©   Марк Лотарёв, 2001

Все права на роман "Круг судьбы" принадлежат автору. Любое использование текста романа возможно только с разрешения автора.

• На предыдущую

ХМЕЛЬНЫЕ ГУЛЁНЫ И ЖАЖДУЩИЙ ВАСЬКА

          От бабушкиных пирогов и киселя Ивана разморило. Махая рукой из открытого окна такси вышедшей проводить их бабе Ядвиге, он с трудом удерживал зевок. Бабка стояла на крыльце, опершись обеими руками на свою палку. О чем она думала? О молодом ли деле, столь подходящем для наступившей весны? Или об обглоданных псами и воронами костях уезжавших гостей, разбросанных на московских свалках? Слишком велико было расстояние от окошка такси до крыльца, чтобы разглядеть за глубокими морщинами выражение глаз бабы Ядвиги.
          Путники уже скрылись из вида, а сгорбленная старуха на крыльце все смотрела им вслед.
          Иван наконец-то крепко зевнул. Его удивило, что они снова едут на квартиру, но возражать он не стал. Вскоре он задремал в уюте такси, привалившись к плечу Сидора Петровича.
          Он лежит в замкнутом пространстве – словно в большом темном деревянном ларе изнутри. Это – комната изолятора в пионерском лагере, где он лежал в детстве, когда заболел ангиной. Только комната почему-то без окна. Он лежит на жесткой деревянной кровати и рядом, прижавшись к нему, лежит девушка – Иван обнимает ее одной рукой. Но он почему-то никак не может ее окончательно узнать. Она похожа на самую красивую в школе девчонку – его одноклассницу, но в то же время она – кто-то другая. Очертания знакомых предметов в комнате, наполненной ночным серым светом, совсем не такие, какими должны быть. Теперь это другая комната – его комната в их квартире, где они живут вдвоем с матерью. Из-за того, что предметы в комнате совсем не такие, Ивану становится страшно, девушка сильней прижимается к нему. Иван хочет подняться и вдруг вместо комнаты оказывается в безлюдном каменном коридоре. Полутемный коридор ведет его все дальше. Длинная, с поворотами, каменная лестница спускается вниз вдоль стены – опасно, без перил, как в подвале замка, – к каменному очку туалета, над которым сидит, спустив штаны, незнакомый мужик. Грязный, отвратительный, подлый и без одной руки. Ступени внизу – сплошь залиты мочой. Мужик поднимает голову, ухмыляется: словно тянет Ивана туда – вниз. А вместо лестницы там теперь – предательски скользкий скат в глубокий, темный провал. Мужик куда-то исчез, а край ската – уже у самых ног Ивана. Рот Ивана наполнился вдруг едкой кашей. Раскрыв рот, он вываливает эту кашу прямо на ступени, но едкая каша вновь и вновь оказывается у него во рту. Он никак не может от нее избавиться. Скользит нога. Вместо каши вокруг рта теперь – омерзительная серая пена. Иван отирает пену рукой и вдруг опять оказывается в полутемном коридоре, бежит обратно, подальше от темного провала, и вдруг сшибается на повороте со своим преследователем. Огромный, выше него, Немал-Человек держит в руке страшный топор-колун. Не успел Иван отпрянуть, а узловатая рука убийцы уже клещами стиснула ворот его рубашки, высоко взметнулся топор. Шмат! Шмат! – хватая руками топор, беззвучно кричит Иван и вдруг оказывается на улице, прохожие идут вокруг, не обращая на него внимания. Иван чувствует, что кто-то впился ему в руку. Взмахнув рукой, видит ворона, вцепившегося ему в руку когтями всех четырех своих кошачьих лап. Перепугавшись, что у ворона кошачьи лапы с когтями, Иван пытается отодрать его, но когти выдираются с мясом. Каркнув, ворон клюнул Ивана и вырвал из руки кусочек кожи с мясом. Вся рука у Ивана в крови...
          – Ваня, Ваня, приехали, – услышал он медленные звуки знакомого голоса.
          Открыв глаза, Иван ошалело уставился на два затылка: один покрытый густым темным ежиком, другой – стриженный в парикмахерской, но уже сколько-то дней назад, с отросшими в неровный обвод русыми волосами. Русоволосый повернулся в полупрофиль, волосы встопорщены над ухом, между сидениями появилась рука – темно-серый рукав пиджака. Густой темный ежик слегка наклонился к русоволосому, повернулся к Ивану небритой скулой. Шмат рассчитывался с таксистом.
          Рука затекла, Сидор Петрович осторожно тормошил за нее Ивана. Недовольно выпрямившись, Иван подвигал плечом, потер руку, протер глаза. Машина стояла у знакомого подъезда их многоэтажки.
          – Заснул, – сказал Иван, стряхивая остатки жуткого сна.
          Вот блин! Какая-то муть приснилась. Открыв дверцу, Иван выбрался из машины, расправил плечи, огляделся. Словно хотел впитать в себя побольше привычной, родной реальности в противовес мерзкому сну.
          Был уже вечер. Удивительно прозрачный, с особым светом, какой бывает, когда садящееся солнце отражается от почти сплошных облаков. Едва затих шум уехавшей машины, как Иван невольно ощутил глубокую тишину. Быть может, из-за того, что полдня в доме орала музыка. Где-то с краю в голове все еще шевелился неприятный сон, но он уже потерял свою форму и содержание, а с ними – и свою власть над Иваном. Иван посмотрел на часы: было без двадцати восемь.
          – Так мы что, в Вязьму завтра, что ли, поедем? – подойдя к двери подъезда, спросил он у Шмата.
          – Сегодня, только попозже, – Шмат Разум придержал дверь, пропуская попутчиков в подъезд. – У тебя, Иван, с географией туговато. Отсюда до Вязьмы ехать всего ничего – часа четыре. Че нам там ночью делать?
          – А-а.
          Иван почесал голову, наткнулся на повязку. Несколько смутившись, хотя их никто не видел, поправил тесьму. Его подмывало спросить, что у Шмата в сумке, которую он зачем-то брал с собой.
          В квартире Шмат Разум первым делом отправился в большую комнату – звонить в железнодорожную справочную насчет поезда на Вязьму. Убедившись, что Шмат крепко засел на телефоне, Иван решил втихаря удовлетворить свое любопытство.
          – Ты, батя, иди там телевизор включи, – отослал он Сидора Петровича в комнату к Шмату. Сам же тихо вернулся в прихожую.
          Открыв стенной шкаф, Иван пощупал черную сумку Шмата. Внутри, кроме мягкого, лежало что-то твердое. Осторожно расстегнув до половины молнию, Иван заглянул внутрь.
          Сверху лежала какая-то одежда. Иван приподнял ее, отведя в сторону, и увидел аккуратную черную гранату.
          Ни хрена себе! – подумал Иван.
          За гранатой открылся и автомат: крутой, короткоствольный, как в кинобоевиках.
          Не сказать, чтобы Иван испугался. Скорее наоборот – он почувствовал вдруг затаенный кайф. Кое-что и у них есть против этих бандитов.
          Ну и дела, однако! Занесла нелегкая.
          Аккуратно положив на автомат с гранатой куртку – как и было, – Иван застегнул молнию, тихо закрыл шкаф и вернулся в комнату. На его счастье, Шмат Разум все еще говорил по телефону. Сидор Петрович послушно сидел на стуле у стены. Телевизор разумеется не работал.
          – Что же ты, батя, телевизор не включил? – спросил Иван.
          – Так я это, Ваня, я эти японские не знаю, как включать, – виновато отозвался Сидор Петрович.
          – Ага. Ага, – подтверждал что-то в трубку Шмат.
          Иван включил "Самсунг", понажимал кнопки на пульте, нашел ОРТ. Дал пульт Сидору Петровичу:
          – Управляй, батя.
          – Спасибо, милашка, – сказал Шмат Разум и положил трубку.
          – В двадцать три сорок восемь есть поезд на Вязьму, – обернулся он к своим спутникам. – В три с копейками в Вязьме будет. На нем и поедем.
          Иван кивнул. Его так и подмывало отозвать Шмата в другую комнату, а лучше – на кухню, и спросить его про оружие в сумке. Но Иван усердно делал вид, что ни о чем не знает.
          – Ладно, мужики, вы как хотите, а я сосну маленько, – зевнув, сказал Шмат Разум. – Че, дед, спать не хочешь?
          – Нет, я так, – Сидор Петрович обеими руками держал пульт, направив его в телевизор.
          Шмат засмеялся и ушел во вторую комнату. Заскрипела тахта, на которой спал Иван.
          Забрав обратно пульт к немалому облегчению Сидора Петровича, Иван развалился на диване. По ОРТ шла юмористическая передача "Угадай, где засмеяться?". Ивану она нравилась. Суть передачи была вот в чем: показывали выступления известных юмористов, но записанные, наверное, не на концертах, а в студии – потому что выступления шли без привычного смеха из зала. Паузы, которые юмористы так любят использовать, чтобы в нужном месте спровоцировать смех, тоже были изменены и расставлены когда там, а когда – и не там, где надо. В результате телезрители, помимо удовольствия от выступления юмориста, могли попробовать угадать, где должен последовать очередной взрыв хохота. После передачи надо было позвонить по телефону и назвать последние слова тех фраз, после которых надо смеяться. Среди телезрителей, угадавших наибольшее количество самых смешных фраз, разыгрывались ценные призы. А проверить: правильно ты угадал или нет, можно было во время следующей передачи. Потому что после "зашифрованного" выступления юмориста показывали как раз выступление юмориста из предыдущей передачи, но уже в нормальном виде – сопровождаемое смехом, с паузами там, где и нужно.
          Иван сам не играл – звонить было дорого – но угадывать просто так любил и частенько попадал в точку.
          Сегодня выступал Шифрисян. У Ивана был один секрет. Сами юмористы, конечно, делали паузы там, где надо. Это потом, при монтаже, режиссеры специально все запутывали. Так вот, Иван старался следить за выражением лица юмориста. Но он ловил не тот момент, когда Шифрисян, например, отваливает челюсть и выпучивает глаза – этот момент и режиссеры отлично знали и переставляли с помощью компьютера, – а момент перед этим, когда мимика юмориста уже как бы начинала по накатанной дорожке готовиться к смех-сигналу.
Вот, вот          , – мысленно отмечал про себя Иван нужные места выступления.
          Передача прервалась рекламой. На экране возник Большой театр. Он тут же сменился стоянкой, на которой толпились мерсы, джипы, лимузины. Сопровождаемый мощным звуком мотора, кто-то подъехал – прямо к высоким дверям, как в компьютерной игре, – прошел в раскрывшиеся двери. Под первые такты музыки из знаменитого балета (которую даже Иван сразу узнал) на сцене – за партером – четыре балерины в белых пачках грациозно танцевали, взявшись за руки крест-накрест, танец маленьких лебедей.
          На следующих музыкальных тактах – по-современному модернизированных электроникой – картинка сменилась. Теперь это был другой зал – зал дорогого ночного кабака, а место балерин заняли четыре крутых грация – по виду новых русских – которые, взявшись за плечи, лихо отплясывали танец больших лебядунов.
          Картинка сменилась тонкой рукой балерины, устало наливающей из пластиковой бутылки в стакан минеральную воду. Тут же эту руку сменила другая – мужская – рука: уверенная, с дорогим перстнем на пальце. Эта рука наливала в стопку водку из красивой бутылки с главным русским театром на этикетке.
          Экран заняла бутылка новой, неизвестной Ивану, водки крупным планом. Помимо театра, на этикетке ее были еще и четыре изящных грации. Уверенный голос хозяина жизни за кадром произнес:
          – Водка "Русский балет". Каждому – свое.
          Реклама Ивану понравилась. Главный русский театр выглядел в ней по-современному актуальным. А чтобы приобщиться к классике, вовсе не обязательно было идти на балет.
          Затем пошла реклама стирального порошка. Иван нашел нужную кнопку и выключил звук.
          – Видишь, какая удобная штука, – показал он пульт Сидору Петровичу. – Захотел выключить звук – выключил. И никуда идти не надо, не то что твоя "Березка".
          – На, потренируйся, пока реклама, – привстав с дивана, Иван протянул Сидору Петровичу пульт. – Да ты не бойся, нажимай кнопки.
          Напряженно вытянув руку с пультом точно на телевизор, Сидор Петрович нажал другой рукой кнопку, переключив канал, и глянул на Ивана. Тот кивнул: мол, все нормально, продолжай в том же духе. Невольно Ивану вспомнилось, как он привез домой новый телевизор, и мать – тоже вот так смотрела на пульт, как на непонятное чудо, и тянула руку поближе к телевизору. И боялась, что сделает что-нибудь не так и тут же все испортит. Эх, советское наследие! – вздохнул Иван и подумал: вот приеду домой, куплю матери "Панасоник" со стереозвуком вместо нашего "Дэо".
          Словно услышав его мысли про стереозвук, Сидор Петрович попал на кнопку громкости – отметки на экране побежали вправо, телевизор круто набрал звук. Испуганно убрав палец, батя обернулся к Ивану.
          – Тише ты, Шмата разбудишь, – засмеялся Иван.
          Отобрав у Сидора Петровича пульт, он сбросил громкость и снова переключился на ОРТ.

          В половине одиннадцатого пошли ловить машину. Вызвать такси Шмат не захотел. Иван, после того как увидел автомат с гранатами, отнесся к этому с пониманием. Его подмывало попросить у Шмата что-нибудь для себя из его арсенала. Только лучше пистолет какой-нибудь, а не гранату. Но не признаваться же Шмату, что шарил в его вещах без спроса. Билеты в Ухту они выбросили.
          Ночной воздух был холоден и свеж, улица романтично освещена фонарями.
          – Слушай, Иван, несправедливо как-то получается. Всё я да я плачу, – обратился к Ивану Шмат Разум. – Вязьма – за твой счет, идет?
          – Ладно, что я, против, что ли? – добродушно согласился Иван.
          Перед уходом он часок покемарил на диване и чувствовал себя отлично.
          – Тогда ты иди голосуй, – сбагрил ему инициативу Шмат Разум.
          Прежде чем идти голосовать, Иван полез в карман – заранее отделил три зеленых сотки, пока никто не видит.
          – Батя, пошли со мной для солидности, – позвал он Сидора Петровича, выходя к проезжей части.
          Несмотря на повязку на голове Ивана, машину поймали без проблем. На Белорусском вокзале Иван поменял сразу все триста долларов – чтобы наверняка хватило на расходы. Когда пошли к вокзальным кассам, Шмат Разум, порыскав глазами, вдруг отошел и вернулся с каким-то незнакомым мужичком бомжистого вида.
          – Дай ему двадцать рублей, – сказал он Ивану.
          – А у меня меньше пятидесяти нету, – щедро откликнулся Иван.
          – Ладно, сейчас билеты будем брать – разменяем, – повернулся Шмат к мужичку.
          – Не-е, мужик, мы так не договаривались. Ты или деньги давай, или я пойду на фиг, – тут же запротестовал тот, вынимая руку из заношенной грязно-синей куртки, во внутренний карман которой полез было.
          – А, чтоб тебя! – рассердился Шмат. – Иван, дашь ему полтинник на время. Но только возле кассы!
          Подошли к кассам.
          – Ты бери два люкса целиком, не скупись, – наставлял Ивана Шмат Разум.
          – Давай, – повернулся он к мужичку.
          – Мужики, боюсь, надуете, – достал тот мятый паспорт, но отдавать не спешил.
          Иван только сейчас понял, зачем подцепил мужичка Шмат. Он вынул пятьдесят рублей и протянул бедолаге. Шмат оглянулся по сторонам – нет ли милиционера.
          Получив залог, мужичок тут же отдал Ивану свой паспорт. Подойдя к свободной кассе, Иван попросил четыре люкса на двадцать три сорок восемь до Вязьмы. Кассирша – приветливая брюнетка лет сорока – перестав улыбаться, удивленно посмотрела на Ивана, на его повязку, снова на Ивана, и только поняв, что он не шутит, повернулась к компьютеру. Ивану стало весело. Вот, блин, из Москвы в Вязьму в люксах ехать!
          – Вы мне сдачу дайте, чтобы двадцать рублей было, – широко улыбаясь, попросил он.
          – Прибытие в три часа двадцать две минуты, – положив перед ним билеты, приятным голосом сказала кассирша.
          Обернувшись с билетами в руках, Иван обнаружил рядом мужичка, подоспевшего за паспортом. Документ Иван вернул ему сразу, а вот двадцать рублей дать на глазах у кассирши постеснялся. Направились к ожидавшим в сторонке Шмату и Сидору Петровичу.
          Между тем мужичок, получив паспорт, пошел как-то вбок и наверняка бы улизнул, имей он дело с одним Иваном. Но Шмат Разум был начеку.
          – Ты, блин, полтишок-то гони! – перехватил он хитрована. – Иван, дай ему двадцатник.
          – Ох, мужики, извините, – засуетился тот. – Я и забыл совсем.
          Засмеявшись, Иван протянул мужичку две десятки. Тот нехотя, до последнего крепко держась за купюру, вернул залог и поспешно ретировался.
          – Ишь ты, присвоить хотел, – посмотрел ему вслед Сидор Петрович.
          – Точно, дед, – подтвердил Шмат.
          Иван посмотрел на часы.
          – Пошли, поезд уже стоит, наверное, – сказал он.
          Несмотря на хорошее настроение, ему было как-то неуютно на вокзале: с оружием, с деньгами и с вышитой повязкой на голове. Хотя Белорусский вокзал понравился ему больше, чем Курский.

          Едва трое путешественников отошли от касс, как к окошечку с приветливой брюнеткой подошел длинноволосый парень в джинсах, куртке и темных очках. Приставив к стеклу раскрытую красную книжечку, он приподнял очки, давая возможность сличить себя с фотографией, и вежливо поинтересовался, на какой поезд, в какой вагон, на какие места и до какого пункта только что взял билеты высокий русоволосый парень с тесемкой на лбу. Получив сведения, он заказал билет до Смоленска в соседний купейный вагон, расплатился и порекомендовал кассирше напрочь забыть и об этом разговоре, и о нем самом, и о русоволосом парне, который брал у нее билеты до Вязьмы.
          По дороге на платформу Шмат отошел к книжному киоску и вернулся с основательной книгой в руке. С суперобложки мужественно глядел крутой мужик с точеным лицом, отягощенным просчетом сложного расклада, – на фоне полуодетой красотки с выдающимися формами, спортивной тачки с открытыми дверцами и двух трупов в лужах крови рядом с ней. Один труп был все еще вооружен, автомат другого лежал, касаясь лужи крови, на сером асфальте.
          – Детектив, – пояснил Шмат.
          Поезд действительно уже стоял у платформы. Сидора Петровича, и без того обрадованного новым путешествием на поезде, вагон-люкс совершенно потряс. Любезная опрятная проводница, ковровая дорожка на полу, блестящая полировка, цветы в горшках, чистое двухместное купе с мягкими, уже аккуратно застеленными, диванами, красивая салфетка на столе, двойные занавеси на окне, дверь с зеркалом и цепочкой... Пожалуй, для Сидора Петровича разом сбылись все бытовые мечтания его жизни. Тем более что, вдобавок ко всему, он занял это купе вдвоем с Ваней. Второе купе в одиночку занял Шмат, объявив, что будет допоздна читать детектив.
          Иван тоже впервые в жизни оказался в люксе. Но ему, в отличие от Сидора Петровича, вдруг сделалось грустно. Вот он сидит в уютном купе, богатый, сытый, довольный. Немал-Человек этот по-прежнему невесть где и кажется скорее кем-то легендарным, чем реальным бандитом. А на самом деле – еще один день прошел, а похищенная девушка как мучилась где-то, так там и осталась. И родители ее по-прежнему не находят себе места. Да и его мать, наверное, волнуется.
          Нет еще на Земле благополучия и равновесия, – подумал Иван. Равновесие это он понимал как-то по-своему – как благополучие всех тех, кого он знает за хорошего человека, и про кого потом может узнать. Вот даже и мужичка этого вокзального было жалко. А что батя тут с ним в купе – ничего, он к нему даже привык. С ним, конечно, не повеселишься, как со Шматом, но лучше пусть он, чем Шмат.
          Дверь они закрыли. Здесь даже шума от проходящих по коридору не было слышно – не то что в плацкарте. Ивану вдруг захотелось ехать вот так долго-долго – в тихом уютном купе, и чтобы все другие тоже вот так ехали.
          – Да, Ваня, да, Ваня, – в который раз осматривая и трогая чистые полированные стены, мягкую спинку дивана, дверь, поправляя занавески и салфетку на столе, бормотал сам с собой Сидор Петрович.
          Иван вздохнул.
          В дверь деликатно постучали. Это была проводница. Приветливо улыбнувшись, она попросила разрешения присесть, взяла билеты, деньги за постель и предложила чай с лимоном, кофе, печенье, журнал или газету. Проводница была подстать вагону: приятная женщина лет сорока, что называется в теле, но не полная, внешне привлекательная, однако к фамильярности не располагающая. И форма ей шла.
          – Ну что, попьем чаю? – спросил Иван у Сидора Петровича.
          – Мне один стакан чаю. С лимоном и с печеньем. И газету, – важно заказал Сидор Петрович.
          – Могу предложить..., – проводница перечислила Сидору Петровичу несколько названий московских газет.
          Сидор Петрович выбрал "Новые Известия".
          – Мне чай с лимоном, – сказал Иван.
          Проводница вышла, закрыв за собой дверь. Вышел следом и Иван. В коридоре было непривычно пусто. Из соседнего купе слышался приятный голос проводницы и гораздо громче – неприятная хрипотца Шмата. За окном проплывала Москва.
          Дверь соседнего купе раскрылась, в коридор вышла проводница. На лице у нее было недовольное выражение. Заметив, что она не одна в коридоре, женщина смутилась, но Иван сделал вид, что смотрит в окно. Когда проводница зашла в следующее купе, Иван вернулся к себе и закрыл дверь.
          – Что, батя, как белые люди едем? – улыбнулся он.
          – Ой, Ваня, хорошо, – только и смог вымолвить Сидор Петрович.
          Вскоре им принесли чай, и чай был вкусный! И печенье – не просто квадратная пачка. Сидор Петрович еще и газету развернул.
          Ивану делать было нечего. Попив чаю, он решил заглянуть к Шмату. Стучать, разумеется, не стал, но дверь приоткрылась только на длину цепочки. Из щели на Ивана уставились снизу вверх насмешливые, поблескивающие глаза.
          – Не боись, до Вязьмы не утеку, – ухмыльнулся Шмат.
          Вот, блин!
          – Нас как, разбудят? – спросил Иван.
          – Положись на меня, брат, – не открывая цепочки, ответил Шмат.
          Иван закрыл дверь. Впрочем, настроение все равно осталось хорошим. Иван пошел к купе проводников. Дверь была открыта, приятная проводница была в купе одна. Сидя за столиком, она что-то записывала в блокнот. Заметив Ивана, женщина приветливо улыбнулась ему.
          – Вам что-нибудь еще? – спросила она.
          – За чай хочу рассчитаться, – расплылся в ответной улыбке Иван. – И за газету.
          – Так, у вас два чая с лимоном, печенье, "Новые Известия"... – проводница назвала сумму.
          Иван дал ей сто рублей и сказал:
          – Спасибо, сдачи не надо.
          – Спасибо, – улыбнулась проводница.
          – Вы нас разбудить не забудете? – поинтересовался Иван.
          – Вы же до Вязьмы? Нет, не забуду.
          Сквозь стекло двери в коридор Иван заметил, как из их купе вышел Сидор Петрович с большим полотенцем из бельевого комплекта на шее и направился к туалету. Ивану вроде как больше незачем было отвлекать проводницу от дела.
          – Спасибо еще раз, – сказал он.
          – Пожалуйста, – рассмеялась проводница.
          Вернувшись в купе, Иван разулся и улегся на диван, подложив под голову руки. Просто удивительно, как изменилась его жизнь. Может, это и не я вовсе? – подумал он. Интересно, эта девчонка все еще у них?
          Иван никак не мог себе представить тех, кто похитил девчонку. Стоило об этом подумать, как в голову лезли всякие бандиты из кинофильмов, да Иван-то понимал, что на самом деле они не бандиты, а актеры. А вот реальных бандитов – из жизни – представить не получалось. Да и поди представь кого-то конкретного по кличке Немал-Человек!
          Ну и хрен с ними, – решил Иван. Сев на диване, он достал из куртки коробочку, вынул флюгер и поставил его на стол. Стрелка исправно повернулась, указав куда-то против хода поезда.
          Интересно, какая она? – подумал Иван про девчонку. – Может, вовсе и не такая, как на фотографии?
          А может, еще хуже, – подсказал ему внутренний голос.
          Надо бы матери завтра как-нибудь позвонить из Вязьмы, – вздохнув, подумал Иван. Спрятав флюгер, он снова улегся. Открылась дверь, вошел батя. Полотенце по-прежнему украшало его шею, в руке у него была зубная щетка.
          – Зубы ходил почистить, – пояснил он Ивану. – Ты, Ваня, еще не был в туалете? Там мыло настоящее – импортное, туалетная бумага, чистота... В раковине пробка, как в ванне, – Сидор Петрович аккуратно повесил полотенце.
          – Пойду посмотрю, – рассмеялся Иван.
          Взяв зубную щетку и полотенце, он вышел из купе. В коридоре по-прежнему было пусто. Редкие огни за окном проносились быстро, поезд набрал ход.
          Когда Иван вернулся, Сидор Петрович уже лежал под одеялом. Лишь только Иван вошел в купе, Сидор Петрович протянул руку и выключил ночник в изголовье. «Небось специально дожидался, чтобы выключить, когда я приду», – подумал Иван. Аккуратно сложенная газета лежала на столе, а костюм Сидора Петровича висел на плечиках.
          – Спокойной ночи, Ваня, – сказал Сидор Петрович.
          – Ага. Спи, батя, – отозвался Иван.
          Забросив полотенце на вешалку, он закрыл дверь на цепочку, улегся и выключил свой ночник. В этом вагоне даже колеса постукивали как будто тише, чем обычно.

          На платформе было довольно прохладно. Сидор Петрович с сожалением оглядывался на чудесный вагон. Поезд стоял всего несколько минут и поехал прежде, чем они успели уйти с платформы. Вязьма была совсем не Москва.
          Зашли в здание вокзала. Здесь было сонно и, как обычно, бомжисто. Нашли три места рядом, сели ждать утра. Шмат Разум, едва усевшись, достал свой детектив и углубился в чтение. Сидор Петрович почти сразу же заснул. Иван, сунув руки в карманы и вытянув ноги, некоторое время наблюдал новую жизнь, но вскоре тоже задремал.
          Проснулся он оттого, что озяб. За окнами уже рассвело. На соседнем сиденье мирно похрапывал Сидор Петрович. Голова его смешно запрокинулась на спинку – так, что приоткрылся рот. Шмат Разум тоже спал – видно, дочитал наконец свою книгу. Сумка его, по счастью, была на месте. С хрустом потянувшись, Иван посмотрел на часы. Было уже без четверти семь. Похлопал по плечу батю. Сидор Петрович вскинул голову, открыл глаза и уставился перед собой изумленным отсутствующим взглядом.
          – Подъем, батя, – бодро сказал Иван.
          Глаза Сидора Петровича приняли осмысленное выражение.
          – А, это ты, Ваня. Доброе утро, – сказал он.
          Иван поднялся. Сидор Петрович тоже сразу встал, оправил костюм, осмотрел – не помялся ли. Иван взял за плечо Шмата, но тот только забормотал спросонья и, дернув плечом, сбросил его руку. Засмеявшись, Иван решительно похлопал Шмата по небритой щеке.
          – Проверка документов, – негромко сказал он командным тоном.
          Мигом проснувшись, Шмат очумело вытаращил глаза. Видно, недавно заснул.
          – Время, – показал Иван на часы. – Пора идти бабку искать.
          Шмат помотал головой и глубоко зевнул.
          – Блин, – скребя рукой шею, сказал он. – Че, утро уже?
          – Семь часов уже, – веско кивнул Иван. – Вокзал закрывают.
          – Почему закрывают?
          Тут же поднявшись, Шмат подхватил сумку, непонимающе огляделся. Иван засмеялся.
          – Тьфу ты! Чтоб тебе повылазило, – в сердцах ругнулся Шмат. Неудержимая зевота снова одолела его. Но делать нечего, пришлось идти за Иваном.
          Несмотря на ранний час, людей на привокзальной площади хватало, – было воскресенье, народ разъезжался по дачным участкам. На утреннем холодке Шмат Разум приободрился, расправил плечи, стряхивая остатки сна, и привычно взял инициативу в свои руки.
          – Ну что, мужики, айда частный сектор искать, – закинув на плечо сумку, сказал он. – Эй, гражданка, не подскажешь, где тут у вас деревянные дома сохранились?
          – Да у нас, почитай, пол-Вязьмы таких, – с любопытством оглядев приезжих, приветливо отозвалась проходившая мимо женщина.
          – Спасибо, милая, обнадежила, – ухмыльнулся Шмат. – А куда к этой половине ближе идти будет?
          Женщина остановилась, соображая, потом махнула рукой:
          – Да хоть по этой улице идите. Вам какой адрес-то нужен?
          – Эх, кабы знали – не спрашивали бы, – прояснил ситуацию Шмат.
          Женщина почему-то засмеялась – видно, оттого, что утро было веселое, солнечное, – и пошла себе дальше.
          Направились по улице, куда указала женщина. Тут вдруг выяснилось, что незадачливые следопыты не знают не только адрес, но и как эту старшую сестру зовут. Накануне позабылось спросить. Иван приуныл. В голове его всплыла и, как припев модного шлягера, стала вертеться фраза, зловеще брошенная бабой Ядвигой: не найдете – костей не соберете.
          До частного сектора дошли быстро. Шмат Разум наугад повел честную компанию вдоль неказистых заборов, спрашивая у каждого встречного, не живет ли поблизости одинокая старушка: совсем старая, хромая, может, и с костылем ходит? Прохожие качали головами, некоторые мужики просили на опохмелку, но Шмат не давал. Сидор Петрович стал поглядывать по сторонам с опаской – уж больно сурово выглядело местное население для приветливого воскресного утра.
          Иногда им указывали одинокую старушку. Таких, признаться, в Вязьме хватало, и даже хромых. Но, хотя возраст у некоторых из них и был подходящий, ни одна из них не имела двух младших сестер. Да и по другим признакам они как-то не годились в сестры бабе Лесе и бабе Ядвиге. Главным экспертом тут, разумеется, выступал Шмат Разум.
          – Нет, это не та бабка, – мотал он головой, отходя от очередного дома.
          Иван, в общем-то, с ним соглашался. Ему казалось, что нужная старушка узнает сестрину тесьму, поэтому он всякий раз нагибался во время разговора с очередной кандидаткой в вещие бабки, – чтобы тесьма попалась той на глаза. Но вяземские бабки бросали взгляд на его украшение разве что из любопытства, а то и вообще не обращали на тесьму никакого внимания.

          В то время, как Иван, Шмат Разум и Сидор Петрович шли старыми улицами Вязьмы, разыскивая старшую сестру бабы Ядвиги, в подмосковном доме Владисил Борисыч узнавал о новых потерях, постигших Светлое братство. Брат Ильяс был найден ночью мертвым на Белорусском вокзале, и там же – на стоянке – был найден "Ниссан", пропавший в Кунцеве, с мертвым братом Алексеем в багажнике. Брат Гамзат, который на пару с братом Алексеем следил за кунцевской избой, исчез.
          Владисил Борисыч отнесся к этим вестям спокойно. Он получил точные сведения, что враг незамеченным добрался до Москвы, успел побывать в кунцевской избушке и, по-видимому, направился еще куда-то с Белорусского вокзала. Если, конечно, не заметал таким образом следы.
          Владисил Борисыч уже понял, насколько серьезный противник ему противостоит. Даже если трое из "Запорожца" уехали куда-то с Белорусского вокзала, вероятность того, что в столицу они вернутся тем же путем, была ничтожна. Но именно поэтому он выслал на Белорусский вокзал усиленную команду светлых братьев, велев немедленно убивать любого из тройки, невзирая ни на какие обстоятельства и где бы они ни встретились. Узнать их боевики Немал-Человека должны были по фотороботам – по сути, настоящим фотографиям, – которые Владисил Борисыч лично сработал на компьютере.
          Отдав распоряжения, Владисил снова погрузился в тихое созерцание язычков пламени в камине. В кабинете было тепло. Он сидел в кресле первобытно голый, полностью открытый всем токам пространства. Его вещи лежали рядом на полу, и только старинный ключ на шнуре – символ силы – украшал его мощную грудь...

          Часа через два бесплодных поисков Ивана осенило: у него же есть флюгер! Остановившись возле очередной избы с покосившимся забором, трое искателей приключений присели на корточки, и Иван аккуратно поставил флюгер на твердую землю.
          Сначала думать о безымянной старушке попробовал он сам, потом Сидор Петрович, но у них ничего не вышло. Стрелка каждый раз почему-то начинала безостановочно вертеться по кругу. Быстро устав сидеть на корточках, Сидор Петрович поднялся и теперь стоял, время от времени нагинаясь. Шмат Разум от предложения тоже поучаствовать в затее отказался, скептически хмыкнув – мол, он этого и ожидал.
          – Не больно она вам желанная, – пояснил он разочарованным спутникам.
          – Ага, – усомнился Иван. – А по кругу он чего вертится?
          – Видать, защита есть, – почесал небритую скулу Шмат Разум.
          – Немал-Человек ваш вон какой крутой, у него бы тоже защита была, – подумав, сказал Иван.
          – То другое дело, – оживился Шмат Разум. – Ты же не о нем самом, а о девке, которая у него, думаешь.
          – Ладно, сейчас проверим, – не захотел сдаваться Иван. – Я сперва о девчонке подумаю, а потом – о Немал-Человеке.
          Стоило ему подумать об Алене, как флюгер послушно повернулся куда-то в сторону солнца, с трудом пробивавшегося сквозь набежавшие облака. Вроде работает, – с облегчением подумал Иван. Но как он ни силился подумать о Немал-Человеке, – у него ничего не получалось. Сколько ни поворачивали флюгер в разные стороны, он каждый раз никуда не двигался – стоял, как вкопанный. Вот блин! Так же, как и вчера в поезде, Иван никак не мог представить себе хоть какой-нибудь конкретный образ. Может, в этом все дело? – подумал он. Алену эту, правда, он тоже в глаза не видел, но на фото – хоть на какое – смотрел.
          – Ты про кого думаешь-то? – спросил Шмат Разум, по-прежнему сидевший на корточках напротив Ивана.
          – А хрен его знает, – признался Иван. – Вроде про Немал-Человека этого. Я же про него вообще ничего не знаю. Если б мне хоть сказали, какой он...
          – Вот видишь, – ухмыльнулся Шмат.
          – Что, видишь? – огрызнулся Иван. – Когда я про эту бабку думаю, флюгер по кругу вертится, а когда про Немал-Человека, – на месте стоит.
          Он опять попробовал думать о старшей сестре, и стрелка тут же пошла по кругу.
          – Ну, Иван, в тебе, наверное, магическая сила есть, – сказал Шмат. – Ладно, не горюй, это такая бабка... Ее даже с такой штукой хрен найдешь.
          – Спасибо, утешил, – фыркнул Иван.
          Спрятав флюгер в коробку, он поднялся. У него вдруг засосало под ложечкой. То ли от перспективы не собрать свои кости, то ли от голода.
          – Нам бы хоть карту какую-нибудь, – поглядел он вокруг.
          – Топографическую, – подсказал Сидор Петрович.
          – На топографических картах все дома указаны, – пояснил он уставившимся на него Ивану и Шмату.
          Те разом захохотали. Сидор Петрович обиженно отвернулся и уставился на серый забор.
          – Прости, батя, – похлопал его по плечу Иван. – Сам подумай: где ж ее здесь возьмешь, такую карту.
          – Во-во, – хмыкнул в кулак Шмат.
          Сидор Петрович недоверчиво посмотрел на них, но все-таки успокоился. И верно ведь – такие карты так просто не продают, тут он маху дал.
          Пошли дальше. Еще через пару часов Ивану стало порой казаться, что они тут уже проходили. По счастью, хоть день был теплый, веселый, и Сидор Петрович держался стойко – не жаловался на усталость. Однако и отчаяться было впору. Пойди найди эту бабку с такими аховыми координатами! Постепенно Иван совсем посмурнел. Вдобавок его с самого утра точило ощущение, что он забыл что-то сделать. Но лишь когда они случайно забрели в центр города, он вдруг вспомнил – что именно. Черт, мне же матери надо позвонить!
          Переговорный пункт нашли быстро, но поговорить толком Ивану не удалось. В трубке похрипывало, и мамин голос доносился как будто с другой планеты. Иван несколько раз прокричал ей, что у него все нормально, пусть не волнуется, и с силой влепил трубку на рычаг. Да, блин, заехали!
          Было уже за полдень. Некоторое время разозлившийся на неудачи Иван даже не замечал, где они идут. Из ступора его вывел мужчина, жевавший булку с сосиской, залитой кетчупом. Иван остановился и решительно заявил, что хочет есть. Предложение понравилось – Шмат Разум и Сидор Петрович тоже давно проголодались.
          Впереди виднелся ларек, где, судя по всему, мужчина и купил хот-дог по-русски. Прямиком туда они и направились. В ларьке, помимо хот-догов, продавали пиво, коньяк, соленые орешки и другую мелкую закуску. Перед ларьком была асфальтированная площадка с несколькими столиками, но все столики были заняты по случаю воскресенья. Это оказалось даже к лучшему. Взяв пива – все той же "Балтики" – и по нескольку булок с сосиской на брата, путешественники расположились за пределами площадки: прямо на пригорке, с которого открывался красивый вид на живописные окрестности Вязьмы – до самого горизонта. По равнине скользили большие тени от облаков. Неподалеку справа от путников возвышался величественный старый храм. Солнце то уходило за белые облака, то снова выглядывало. На площадке у них за спиной чирикали сытые воробьи.
          Утолив первый голод, трое искателей приключений впали в умиротворенное состояние. Солнце уже здорово пригревало, думать ни о чем не хотелось. Они просто блаженно неторопливо ели и попивали пиво. Клонило в сон. Вскоре Шмат Разум, первым умявший свои хот-доги, разлегся, умостил голову на свою сумку и заявил, что малость вздремнет. Чтобы скоротать время, Иван заговорил о том о сем с Сидором Петровичем, но батя, разморенный солнцем и пивом, стал клевать носом, посапывать, разговор прервался.
          Собственная жизнь вдруг показалась Ивану совершенно фантастической. Еще два дня назад он был в родном городе, проснулся в своей постели, ел мамины оладьи. А три дня назад – вообще понятия не имел ни об этой Алене, ни о своих спутниках, ни об этих бабках с их колдовством, ни о Немал-Человеке. И вот он сидит на пригорке в городе Вязьме, о котором прежде едва слыхал, и ищет в нем какую-то хромую старуху без адреса, имени и фамилии, чтобы с ее помощью одолеть неведомого московского мафиози. А куда его еще через два дня занесет?
          А все для чего? Чтобы выручить какую-то девчонку, которая ему не сестра, не родственница, не подруга, даже – не знакомая. Да он про нее вообще ничего не знает! Сперва-то он, конечно, больше на деньги польстился. Поддатый был малость, не без того. Он бы столько денег и за пять лет не заработал по нынешним временам. Даже если по-честному – на троих разделить. Да деньги-то потом почитай сами, без всякого труда с неба свалились. Двадцать тысяч долларов, даже больше. Прав был Шмат, надо было домой возвращаться. Не даром у него имя – Шмат Разум. Сидел бы Иван сейчас дома, мать бы вместо "Дэо" "Панасоник" со стереозвуком смотрела. Он ведь не опер и не частный сыщик, в конце концов! Даже не рядовой милиционер.
          Да может, эту девчонку и без них уже нашли! А Шмат с этими бабками только тень на плетень наводят. Шмат вон – уезжал куда-то вчера с утра, пока они с батей дрыхли. Вполне мог с бабкой сговориться. И до этого – в той деревушке – сперва сам в избу заходил. Может, этого Немал-Человека и нет вообще? Иван зевнул, хотел взъерошить волосы, наткнулся на повязку.
          А если все-таки есть? – подумал он. – Ладно то вышитое полотенце и эта повязка, но флюгер-то и вправду вертится в ответ на мысли. А раз так – может, и правда все, что Шмат и эти бабки говорят?..
          Ладно, – запустил-таки он в волосы пятерню, широко зевнул, сощурился на теплое солнце. – Как-нибудь выяснится.
          Но мысли снова одолели Ивана. Если этот Немал-Человек и впрямь существует, непохоже, чтобы милиция с ним связываться хотела, – подумал он. – Они вон – ни его, ни кого-нибудь из его банды еще в глаза не видели, а Шмат уже с собой целый арсенал таскает. А Шмат – мужик тертый. Разве что этих бабок побаивается.
          И зачем ему все это? – подозрительно поглядел Иван на спящего Шмата Разума. – Непохоже, чтобы из-за денег... Батя – тот понятно: просто за компанию с нами увязался, одиноко ему.
          А ведь она наверное с неделю уже у этих бандитов... – снова подумал он про похищенную девчонку.
          – Эй, здоровяк, дай закурить!
          Требовательный женский голос раздался возле самого его уха. Одновременно на плечо Ивану бесцеремонно легла чья-то рука. Оборачиваясь, он заметил пухлые, белые девичьи пальцы с облупившимся синим лаком на ногтях. В лицо Ивану пахнуло духами и крепким вином. Нагнувшись к нему, рядом стояла ярко накрашенная девица – брюнетка лет двадцати пяти. Она была в мини-юбке и черных колготках, заштопанных на одной ноге, поддата и, как видно, желала знакомства.
          Иван вдруг разозлился.
          – Нету у меня, – хмуро сказал он.
          – А у корешей твоих? – кивнула девушка на его спутников.
          Она по-прежнему стояла, нагнувшись, чуть ли не касаясь грудью головы Ивана. Напомаженные припухлые губы чувственно приоткрыты. Взгляд Ивана упирался в девичьи бедра, почти полностью открывшиеся.
          Иван невольно посмотрел на "корешей". Сидор Петрович проснулся. Он удивленно переводил взгляд с девицы на Ивана. Шмат же дрых, как ни в чем не бывало. Или делал вид, что дрыхнет.
          Оглянувшись, Иван заметил вторую девицу, сидевшую на лавке, – там, где начинался асфальт площадки перед ларьком. Русоволосая, постарше на вид, чем наглая брюнетка, она сидела, закинув ногу на ногу – так, что мини-юбка открыла пол-задницы, – и смотрела на Ивана весело и плотоядно. Рядом с ней на лавке стояла початая бутылка вина и два пластиковых стакана.
          Уж лучше пусть дрыхнет, – покосился Иван на Шмата.
          – Слушай, вали отсюда, – грубо сказал он чувственной брюнетке. – У них тоже курить нету.
          – Мы это, приезжие, – пришел к нему на помощь Сидор Петрович.
          – Тоже мне, кавалер, на хрен, – разогнувшись, презрительно бросила девица.
          Демонстративно вильнув задом, она неторопливо пошла обратно к лавке.
          – Козлы какие-то приезжие! – громко пояснила она подруге.
          – Не обломилось? – засмеялась та в ответ.
          – Ишь, дьяволицы бесстыжие. Видишь, Иван, они вино пьют, – неожиданно распалился Сидор Петрович.
          Иван поднялся. Отряхнувшись, решительно взял за плечо Шмата:
          – Хватит дрыхнуть, пошли бабку искать.
          – Ты чего? – хлопая глазами, сел Шмат. Видно, и вправду спал.
          За спиной у Ивана раздался взрыв хохота.
          Трахнуть бы вас, сучек, – недовольно оглянувшись, подумал он.
          Так им, вроде, того и надо, – подсказал ему внутренний голос.
          Иван смутился, вздохнул.
          – Че ржете, кобылицы? – разглядывая девиц, осклабился Шмат Разум.
          – У тебя закурить есть? – крикнула та, что подходила к Ивану.
          – Есть, – Шмат полез в сумку и достал пачку "Марлборо".
          – Ты че врал-то? – нагло осведомилась брюнетка у Ивана.
          Ответом Иван ее не удостоил. Он вообще был настроен серьезно.
          – Слушай, Шмат, ну их на фиг, этих баб. Ты и так тут целый час дрых, – навис он над разомлевшим от солнца и хмельных девок мужиком.
          – На, дед, отнеси им, – протянул Шмат Разум сигареты Сидору Петровичу. – Смотри, всю пачку не отдай.
          Глянув на Ивана, Сидор Петрович недовольно взял сигареты и пошел к девицам, как к кобрам. Те бессовестно сидели, улыбаясь пожилому парламентеру.
          – Ни хрена себе, – разглядев пачку, брюнетка одарила Ивана выразительным взглядом.
          – Хорошо живете, приезжие! – прихватив сразу несколько сигарет, крикнула она.
          Сидор Петрович поспешно убрал пачку, ничего не дав второй девушке.
          – А прикурить? – взяв у подруги сигарету, весело улыбнулась мужикам русоволосая.
          – Бог подаст, – отозвался Иван.
          – Погода классная, – сказала русоволосая. – Чего сердитый такой? Зачем ленточку надел?
          Иван промолчал. Ухмыльнувшись девицам, Шмат Разум развел руками – мол, рад бы познакомиться, гулёны, да дружок чего-то не в духе.
          По счастью для Ивана, брюнетка потеряла к ним интерес, озабоченная более насущной проблемой. Перекинув ноги на другую сторону лавки, она отправилась к столикам на площадке перед ларьком – искать огоньку.
          – Видать, там плохо ловится, – снимаясь с места вслед за Иваном, кивнул Сидору Петровичу на площадку Шмат Разум. Сидор Петрович недовольно отвернулся.
          Проходя мимо лавки, Шмат подмигнул веселой русоволосой девушке и за спиной Ивана бросил ей сигареты. Ловко поймав пачку, девушка улыбнулась Шмату.
          – Он ей это, сигареты отдал, – догнав Ивана, тронул его за руку Сидор Петрович.
          – Ну и хрен с ними, – ответил Иван. Миновав девиц, он успокоился.
          – Дед, стучать нехорошо. Чему тебя только в школе учили? – насмешливо сказал Шмат Разум.
          – А с такими вот путаться хорошо? – ткнув пальцем в сторону площадки, неожиданно злобно напустился на него Сидор Петрович.
          – Ты че, дед, пуританин? – поразился Шмат. – Ну да, партийное воспитание, таинство брака.
          – Да хватит вам! – решительно вмешался в перепалку Иван. – Лучше бы подумали, как нам эту бабку искать.
          Сидор Петрович, открывший было рот, чтобы достойно ответить Шмату, сдержался из уважения к Ивану. Только презрительно фыркнул, выразив свое отношение к распутству жильца и всяких бесстыдных девок. Наглый Шмат ухмыльнулся ему в ответ.
          Некоторое время шли молча.
          – Надо, Иван, военный совет устроить, – сказал Шмат Разум, когда страсти несколько улеглись.
          – Как это? – не понял Иван.
          – Известно как: водки выпить, – охотно пояснил Шмат Разум. – Солнце-то греет, да земля весной коварная. Пробрало.
          – А ты как считаешь, Сидор Петрович? – повернулся Иван к развоевавшемуся бате.
          – Да маленько выпить можно бы, Ваня, – рассудительно сказал Сидор Петрович. – Тело от земли холодом напиталось. Боюсь, кабы не заболеть.
          Он не поддерживал Шмата, но говорил сам от себя.
          Иван молча принял сторону большинства. Его задница тоже озябла, а лучшего предложения: как искать бабку, у него все равно не было.
          Пройдя сквер, они вышли к перекрестку, где Шмат с его исключительным нюхом сразу углядел на одной из улиц распивочную точку.
          Скорее всего, это был бывший советский овощной магазин. В его боковой стене – почти в тылу – существовало застекленное окошко, перед которым – в укромном загончике между торцовой стеной пятиэтажного дома, глухой стеной магазина и кирпичным забором с железной дверью – стояли два узких стоячих столика. Здесь было чем подкрепиться русскому человеку. Вот и сейчас за одним из столов расположились двое мужчин с гранеными в руках. Заметив направляющуюся в тупичок честную компанию, мужики замахали собратьям руками:
          – Давайте быстрее, а то она уходит!
          Шмат Разум прибавил шагу и поспел как раз вовремя. Дебелая работница торговли советской закалки уже пристраивала табличку "Санитарный час".
          – Мать, красавица, обожди, – напористо взмолился Шмат.
          Окинув его и подоспевших спутников опытным взглядом, продавщица водки сразу определила в них классический случайный коллектив, но табличку убрала.
          – Давай три по сто и запить что-нибудь, – хрипло отчеканил Шмат. – Что у тебя есть?
          – Томатный сок, – нехотя ответила продавщица.
          – Ух ты, неужели прежний, советский? – увидев на полке пыльную трехлитровую банку с наполовину отклеившейся этикеткой, восхитился Шмат.
          – Так что, давать? – нетерпеливо переспросила продавщица.
          – Давай-давай, три стакана сока.
          Отмерив им три по сто, продавщица пихнула поближе к окошку стакан с крупной влажной рыжеватой солью на дне и погнутой алюминиевой ложкой, и со вздохом водрузила на прилавок непочатую банку сока. Протерев банку мокрой серой тряпкой, она достала консервный нож с деревянной рукоятью и принялась за крышку, изрядно тронутую ржавчиной. Орудовала она не глядя, нож срывался, но женщина с неколебимым упорством продолжала исполнять свой тяжкий долг продавца.
          Наконец крышка слетела. Налив в стаканы сок, продавщица промокнула пролившуюся красную лужицу и назвала сумму. Шмат рассчитался. Постукивая табличкой, продавщица терпеливо подождала, пока он подсолит сок, и быстро закрыла окошко. Путники едва успели расположиться за столиком, а она уже споро запирала дверь слева от окошка на большой висячий замок.
          – Что, успели? – порадовались за них мужики.
          – Спасибо, братки, – поблагодарил их Шмат.
          Мужчины уже выпили свое – они только хотели убедиться, что у собратьев всё путем.
          – Ну, бывайте, – попрощались они.
          Путешественники остались одни.
          – Давайте, мужики, ваше здоровье, – открыл военный совет Шмат Разум.
          Не дожидаясь, пока товарищи поднимут стаканы, он опрокинул свои сто грамм, тут же жадно запив водку соком. Видно, та еще водка, – подумал Иван. Он мешкал пить, а вслед за ним – замешкался и Сидор Петрович. Их внимание привлек худой, небритый, плохо одетый мужичок в стоптанных туфлях, лет сорока, стремительно появившийся у окошка. Ткнувшись в табличку, он стукнул костяшками пальцев в стекло и с отчаянием обернулся к компании за столом. Мужичка властно томила жажда. Шмат Разум тоже как раз развернулся посмотреть: что там у него за спиной происходит. Глаза его пытливо скользнули по пришельцу.
          – А где Света? – отрывисто спросил мужичок. – Как же?..
          – Да, не перевелась еще на Руси кабацкая теребень, – повернувшись обратно к столу, довольно ухмыльнулся своим спутникам Шмат Разум. Похоже, ему и дела не было до страданий бедолаги.
          – Ушла она, – сказал Иван.
          – Надолго? – округлил глаза мужичок.
          – Не знаю, – пожал плечами Иван. – Только что ушла.
          – Эх!
          Вдруг мужичок сделал шаг к столу и протянул к незнакомцам руку с зажатой в ней мятой десяткой.
          – Мужики, может одолжите? – взмолился он.
          Взгляд его, как магнитом, притянули к себе два стакана, в которых еще была водка. Не в силах оторваться от напитка, глаза мужичка перебегали с одного стакана на другой.
          Шмат громко захохотал.
          – У меня деньги есть. Я, как она придет, вам сразу куплю, – пообещал мужичок, невзирая на смех. Губы его тронула жалкая улыбка.
          Может быть из-за смеха Шмата, может, из-за сомнения в качестве водки, может, из-за того, что мужичок просил честно – под деньги, а может – еще почему, – только Ивану стало жаль непутевого.           – На, бери, – пододвинул он ему свой стакан.
          Мгновенно оказавшись у стола, мужичок прижал руку с десяткой к сердцу, глянул на Ивана, не нашелся, что сказать, от захлестнувшего его чувства, и залпом махнул сто грамм.
          – Ух, дерет не хуже дирола, – сказал он уже совсем другим тоном.
          – С ксилитом? – осклабился Шмат.
          – Ты, батя, пей, – позаботился на всякий случай Иван о Сидоре Петровиче.
          Тот послушно выпил, закашлялся. Иван похлопал его по спине, пододвинул стакан с соком.
          – На, – мужичок протянул Ивану десятку. – Или мне тебе водку вернуть, как она придет?
          – Да ладно, – отказался Иван.
          Он видел: десятка у мужичка единственная, взять ее было как-то некрасиво. Иван отхлебнул томатного сока – тот и правда оказался как в далеком детстве.
          – Ты не подумай. Я, как Светка придет, тебе сразу поставлю, – заверил его мужичок.
          – Меня Васькой звать, – представился он.
          Пошли рукопожатия:
          – Иван. Шмат. Сидор Петрович.
          – Может, вам чего надо, мужики? – спросил благодарный Васька. – Вы только скажите.
          – Ей Богу, так выручил, – снова оборотился он к Ивану. – Смерть, как душа просила.
          – Да ладно, бывает, – философски заметил Иван.
          – Может, тебе какую-нибудь бабу приворожить надо? – не отставал Васька в искреннем желании отплатить за великое добро. – У меня соседка – колдунья. Вот те крест! Если приворотное зелье даст, любая баба твоя будет. Прямо сейчас могу отвести.
          – Чего же она тебе сто грамм не сотворила? – насмешливо спросил Шмат Разум.
          Он сразу заподозрил, что Васька просто хочет увести их до того, как вернется продавщица, чтобы сохранить себе десятку.
          – Ты, Иван, уши не развешивай. Знаю я эту кабацкую теребень. Самогонщица небось его соседка, вот и все зелье. И дома ее наверняка нет, а то бы она ему налила. А любая баба у него – та, что хоть с лешим за стакан пойдет, – захохотал Шмат.
          Васька опешил было от такого наговора, но не обиделся.
          – Не, – стал уверять он. – Она правда колдунья. Вот те крест.
          – Старая? – Ивана вдруг очень заинтересовал Васькин рассказ.
          – Старая, лет сто, может, даже больше. Согнутая вся, еле ходит. А самогон она сроду не варила. Она на травах зелья делает. Такая бабка... Мертвого на ноги поставит. Может бабу приворожить. Или мужика. Только она денег не берет. Захочет – сделает, а не захочет – и просить бесполезно. У нас про нее уже мало кто знает. При прежней власти, сами понимаете, за это дело посадить могли. Она и перестала зелья давать. Я-то ей по хозяйству помогаю, по-соседски. Мне она не откажет. Ты – парень молодой, ясно дело, – подмигнул он Ивану.
          – Уж не наша ли это бабка? – враз сменив точку зрения, глянул на Ивана Шмат Разум.
          Иван многозначительно кивнул в ответ, залпом допил сок.
          – Далеко живешь-то? – спросил Шмат.
          – Да тут рядом, на Кронштадтской, – обрадовался Васька.
          Разом снялись и пошли за Васькой. Мужичок вовсю старался отработать свой долг. Уже минут через пять они вышли на улицу Кронштадтскую, на которой действительно хватало старых деревянных домов.
          – Да, маху дал, – сетовал Шмат Разум. – Вязьма – это тебе не Москва. Бабка тут точно должна была где-то возле центра жить. Она-то небось здесь еще при царе Афроне жила. Когда всей Вязьмы и было что три церкви, да два каменных дома. А тут – аккурат последние избы по-за заставой, да лес дремучий.
          – Не говори гоп, – осадил его Иван.
          Однако, когда подошли к дому Васькиной соседки, всякие сомнения отпали. Изба, как родная сестра, была похожа на курскую и кунцевскую избы. Хотя размером и не больше последней.
          – Да, брат, кажись ты нас куда надо привел, – опустил руку на плечо Ваське Шмат Разум. – Как зовут твою соседку?
          – Вот те на, так я и не знаю, – удивился Васька неожиданному открытию. – Бабка и бабка.
          – Что же это ты – сосед, а не знаешь? – попенял ему Шмат.
          – Так ее всегда так звали, – Васька смущенно почесал голову. – Я же тут вырос – вон в том доме. Маленьким был – бабушкой звал, а как подрос – бабкой.
          Иван между тем разглядывал домовладение. Забор у бабки совсем покосился и шел покатой волной. Изба почернела и выглядела очень старой – столетней. Окна, как и в двух предыдущих избах, были простые – без узоров. На земле лежали пожухлые прошлогодние листья.
          Иван потрогал забор, и тут же где-то за домом мощно залаял невидимый пес. Иван невольно отпрянул, но пес так и не появился – видно, был на цепи.
          – Не лай, свои! – открывая калитку, крикнул Васька.
          Ивана удивило, что пес сидит на цепи совсем не там, где ему положено – возле входа. И еще он заметил: повернув голову к углу дома, Шмат Разум как будто принюхивается. На окне колыхнулась занавеска.
          – Бабка, встречай гостей! – постучал в дверь Васька, но тут же сошел обратно с покривившегося крыльца. Лицо его сделалось серьезным, а руки опустились вниз, как в армии.
          – Стойте тут, – предупредил он новых знакомых.
          Пес продолжал гулко бухать за избой. Иван поежился, представив, какая это должна быть собака. Дверь со скрипом отворилась, и на пороге показалась сгорбленная старуха, опирающаяся на две клюки, одна – с матерчатой петлей наподобие лыжной, в которую она продела руку. Лицо ее было еще морщинестее, чем у бабы Ядвиги, но сходство с двумя ее сестрами сразу бросалось в глаза. Ивану бы облегченно вздохнуть, но он наоборот – почувствовал вдруг тянущую пустоту в животе, как перед экзаменом.
          – Вот, бабка, добрых людей привел... – начал было Васька и осекся – сообразил, что не знает, чего этим добрым людям надо. Парень-то не сказал: нужно ему бабу привораживать или нет?
          – Здравствуйте, бабушка, – поздоровался Иван.
          – Здравствуйте, – эхом повторили Сидор Петрович и Шмат.
          Стоя на пороге, старуха подслеповато разглядывала незваных гостей.
          – Сама вижу, – наконец сказала она Ваське тихим скрипучим голосом. – Привел и иди.
          Глянув на спутников – мол, говорил вам: колдунья, – Васька сделал два-три шага назад, остановился.
          – Иди, – качнув клюкой, повторила ему старуха. – А вы заходите, коли пришли, гостями будете.
          Васька тут же ретировался. С трудом развернувшись, старуха, хромая, ушла в дом, оставив дверь открытой. Иван поглядел на притихших спутников, вздохнул и первым поднялся по скрипучим ступенькам.

НА УЛИЦЕ КРОНШТАДТСКОЙ

          В сенях почему-то было очень темно. На несколько секунд Иван ослеп после яркого света дня. Едва начав различать очертания предметов, он испуганно вздрогнул, – рядом с ним стояла старуха, склонившаяся к самому его животу. Иван бы отпрянул, да старческая рука цепко держала его за одежду. Кто-то ткнулся в спину Ивана, охнув, отступил.
          Глаза быстро привыкли к полумраку, и Иван с удивлением понял, что бабка принюхивается к его одежде.
          – Русским духом пахнешь. Давно тебя жду, – задирая голову, чтобы лучше разглядеть гостя, сказала старуха.
          – Иван твое имя? – потянула она его книзу так, что Иван невольно нагнулся.
          – Иван, – смущенно ответил он. Ему стало неловко, что не назвался вовремя, как надо.
          – А это товарищи мои: Шмат Разум и Сидор Петрович.
          Иван попробовал было обернуться, но бабка не дала ему это сделать, повелительно дернув его за одежду и пригнув еще ниже:
          – Нагнись, Иван! Не разберу, что за знак у тебя на лбу.
          Иван согнулся пополам. По-прежнему принюхиваясь, бабка не только осмотрела тесьму, но и ощупала ее рукой. Висевшая на ее руке палка ткнулась Ивану в нос. То ли от палки, то ли от руки старухи на Ивана пахнуло сырой землей.
          – Вы не старшей ли сестрой бабушкам Ядвиге и Лесе будете? – испуганно спросил он.
          – Вижу теперь, не простой ты гость, а дорогой. Весточку мне от сестры принес, – слегка оттолкнув голову Ивана, пристально глянула на него бабка. – Ну, сказывай, своей ли волей в нашу глушь зашел, или нужда привела?
          – Нужда, бабушка, – пряча глаза, кивнул Иван. – Так вы, стало быть, старшая сестра будете?
          – Она и есть, – проворчала старушка.
          – А звать вас как? – осмелел Иван.
          – А как хочешь, так и зови, добрый молодец, – усмехнулась старуха. – Имени-то своего я и не упомню. Проходи в дом, что встал на пороге?
          Иван вдруг услышал, что за стенами дома совершенно тихо. Видно, как только они вошли, пес перестал лаять. Иван разулся, снял куртку. Разглядывая комнату, прошел два-три шага по узорной дорожке. Теперь он видел, как похожа эта комната на сени баб Леси и Ядвиги. По стенам висели сушеные травы.
          Обернувшись ко входу, Иван увидел странную картину: Сидор Петрович испуганно мялся на пороге, а бабка, принюхиваясь, наступала на Шмата, который, косясь на нее, отодвигался все дальше в угол. Вдруг старуха фыркнула и тряхнула головой. Бедный Шмат совсем забился в угол, поблескивая оттуда глазами.
          – Что вы, бабушка, это Шмат Разум, – пришел ему на выручку Иван.
          – В лесу место твоему провожатому, – отвернувшись от Шмата, проворчала грозная старушка.
          Она, видно, устала, потому что вдруг застыла, положив голову на руки – уперев в пол обе свои клюки.
          – Проходи, не стой у порога, – очнувшись, сказала она Сидору Петровичу.
          В отличие от Ивана и Шмата, тот не вызвал у нее никакого интереса. Иван подумал, что бабка и батю уже успела обнюхать.
          – Веди, Иван, в горницу своих провожатых. И ты, так и быть, иди, – сердито буркнула она Шмату, погрозив в угол клюкой.
          Суровая бабка, – подумал Иван. – Наверное, не зря мы сюда приехали.
          Горница тоже была похожа на две предыдущих горницы – в домах бабы Леси и бабы Ядвиги. Только печь гораздо больше – чуть не во всю стену. Посреди горницы стоял стол, а посреди стола – древняя каменная ступа с каменным же пестом. Больше на столе ничего не было. Иван захотел было попросить умыться с дороги, но не решился.
          – Пойдем, умойся с дороги, – словно прочитала его мысли старуха. – А эти и так обойдутся.
          Вернулись в сени. Бабка поставила на лавку таз, зачерпнула из деревянного ведра полный кувшин воды – Иван подивился силе ее руки, – стала сливать гостю. Тот догадался: прежде чем умываться, снял тесьму – дар бабы Ядвиги – и спрятал ее в карман.
          – Есть и из труб вода, да я ее не жалую, – старуха протянула Ивану вышитую ширинку – утереться.
          – Спасибо, бабушка, – поблагодарил Иван.
          Вытираясь, он с интересом разглядывал глиняный кувшин. Кувшин был очень старый – как из музея.
          Бабушка старчески покивала чему-то своему и пошла в горницу, казалось, забыв про гостя. Снова повязав тесьму, Иван последовал за ней. Своих спутников он застал в неожиданном виде. Шмат Разум – почтительный, настороженный – жался у самого края стола, в то время как Сидор Петрович сидел посередке и на удивление чинно.
          – Поешь сперва, – пригласила Ивана к столу старуха. – Потом свою нужду мне расскажешь.
          На столе появилась вышитая скатерть. Кряхтя, старушка поставила на стол три миски, три чашки, положила три ложки. Иван хотел было помочь, но она только шикнула:
          – Сиди! Ты гость.
          Подав на стол дымящийся горшок с ухой, старуха принесла хлеб – обычный магазинный кирпичик.
          – Так и быть, нарежь хлеб, – протянула она Ивану большой нож. Сама же стала разливать по мискам уху.
          Когда гости поели наваристой, вкусной ухи, старуха подала на стол еще два горшка: в одном дымилось мясо, в другом – ячменная каша. Иван подивился: откуда у бабки такая еда? Может, ей вместо денег продуктами за зелье платят? Принюхиваясь к необычному запаху мяса, он заметил, что тем же занят и Сидор Петрович.
          – Не бойтесь, не человечина, – сказала старушка. – Травы пахнут.
          Иван вздрогнул. Ожидал, что под горло комок подкатит, но ничего не произошло. Сидор Петрович побледнел и перекрестился. Только Шмат Разум не выказал никаких эмоций.
          Взяв миску Ивана, старуха сама положила в нее каши и мяса.
          Чего я в самом деле? – подумал Иван. – Мясо как мясо, вроде как с пряностями. Попробовал – очень вкусное мясо. Ему вдруг стало смешно: бабка людоедка!
          Других гостей хозяйка обслуживать не стала – кивнула, чтобы сами себе накладывали, кто сколько захочет. Шмат Разум без стеснения навалил себе мяса побольше, обильно полив кашу мясным соком. Сидор Петрович же взял только каши. Лишь убедившись, что Иван уплетает мясо с аппетитом, он тоже положил себе несколько кусочков.
          – Ох, старая, совсем из ума выжила, – всполохнулась старушка. – Чашки поставила, да питья не дала!
          На столе появился кувшин с квасом. Ивану хозяйка налила самолично, остальные налили себе сами.
          Старушка, видно, устала. Присев на табурет у печи, она составила вместе клюки, оперлась на них, положила на руки голову и, казалось, задремала. А может, и следила за едоками. Щелочки глаз у нее из-за морщин были еще уже, чем у бабы Ядвиги.
          Едва гости закончили есть, старуха поднялась и убрала со стола. Остались на нем опять только ступа да пест.
          – Спасибо, бабушка. Спасибо за угощение. Спасибо, – поблагодарили гости.
          – Ну, молодец, теперь сказывай, какая нужда в наши края привела? – присев напротив Ивана, спросила старуха.
          – Послала меня к вам сестра ваша – баба Ядвига, – начал Иван. – Есть у них там в Москве Немал-Человек.
          – Знаю, – перебила его старуха. – Повязка у тебя от его глаза.
          – От его глаза? – Иван невольно тронул тесьму. Помолчав, продолжил: – Он девушку украл и у себя держит, а мы ее выручить хотим. Да не знаем, как с ним справиться. Против него, говорят, никто ничего сделать не может. Сестра ваша – баба Ядвига – сказала, что только у вас против него средство есть.
          Иван замолчал – не знал, что еще сказать. Молчала и старуха.
          – Невеста твоя красна девица? – пошамкав губами, спросила она наконец.
          Опять! – подумал Иван. – Да что они мне ее сватают? Еще и правда влипнешь.
          – Да нет, – помявшись, ответил он.
          – Может, тебе за нее полцарства обещано? – продолжала допытываться старуха.
          – Нет, – совсем смутился Иван. Какие еще полцарства?!
          – Двадцать тысяч долларов только, – сказал он.
          – Это валюта такая иноземная, – пояснил Иван, видя, что старуха молчит. – Да только я не из-за денег. Деньги у нас уже есть.
          – Так чего же тебе надобно? – в упор глядя на него, спросила старуха.
          – Девушку выручить, – покраснел Иван.
          – Если не мы, то кто же ее выручит? Милиция вон не захотела, – добавил он, видя, что бабка молчит. От пристального взгляда ее колючих, как иглы, зрачков Ивана невольно подирал по спине неприятный холодок.
          – Я тебе не про то вопрос задала, – строго сказала старуха. – В чем твоя-то корысть?
          – Не знаю, – не нашелся, что и сказать, Иван. – Я так просто...
          – Пожалел, значит, – покивала головой старушка. – И то хорошо. Коли так, дам я тебе три вещи. Силен Немал-Человек, много добрых молодцев погубил, а против них не устоит.
          – Поперву должен ты его лишить могучей жизненной силы, – с неожиданным напором заговорила она. – Сила та у него на конце иглы, а игла та в ларце...
          Приехали, – подумал Иван. – Что-то похожее я уже слышал, в детстве. А игла – в яйце, а яйцо – в зайце... или нет? Он даже не заметил, что бабка замолчала.
          – А ты чего ждал, что я тебе пулемет какой дам? – одернула его мысли старуха. – Коли пришел – так слушай! А не нравится мое слово – так и ступай вон!
          Поглядев на виновато потупившегося Ивана, старуха продолжила:
          – Ларец тот стоит в железном ящике, а ящик тот – в стене его доме замурован. Там же, в доме, он и девицу твою держит – в подполье. А стережет ее верный слуга-пес. Как дом найти – средство у тебя есть.
          Старуха помолчала, глядя на Ивана, – не перечит ли?
          – Вот и ладно, – смягчилась она.
          Тяжело поднявшись, старуха вышла в соседнюю комнату и вскоре вернулась, неся совершенно неожиданную вещь. Иван опешил. В руках у древней старушки было что-то вроде стереотелефонов для плейра – тех, которые вставляются прямо в уши. Они были черные, блестящие, с виду пластиковые, и провода от них шли – только не к штеккеру, а к такому же пластиковому на вид плоскому черному диску. К диску же – снизу, к выступавшему ушку – вовсе уж на диво был привязан обычный шнурок с какой-то железкой музейного вида, потемневшей от времени.
          – Вот тебе, Иван, отмычка, – остановилась старуха перед поднявшимся ей навстречу Иваном. – Только ею можно открыть железный ящик, в котором Немал-Человек свою силу прячет. Называется она "Вертен мост", потому что прежнее и нынешнее время соединила.
          – Вот это слухало, – показала она на "телефоны". – Круги с цифирью слушать. У Немал-Человека на железном ящике такой круг есть. На нем – десять цифирь, как пальцев на руках. Трижды по три раза надо тот круг повернуть, всякий раз ставя на нужную цифирь. Иначе не откроется ящик. Чтобы загадку эту решить, надо трижды по три тысячи лет, да трижды по три года, да трижды по три дня гадать, не пить, не есть и глаз не смыкать.
          – А наденешь это слухало...
          По знаку старухи Иван наклонился, и она вставила ему в уши пластиковые утолщения. Иван сразу перестал что-либо слышать, но бабка про то ведала и сделала паузу в наставлениях. Только сняв с молодца слухало, продолжила говорить:
          – Так вот, наденешь это слухало, станешь круг крутить. Как до нужной цифири дойдешь, оно тебе знак и подаст. Прежде таких кругов не было, так слухало это новое, сработано мастером-самоучкой. Ты с ним обращайся осторожно, особенно с этим, – показала старушка на черный диск. – Там волшебные песчинки внутри, зовутся чипики. Так прежде чем круг крутить, надо слова сказать: "Чипик цифру лови, слухало – говори!". Запомнил?
          – Запомнил, бабушка, – почтительно сказал Иван.
          Он с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться. Бабка-то, вроде, медвежатница! По счастью, старушка увлеклась наставлением, и его мыслей не заметила.
          – Круг – то первый запор, да есть еще и второй. Старинный замок с особым секретом, в незапамятные времена сработан. Ключ от него только один. Владеет им Немал-Человек и всегда при себе держит. Да был в те времена другой мастер-чудодей – сработал он отмычку, которая любой замок откроет. Вот тебе эта отмычка, – указала бабка на необычную железку, подвешенную на шнурке к слухалу. – Ею ты вместо ключа другой замок откроешь.
          Иван уже справился с собой. Тем более, что Шмат Разум и Сидор Петрович сидели тише воды, ниже травы, слушая бабку, как жаждущие знаний первокурсники внимают знаменитому профессору.
          – Спасибо, бабушка, – принял Иван из ее рук суперотмычку.
          – Первую вещь дорогой добыл, вторую – удалью добудь! – сказала старушка, приглашая Ивана следовать за собой. – Как лишишь Немал-Человека жизненной силы, станешь с ним биться. Есть у меня меч-кладенец, да меч тот в погребе, погреб – во дворе, а двор – цепной пес стережет. Коли не порвет тебя мой пес, твой меч.
          Они уже вышли в сени. От перспективы встретиться с псом, от одного лая которого становится не по себе, по телу Ивана побежали мурашки, сердце гулко забилось, а под мышками стало мокро. Он оглянулся с надеждой на Шмата и увидел, что тому все нипочем – идет себе следом за ними с довольной рожей. Заметила Шмата и бабка.
          – А ну цыть, – грозно замахнулась она на него клюкой. – Ты в избе сиди!
          Сразу стушевавшись, Шмат Разум шарахнулся в угол. Иван обулся, старуха раскрыла дверь. Но Иван замешкался – стал надевать куртку в слабой надежде отдалить от тела собачьи зубы. В этот момент, неслышной тенью скользнув вдоль стены, Шмат Разум сунул ему в руку кольцо колбасы.           – Кинь ему, – шепнул он и так же бесшумно исчез обратно.
          Иван сунул колбасу в карман – как раз вовремя, потому что старуха, кряхтя, развернулась посмотреть, чего он там мешкает.
          – Иду-иду, бабушка. Я только куртку надевал, – поспешно сказал Иван, радуясь втихую, что у него такие большие карманы.
          – Смотри у меня! – погрозила бабка палкой Шмату, поблескивавшему из угла глазами.
          Лишь только Иван вышел на крыльцо, за домом громыхнул, мешая лай с рычанием, пес. Иван невольно опустил руку в карман – пощупал колбасу. Вот молодец Шмат, успел где-то спереть, – с благодарностью подумал он о своем попутчике. – Да только поможет ли мне колбаса?
          Увязался за ними и Сидор Петрович, героически решивший следовать за своим Ваней. В отличие от Шмата, на него бабка и внимания не обратила.
          Обогнув вслед за бабкой дом, Иван увидел пса. Тот был ужасен. Неопределенной породы, черный, громадный, как собака Баскервилей. Длинная цепь, надетая на стальной трос, протянутый по земле через весь двор, позволяла ему с лихвой перекрыть все подходы к низкой деревянной двери внутрь земляного холмика – в погреб. Ивана поразила конура пса – не конура, а небольшая избенка.
          Вильнув разок хвостом хозяйке, пес переключился на чужаков, заливаясь лаем, рыча и скаля здоровущие клыки.
          Все трое остановились у угла дома. Сидор Петрович невольно отступил, глаза его округлились.
          Небось гостями его кормит, – подумал Иван про пса. – Полна конура костей. Колени его начали неприятно дрожать. Облизнув сухие губы, он сделал пару шагов вперед. Пес так и взвился, привстав на задние лапы из-за мешавшей ему цепи.
          До горла достанет, – тоскливо подумал Иван.
          – Вон погреб. Там сундук стоит. В сундуке меч лежит, – указала ему старуха.
          Ивану показалось, что при этом она ухмыльнулась. Скользнув взглядом по замершему Сидору Петровичу, он снова посмотрел на страшного пса.
          – Ваня, может это, ну ее, – заикаясь, произнес Сидор Петрович.
          Ну уж хрен, – подумал Иван. – В такую даль приперся. Была не была! Авось не сожрет. Главное – до двери добежать. А там как-нибудь...
          – Дверь-то хоть открыта? – угрюмо обернулся он к кровожадной старухе.
          – Открыта-открыта, чего ж ее запирать? – резонно ответила та. – Как войдешь, слева у двери полка, на ней свеча и спички.
          Приблизившись еще на несколько шагов к чудищу, Иван решительно вынул из кармана колбасу и, задержав ее на какое-то время перед оскаленной мордой – чтобы зверь сполна нюхнул вкусный запах, – швырнул куда подальше.
          Не переборщил ли? – мелькнула мысль, но пес уже понесся огромными прыжками за лакомством.
          Иван рванул к погребу. Уже слыша за спиной яростное рычание и топот, распахнул дверь, влетел внутрь, крепко стукнувшись башкой о косяк, едва не свернув ноги на ступеньках. Не помня как, захлопнул дверь, и вовремя – в нее тут же с силой ткнулся пес. Дверь содрогнулась, но выдержала удар. Иван рефлекторно схватился за нее и вдруг наткнулся рукой на железный засов, о котором умолчала коварная старуха.
          Засов подался с трудом – видно, им сроду никто не пользовался. Оно и понятно! Но и у Ивана сил вдруг стало, как у трех богатырей. Вогнал толстый стержень в гнездо за милую душу. Всё. Теперь не достанет!
          Вот гад, не добежал до колбасы, – отдыхиваясь, подумал Иван. Сердце бешено колотилось. – Ясное дело – если меня упустит, бабка ему задаст. Эх!
          В погребе было совершенно темно, только через узкие щели двери сочился слабый свет. Да и то лишь сверху – большую часть двери заслонял пес. Его мощное дыхание, казалось, ветерком проникает сквозь щели. Иван еще раз попробовал дверь. Вроде крепкая, подстать засову. Пес за дверью тут же оглушительно гавкнул и уперся в нее лапами. На голову Ивану посыпалась земля. Из-за низкого потолка ему пришлось нагнуться, ворчание зверя раздавалось едва ли не выше его головы.
          Потерпи маленько, – мысленно сказал Иван чудовищу и нащупал спички. С громким треском вспыхнула сера, вызвав новый всплеск эмоций за дверью. Теперь пес попытался открыть дверь лапой – на себя. Угол двери внизу задергался, в щели блеснули в рассеянном свете дня белые когти. Иван невольно отшатнулся, спичка погасла. Вот, черт!
          Поскорее чиркнув другой спичкой, Иван зажег свечу, укрепленную на блюдце, и осмотрелся. Ступеньки вели вниз, довольно глубоко. Иван стоял в узком проходе с ровными земляными стенами, укрепленными деревянными столбиками с поперечинами, на которые был настелен потолок. Пахло землей и деревом. В Иване вдруг всколыхнулась детская надежда, что погреб окажется подземельем. Все лучше, чем пес.
          Не похоже, чтобы бабка тут картошку хранила, – спускаясь по деревянным ступеням, подумал Иван. Внизу – за проемом – постепенно открывался сам погреб.
          Погреб был просторный, Иван с удовольствием разогнулся. Он оказался прав: ни картошки, ни иных, обычных для погреба, припасов тут не было. Видно, для этой цели у бабки имелся еще один погреб – более удобный. Лежал тут кое-какой древний хлам, возле стены действительно стоял большой, как ларь, сундук, а больше ничего не было. Свеча горела неровно, полумрак причудливо колыхался.
          Пристроив к стене возле сундука пыльный табурет без одной ножки, Иван поставил на него свечу и осмотрел сундук. Сундук был деревянный, обитый железом, старый, простой – без какого-либо орнамента или росписи. У него были кольца для замка, но самого замка, по счастью, не оказалось. А-то ведь старуха могла и умолчать, что сундук заперт.
          Иван поднял основательную крышку, прислонил к стене. Внутри сундука что-то белело и темнело. Взяв блюдце со свечой, Иван рассмотрел, что белели старинные холщовые одежды, а темнел лежавший на них меч в ножнах.
          Иван ожидал увидеть совсем другой меч. Меч-кладенец в его представлении был большим, широким, двуручным. Этот же был меньше, чем с его руку, довольно узкий и совсем не впечатлял. Но Иван уже ничему не удивлялся. Взяв меч, он поставил свечу на табурет и рассмотрел его повнимательнее.
          Ножны были подстать сундуку – просты и незамысловаты. Ни надписей, ни орнамента, ни каких-либо особых знаков. Сделаны, судя по всему, из грубой кожи, твердой, как дерево. Рукоять – тоже простая, без узоров – пришлась Ивану как раз по руке.
          Отстегнув тонкий кожаный ремешок, крепивший при помощи пряжки меч в ножнах, Иван вытащил кладенец. Меч был как новый – огонек свечи отражался в нем, как в зеркале. И в то же время веяло от него древней стариной. Иван потрогал острие – не бритва, но вроде того. Попробовал махнуть – получилось довольно легко.
          Оно и лучше, – подумал он. – Много бы я намахал двуручным. А таким и впрямь кому-нибудь башку снести можно.
          Иван аккуратно вложил меч в ножны и застегнул ремешок. Почему-то ему понравилось, что меч такой простой – без затей, надписей и узоров. Опустив тяжелую крышку сундука, Иван взял блюдце со свечой, повернулся к дверному проему и... вспомнил о псе. Вот, черт! Он про него и забыл совсем, пока разглядывал меч.
          Мечом его, что ли, двинуть? – мелькнула мысль. – Так жалко. Разве что, если в ножнах...
          Пожалуй, плашмя можно и двинуть, – решил Иван. – А куда деваться?
          Если на него это подействует, – подсказал ему внутренний голос.
          Но делать было нечего. Пригнувшись, Иван пошел по ступенькам.
          Он постарался подняться бесшумно. Пристроив свечу на полку, крепко взял меч в правую руку, примерился и, рванув левой рукой засов, с силой распахнул дверь.
          Иван рассчитывал стукнуть дверью пса, если он все еще тут, однако пса за дверью не оказалось. Пока Иван спускался за мечом, пес тоже не терял времени даром и сгонял за колбасой. Но даже сумасшедший запах домашнего копчения не заставил его сожрать колбасу на месте. Зажав лакомство в зубах, он принес колбасу к погребу и как раз приканчивал последний кусок, когда выстрелом громыхнул засов, и дверь распахнулась. Взвившись в воздух, пес в один прыжок очутился у входа.
          Не встретив сопротивления, дверь распахнулась настежь, Иван же благоразумно отступил в погреб. И вовремя. В следующее мгновенье в проем ринулась оскаленная черная морда с обильно летевшей из пасти слюной. Цепь не пустила пса, и он привстал на пороге, подняв над лестницей могучие лапы. Забыв о милосердии, Иван что было силы двинул зверя ножнами по морде. Размахнуться в тесном пространстве было сложно, пес успел вовремя отскочить, но все же Иван задел его.
          Получив неожиданный отпор, пес отступил наружу и замер в метре от входа. Иван приободрился, задул свечу. Солнечный свет резал глаза. Подняв для удара меч, Иван осторожно шагнул к дверному проему. Вид рычащего зверя придал ему неожиданную решимость.
          – Вот я тебя! – шагнув прямо ко псу и замахнувшись мечом, гаркнул он с отчаянием загнанного в угол медведя.
          Может, вид у Ивана был шибко внушительный, может, меч-кладенец оказался и вправду волшебным, а только пес, рыча и скалясь, отскочил еще на один прыжок.
          От крика в горле у Ивана враз пересохло. Он молча погрозил псу мечом и, стараясь ступать уверенно, двинулся к бабке и обмершему Сидору Петровичу. За псом следил краем глаза. Стоило тому двинуться, как Иван поворачивался к зверю и угрожающе поднимал меч.
          Всё. Здесь пес уже не достанет. Грудь Ивана тяжело вздымалась. По телу струйками стекал пот.
          – Готовь умыться, бабка, – хрипло сказал он.
          – Коли добыл, твой теперь меч, – вздохнула старуха.
          Развернувшись спиной ко всем (в том числе и к виновато притихшему псу), она пошла вокруг дома. Иван удало поглядел на Сидора Петровича, поднял к самому его лицу меч.
          – Вот так вот, батя!
          Сидор Петрович, видать, натерпелся такого страху, что и слова не мог вымолвить. Он только поднял дрожавшую руку и дотронулся до ножен. Иван оглянулся на пса. Пока они говорили, черный зверюга ушел в дальний угол двора – насколько позволила цепь, – улегся там, положив голову на землю между лап, и грустно смотрел на Ивана. Иван хотел было победно усмехнуться, но ему отчего-то стало совестно. Эх, влетит теперь псу.
          – Ладно, пошли. Вспотел я что-то, – отвернувшись, сказал он Сидору Петровичу. Не зная, куда пристроить меч, понес его в руке, как саблю на параде.
          Бабку они застали у крыльца. Еще огибая дом, путники услышали, как она на кого-то покрикивает. Оказалось – на Шмата. Он как раз спускался по ступенькам с ведром воды в одной руке и деревянным ковшом – в другой.
          – Ставь тут. Иди прочь. Сама солью, – распоряжалась бабка. Как видно, представление разогрело ей кровь.
          Иван положил меч на землю, снял куртку, отдал ее Сидору Петровичу:
          – Смотри осторожно, там флюгер в кармане!
          Снял с головы тесьму, спрятал ее в карман. Без стеснения раздевшись до пояса, нагнулся перед старухой и сказал:
          – Лей, бабушка.
          Вода была холодная – на дикую радость взогретому телу. Иван заухал, растираясь руками. Ему вдруг почудилось, что на них кто-то смотрит из-за забора. Вскинув голову, Иван огляделся, но никого не увидел.
          Умывшись, Иван взял из рук бабки свежую ширинку, докрасна растер тело, оделся.
          – Эх, кабы еще кваску твоего выпить, – весело намекнул бабке.
          – Удалого молодца отчего же не угостить, – покладисто согласилась старушка.
          С хрустом потянувшись, Иван повязал тесьму, подхватил с земли меч, взял у Сидора Петровича куртку. Прежде чем войти в дом, оглянулся с крыльца на чудный весенний день.
          После удачи Ивана вся компания заметно приободрилась. Да и старуха больше не стала его испытывать. Напоив Ивана квасом, она бесцеремонно выставила Сидора Петровича из горницы:
          – Поди-ка в сени.
          – А ты останься, – велела пошедшему было следом за ним Шмату.
          Закрыв за Сидором Петровичем дверь, старушка опять вышла в соседнюю комнату.
          – Спасибо, Шмат, выручил, – успел поблагодарить друга Иван. Хотел сказать еще, но тут старуха вернулась. В руке у нее был небольшой плоский мешочек.
          – Так и быть. Вот тебе третья вещь, Иван, – тихо сказала она. – Удали и силы тебе не занимать-стать, да силен и Немал-Человек. Вот тебе мешочек – в нем особый состав. На березовом соке с жив-корнем замешан, мертвым илом скреплен.
          Мешочек был на шнурке. Распустив шнурок, старуха показала Ивану густо-вязкую темно-серую массу. Наклонившись к самому мешочку, Иван ощутил слабый незнакомый растительный запах. И в то же время чем-то болотным, неживым пахла странная масса.
          – Прежде чем биться с Немал-Человеком, возьми щепотку, размешай в воде и выпей, – наставляла Ивана старуха. – Средство это чудодейственное. Оно тебя от любых ран-болезней убережет.
          – Подь сюда, – подозвала она Шмата. – Коли поразит молодца Немал-Человек, сделай, как сказано, и в рот молодцу влей. Да смотри – не сболтни кому!
          Шмат Разум молча отошел. Старуха выразительно глянула на Ивана – мол, и ты не болтай. Завязав мешочек, она приказала Ивану нагнуться и надела шнурок ему на шею.
          – На теле носи, береги пуще глаза, да никому не показывай, – напутствовала она Ивана.
          – Спасибо, бабушка, как ты сказала, так и сделаю, – поблагодарил Иван.
          На том и распрощались.

• Читать дальше…