – Куда это вы так скоро? – удивилась баба Ядвига. – До ночи близко, а до Вязьмы далеко. Уж коли ночевать не хотите, так хоть вечерок посидите. Уважьте хозяйку.
          Все трое, как по команде, уселись обратно. Но есть не спешили, сидели, смущенно переглядываясь. Словно и не замечая их смущения, Баба Ядвига тут же положила гостям еще по кружке киселя, подвинула блюдо с пирогами:
          – Ешьте-ешьте, а то и блюда под пирогами не видать.
          Гости дружно взяли по пирогу, откусили и заели ложкой киселя. Пироги были с капустой – Иван любил такие. А у бабы Ядвиги они были столь же вкусны, как и вода в кувшине. Да и от киселя как будто сила прибавлялась.
          – Негоже мне, старой, просить тебя, добрый молодец, – опершись подбородком на руки, сжимавшие палку, обратилась к Ивану баба Ядвига. – Сестра ширинку тебе дала. Да может, оставишь ее мне на память? Давно я и младшую сестру не видала.
          – Да что вы, бабушка, берите конечно, – улыбнулся Иван и тут же смутился, вспомнив, куда положил ширинку.           Прячась за стол, он украдкой расстегнул рубашку, вытащил узорное полотенце и протянул его бабе Ядвиге. Бабка проворно взяла ширинку, погладила ее старческой рукой.
          – Ну и спасибо, – быстро сказала она.
          Сложив ширинку, баба Ядвига тяжело поднялась, вздохнула.
          – Нечего делать, вижу – от чистого сердца отдал мне подарок. Ну, а коли так – дам и я тебе одну вещицу.
          Баба Ядвига вышла из горницы в соседнюю комнату и вскоре вернулась: уже без ширинки, но зато с широкой белой тесьмой, вышитой красным узором, в морщинистой руке. Подойдя к Ивану, она жестом оставила его сидеть и повязала тесьму ему на голову.
          – Вот так, молодец, носи не снимай, людей не смущайся, а подарок мой тебе службу сослужит – от воронова глаза сбережет. Ну иди, глянь, – пригласила она его.
          Поднявшись, Иван подошел следом за бабкой к зеркалу. На удивление, ему понравилось, как он выглядит с повязкой. Ему бы еще волосы отрастить – стал бы точь в точь русский молодец, какими их любят выводить в исторических фильмах.
          – Красиво. Спасибо, бабушка, – поблагодарил Иван.
          – Вот и ладно, – обрадовалась баба Ядвига. – Ну иди, поешь еще киселя с пирогами. Много тебе силы нужно, Иван, если ты на Немал-Человека идти собрался.

          В то время, как Иван с товарищами скромно налегали на кисель и пироги у бабы Ядвиги, а перерядившийся Иван-Братан коротал время на взгорке, следя за ее избой, сам Немал-Человек – голый и отрешенный – заканчивал томить на тлеющих углях камина накрытую медной крышкой старинную медную чашу.
          Вечер накануне Владисил Борисыч провел, отдавая распоряжения нужным людям в Москве и в ближнем Подмосковье. В ключевые точки, где могли появиться его враги, отправились верные, обученные светлые братья из его личной охраны. Правда, лучших его людей – Ивана и его группы – под рукой у Владисила Борисыча не было, однако это обстоятельство не поколебало его уверенности в своей силе. Напротив, после ярой утехи с сестрами Ольгой и Людмилой, Владисил ощутил в себе такой прилив энергии, который напомнил ему прежние года. Когда не было у него ни отлаженного Светлого братства, ни лично им обученных верных подручных. Когда ему приходилось рассчитывать только на собственную могучую и хитрую силу в той сложной игре, где проигравший исчезал навсегда, а победителю доставались власть и большие деньги. С удовольствием вспомнил Владисил Борисыч, как неизменно ломал он хребты всем, кто становился в те годы у него на пути.
          Ночь Немал-Человек провел в глубоком, целящем сне. Только утром задействованные им связи принесли наконец первую существенную информацию. Она пришла из Курской области. В троих мужчинах, найденных мертвыми еще накануне, только что опознали его учеников, прилетевших позавчера в Курск вместе с Иваном. От места, где их нашли, было не больше сотни километров до проклятой деревеньки. Все трое были убиты профессионально.
          Ни о самом Иване, ни о второй машине, которой снабдили его в Курске, ни о "Запорожце" с его злоносным экипажем по-прежнему ничего не было известно. Они будто растворились в бескрайней расхлябанности Руси.
          Владисил Борисыч лично обзвонил светлых братьев на ключевых постах. Все было тихо. Впрочем, он этого и ожидал: ход событий не мог быть так прост. Проверив охрану вокруг дома, Владисил Борисыч прошел к покоям Алены и почти час посвятил разговору со своим цепным псом – старым слугой.
          Днем он понял, что продолжать оставаться в неведении о своих врагах смертельно опасно. Необходимо было повторно совершить обряд превращения в своего побратима Ворона.
          Владисил Борисыч еще не вполне восстановился после предыдущего воплощения. Риск затратить чрезмерно много силы был очень велик (а он чувствовал: сила, как никогда, понадобится ему). Но это была единственная возможность вновь овладеть ситуацией, ускользающей из-под его контроля.
          Приняв решение, Владисил Борисыч немедленно удалил охрану из дома на прилегающую территорию. Пленницу перевел наверх – в комнату рядом с кабинетом, чтобы верный слуга мог одновременно охранять их обоих. На всякий случай девушке насильно вкололи снотворное, от которого она быстро заснула. После этого Владисил Борисыч заперся в своем кабинете и приступил к обряду.

          Сняв с чаши медную крышку, вгляделся Владисил в поверхность отвара. И исчезла вокруг него комната. Оказался он на поляне, на пологом склоне, посреди дремучего леса. Жарко тлели перед ним угли костра. Поднес Владисил ко рту горячую чашу и выпил отвар до дна. Дыхание его стало замедленным, силы жизни и смерти потекли в нем. Тяжек и долог был ток их. С трудом переходила его сила в душу и глаза Ворона.
          Не сразу взлетел Ворон. Глаза его внимательно смотрели на высокие сумрачные деревья, на темь в глубине ельника, на свет неба над поляной. Сперва взлетел Ворон на ветку, простершуюся над землей. Быстро колотилось его сердце, топорщил перья потянувший по склону ветерок. Лишь отдохнув, Ворон с силой взмахнул крыльями и вознесся в небо – высоко над бескрайним лесом с тонкими, блестяще-серыми жилами рек.
          Быстро – минута за сто лет, две – за двести – стала меняться под ним земля. Исчезли леса, исчезли пашни вокруг лесных деревень, исчезли и сами деревни. Сплошное каменное поселение разрасталось под ним, охватывая серым гранитом блестящие жилы рек. Мелькнули вспышки разрывов и удары канонады. И вот застыло все.
          Еще выше взлетел Ворон, чтобы охватить взглядом людские постройки без края. И заметил место, где притаилась угроза. Взмахнув крыльями, Ворон стал плавно спускаться к западу. Вот уже видит он деревянную избу – темную на свободном месте среди каменных домов, ровно мощеную улицу по-за ней – под склоном взгорка. Знакомо то место Ворону, пристальным стал его взгляд. Вцепившись пальцами в почву, застыло у костра на лесной поляне оставшееся на земле тело.
          Вдруг все расплылось перед глазом Ворона. Он ощутил жгучую резь, из глаза обильно потекли слезы. Ворон повернул голову, но и с другим его глазом случилось то же самое. Взор его застился сплошными разводьями, вдвое сильнее стала жгучая резь.
          Напрягся Ворон, собрал всю свою волю и на миг увидел неясные – как сквозь колеблющуюся воду – силуэты, в которых признал своих врагов. Их было четыре, но кто четвертый враг, Ворон разглядеть не мог. В последнем усилии напряг свое зрение Ворон. Острая, невыносимая боль прошила вдруг его голову, обильными ручейками побежали по оперению слезы.
          Не выдержав, Ворон крепко закрыл глаза и упал к земле. Невидимые неслись в обратном порядке столетия. Силы и память покинули его...

          Владисил лежал навзничь на влажной медвежьей шкуре. Глаза его были плотно закрыты. Жгучая резь бушевала в них. Он не знал сколько прошло времени, пока резь наконец ослабла. Хотелось отереть рукой мокрые веки, но не было сил шевельнуться. Обильно текли по вискам слезы. Смешиваясь с потом, струйками огибали холодные уши.
          Несколько минут Владисил терпеливо, сосредоточенно ждал. Понемногу возвращались к нему силы и память. Пошевелив пальцами правой руки, он на ощупь нашел полотенце, медленным движением вытер веки, открыл глаза. Приглушенный свет кабинета ударил по глазам, вновь обожгла их чужая, острая резь, но Владисил выдержал удар, и резь отступила. Он увидел расплывающийся – как будто смотришь сквозь воду – потолок, напряг вернувшуюся память, но ничего, кроме смутных образов, не смог найти в ней из того, что увидел Ворон. Неясно было даже, над какой местностью кружил его побратим. Владисил попробовал сосредоточиться, вспомнить все, что было до страшного удара. Голову прошил болевой спазм. В глазах потемнело...
          Когда боль отпустила его, Владисил Борисыч сел, обтер мокрое от пота тело. С трудом поднявшись, подошел к сейфу, набрал шифр, потянул с полки ключ. Серебряная игла вошла в вену, могучая сила медленно растеклась по его жилам. Ясным и мудрым стал ум, вновь распрямились стальные плечи. Он больше не пытался вспомнить то, что увидел за запретной чертой.
          Хороший урок нарушившему правило Терпения, – подумал он. – Выждав, чтобы я нанес удар первым, противник забрал мою силу, ничем не поступившись взамен. Но это лишь первая схватка. Девка – ключ к заветному месту – по-прежнему у меня. Моя сила надежно укрыта, – Владисил дотронулся до старинного ключа, висевшего у него на шее. – И по-прежнему рядом мой верный сторожевой пес.
          Если не уверен в своем ударе, отдай возможность нанести удар твоему врагу. Застынь. Будь непроницаем и неподвижен. Копи, не теряя. Незримо натягивай тетиву. Тем неожиданнее будет твой удар, когда враг откроет свое слабое место.

• Читать дальше…