©   Марк Лотарёв, 2001

Все права на роман "Круг судьбы" принадлежат автору. Любое использование текста романа возможно только с разрешения автора.

• На предыдущую

ВЕЩАЯ БАБКА

          Уже совсем стемнело, а Шмат все не появлялся. Иван и Сидор Петрович хмуро зябли, прохаживаясь возле "Запорожца" и поглядывая на крайние избы деревушки. Сидеть в остывшей машине было еще холоднее.
          – Ваня, может он чего недоброе задумал? – спросил вдруг Сидор Петрович.
          – Вряд ли. Что с нас взять, – подумав, сказал Иван, но ему и самому было жутковато.
          Наконец от избушки отделился силуэт и направился к машине. Это был Шмат.
          – Еле уломал бабку, – сказал он. – Пока про Ивана не сказал, ни в какую пускать не хотела. Старая, а до молодцев падка. Только вы, мужики, с ней поосторожней, вещая она.
          – Как это, вещая? – не понял Иван.
          – Увидишь, как, – коротко бросил Шмат Разум.
                    Усевшись за руль, он запустил страшный движок "Запорожца". Иван с Сидором Петровичем предпочли пройтись пешком.
          – Ваня, боюсь я, а вдруг она ведьма? – испуганно бормотал Сидор Петрович.
          – Ага, зажарит нас в печке и сожрет, – припугнул его Иван, чтобы не говорил ерунду.
          Сидор Петрович молча закрестился. Ивана тоже потянуло осенить себя, но он удержался. За спиной, будя деревню, натужно сотрясался "Запорожец".
          Наконец, подъехал и Шмат. Заглушив дьявольскую машину, подошел к крыльцу избушки, поднялся по скрипучим ступенькам, постучал в дверь:
          – Это мы, хозяйка!
          Хозяйка встретила их в сенях, освещенных слабой электрической лампочкой без абажура. Она была не такой уж и старой, и выглядела бодро. От того, что в избе есть электричество, Иван невольно испытал облегчение.
          – Разувайтесь, – шепнул Шмат Разум притихшим спутникам, подавая им пример.
          Но Иван не успел последовать его примеру.
          – Молод еще, а туда же, золота ищешь, – укоризненно покачала вдруг головой хозяйка избушки, пристально глядя на Ивана колючими прищуренными глазами. Взгляд этих глаз, казалось, насквозь проходил Ивана.
          Иван смутился, недовольно посмотрел на Шмата, но тот как раз запутался в шнурках своих туфель.
          – Не говорил он мне, – перехватила его взгляд хозяйка. – По глазам вижу, оно у тебя в глазах блестит. А только, кто за золотом идет, тот там с ним и пропадет.
          От зловещих слов бабки Ивану стало не по себе. Он неуклюже разулся, стал снимать куртку да выронил. Из кармана выпала коробочка с флюгером, раскрылась, флюгерок вывалился на узорную дорожку.
          Иван хотел было поднять флюгерок, но хозяйка его опередила: неожиданно проворно подскочила, прихрамывая, и подхватила флюгер прежде Ивана. Флюгерок, по счастью, не повредился, стрелка все так же сидела на "позолоченном" стерженьке.
          – Э, да ты не простой гость, – приглядевшись к вещице, раздумчиво сказала бабка.
          – Куда идешь, кого по нему ищешь? – посмотрела она в глаза Ивану.
          Флюгерок вдруг повернулся.
          – В Москву, – кивнула бабка своей догадке. – А знаешь, касатик, что живет там великая злая сила, Немал-Человек прозывается? Ты ему эту вещицу сам отнесешь, или подождешь, пока он за ней к тебе явится?
          Совсем пробрало Ивана от этих слов хозяйки избушки. Он оглянулся было на Шмата, но тот только глаза отвел. И вид у разбитного мужика был почтительный, и даже робкий.
          – Вы, бабушка, нас не пугайте, – снова повернувшись к хозяйке, неожиданно смело сказал Иван. – Давайте лучше знакомиться. Меня Иваном зовут, а его – Сидор Петрович.
          – Ну а меня баба Леся зовите, – в прищуренных глазах бабки прыснули на миг веселые, хитрые искорки.
          – Ты, Иван, моих слов на сердце-то не бери, – подала баба Леся флюгерок Ивану. – Да только куда тебе, молодцу, с Немал-Человеком тягаться? Эх, молодо – зелено.
          – Что обмер, как не живой стоишь? – зыркнула она вдруг на Сидора Петровича. – Думаешь, я ведьма?
          Бедный Сидор Петрович тут же обмахнул себя крестом, но как-то робко, со страхом.
          – Видишь, не сгинула. Стало быть, не ведьма, – насмешливо сказала баба Леся. – Вон, с Ивана пример бери. Я его стращаю, а он мне доброе слово в ответ.
          – Ну, гостюшки, проходите к столу, поешьте с дороги, чем богата, – пригласила хозяйка топтавшихся у порога гостей из сенцов да в горенку.
          Иван спрятал флюгер обратно в куртку и пошел первым по узорной дорожке. А Шмат-то, – думал он, – тише воды ниже травы. Эх-хе. Правду говорит бабка, никуда не попрешь. Только неприятностей и найду на свою голову. Раскатал, дурак, губу на двадцать тысяч долларов. Так меня с ними и ждут. Неужто этот Немал-Человек девчонку похитил? Кликуха у него подходящая, небось авторитет какой-нибудь, круче некуда. Выкуп он за нее, что ли, получить хочет? Или на отца ее как-нибудь наехать?..
          В небольшой аккуратной горнице было тепло, посередине горницы стоял деревянный стол, покрытый вышитой скатертью, вокруг стола – четыре стула. Иван удивился стульям, почему-то ожидал увидеть не их, а деревянные лавки. Посередине стола стоял горшок с вареной картошкой, от которой пар шел, а еще стояли на столе миски с квашеной капустой, солеными огурцами, с темно-багровой вареной свеклой, и даже с маринованными маслятами, аккуратными – один в один, высокий каравай хлеба лежал, а рядом с караваем – аппетитное розовое сало на тарелке и к нему нож. И кувшин стоял с каким-то напитком. Ну и наконец, поджидали гостей три тарелки с тремя вилками и три чашки. И еще одна чашка стояла сама по себе.
          Всё пересилил разыгравшийся аппетит, даже Шмат Разум приободрился, и Сидор Петрович кашлянул в руку.
          – Самогону не держу, – накладывая гостям картошку, строго сказала баба Леся.
          – Да мы это... – начал было Шмат и замолк.
          – Сало сами отрезайте, кому сколько надо, не стесняйтесь. А вместо хмельного лучше напитка моего попробуйте, – она взяла кувшин и налила каждому полную чашку, а себе – потом.
          – Спасибо, мать, спасибо, бабушка, благодарствуем, – разом заблагодарили гости неожиданно щедрую хозяйку.
          Наевшись, все трое размякли, тут баба Леся подала на стол душистый травяной чай, поставила мед и варенье. От чая путников совсем разморило. Иван, хотя его и клонило в сон, вызвался помочь бабушке посуду помыть.
          – Еще чего! – прикрикнула на него баба Леся. – Ишь молодежь пошла, никакого разумения. Одна дурь, да и та не своя. Поели-попили и на боковую. Кроватей у меня на вас нет, на полу в сенях ляжете.
          – Ладно уж, – сжалилась она над смутившимся Иваном. – Иди за мной, перины с одеялами достать поможешь.
          Перины с одеялами хозяйка велела отнести в сени, после чего выставила всех троих гостей за порог:
          – Погуляйте ко сну, пока я прибирать да стелить буду, – проворчала она.
          Дивное, невиданное ночное небо распахнулось над рано уснувшей деревенькой – над первозданной темнотой земли. Весь мир заняло для Ивана это небо. Никогда прежде не видел он столько звезд: ярких, плотно усеявших весь небосвод, казавшихся совсем близкими – рукой подать. А Млечный Путь! Иван, может быть, впервые в жизни видел Млечный Путь, и он – во всей красе своей – поразил Ивана.
          Прежде он и внимания не обращал на звездное небо. В большом городе "вызвездило" означало, что сколько-то звезд видно на небе, обильно подсвеченном фонарями и окнами. Некоторые из этих звезд бывали яркими, но и они оставались всего лишь одиночками среди осветленного пространства.
          Теперь же все небо сверкало мириадами ярких звезд, а в маленьких промежутках между ними было абсолютно черно, и только Млечный Путь заливал эту черноту серебряным молоком. Знал Иван, что не так уж далеко уехали они от родного города, а показалось ему вдруг, что очутился он от дома за тридевять земель в тридесятом царстве.
          Все трое молчали. Сколько времени прошло, не думал Иван.
          Наконец Шмат Разум, осторожно заглянув в избушку, тихо позвал их с крыльца. Только когда Шмат щелкнул выключателем, Иван сообразил, что, выпроводив их из избы, баба Леся погасила свет и все делала в темноте. Слабая лампочка без абажура показалась Ивану неожиданно яркой и неприятной.
          В сенях уже было постелено, дверь в горницу закрыта. Шмат Разум и Сидор Петрович, не мешкая, улеглись. Погасив свет, Иван ощупью пробрался на свое ложе. Во тьме помещения ему опять стало муторно от давешних слов хозяйки избушки. Но Иван этой мутори не поддался.
          Травяной ли чай и напиток сыграли свою роль или невиданное зрелище звездного неба, а только Иван сказал себе: утро вечера мудренее, и с тем тут же уснул.

          Баба Леся подняла их, едва рассвело.
          – Ишь разоспались. Погостили, пора и честь знать. К столу, а там и в дорогу, – бесцеремонно растолкала она гостей в бока печным ухватом.
          Трое искателей приключений смущенно поднялись. Чувствовали они себя на удивление бодро, покрякивая в остывших за ночь сенях. Хозяйка покормила их на дорогу, благодарности пресекла, а когда они уже выходили, Ивана остановила, зазвала обратно в горницу, прикрыла дверь и дала ему вышитое полотенце.
          – Вот тебе, Иван вдовий сын, ширинка, – сказала она. – Живет у меня на Москве, в бывшей деревне Кунцево, середняя сестра, запомни, как найти ее, – хозяйка сказала Ивану улицу и назвала номер дома (только почему-то не дома сестры, а соседнего), объяснила приметы, как дом сестры выглядит. – Найдешь ее, умоешься с дороги, и этой ширинкой утрись. Может быть, она тебе подскажет, как с Немал-Человеком сладить.
          – Спасибо, бабушка, – поблагодарил бабу Лесю Иван и спрятал ширинку.

"ТОЙОТА" НА ОБОЧИНЕ И ИВАН-БРАТАН

          Иван, Шмат Разум и Сидор Петрович смущенно сидели в машине, кляня в душе проклятый "Запорожец", надрывавшийся возле избушки. А хромая баба сидела в горнице, хитро улыбалась колючими глазками и вспоминала коня Сивку-Бурку.
          Шмат Разум сразу стал допытываться у Ивана, зачем уводила его в избу хозяйка. Но Иван про ширинку умолчал, сказал только, что бабка ему адрес своей сестры в Москве дала на всякий случай. Шмат заметно приободрился, хотя и проворчал неразборчиво что-то про "лесовичек", как послышалось Ивану.
          Наконец поехали. Как они доедут до Москвы, Ивану было непонятно. Денег на бензин у них не было. Авось Шмат что-нибудь придумает, – положился он на судьбу и, нагнув голову к спинкам передних сидений, стал смотреть по сторонам.
          Опасаясь за украинские номера "Запорожца", Шмат Разум ехал не столбовой трассой, а боковыми дорогами. Машин тут было мало, местность бедная, потому Иван очень удивился, когда на пустой утренней дороге среди лесопосадок они увидели вдруг крутую иномарку цвета "мокрый асфальт". Съехав на обочину, она накренилась как неживая – новая, с иголочки, "Тойота", как определили путешественники, подъехав поближе. Единственный человек, сидевший в машине, неестественно привалился головой вперед и вбок – между рулем и дверцей.
          Шмат Разум притормозил, а там и сдал назад. Остановившись возле "Тойоты", он открыл дверцу, вылез из "Запорожца" и воровато оглянулся по сторонам.
          – Вылезай, дед, быстро, выпусти Ивана, видишь, мужику плохо стало, – хрипло сказал он.
          Когда Иван выбрался из "Запорожца", Шмат Разум уже стучал костяшками пальцев в стекло дверцы "Тойоты", но мужчина за рулем признаков жизни не подавал. Подойдя к Шмату, Иван услышал, что мотор "Тойоты" работает. Он и сообразить ничего не успел, как Шмат открыл дверцу, подпихнул мужчину внутрь и стал щупать ему жилу на шее. Голова водителя, будто тряпочная, откинулась на подголовник. Иван отшатнулся: глаза у мужчины были стеклянные, от плотно сжатого рта по подбородку тянулись отвратительные серые потеки. «Пена», – догадался Иван. Мужчина был молод – лет тридцати – одет дорого. Шмат Разум зачем-то задрал ему рукава пиджака и рубашки, присвистнул.
          – Обкололся покойничек, – показал он Ивану отвратительно синеватый сгиб локтя со следами уколов. – Свеженький, мягок еще.
          Иван и опомниться не успел, а Шмат уже отстегнул с руки страшного покойника часы и полез по его карманам. Иван невольно огляделся, но дорога по-прежнему была пуста. Сидор Петрович, заглядывая в салон "Тойоты", перепуганно крестился и что-то бормотал. Варварски тарахтел "Запорожец".
          – Ни хрена себе покойничек! – воскликнул вдруг Шмат.
          Разогнувшись, он показал попутчикам извлеченные из кармана мужчины две пачки стодолларовых купюр, туго обклеенные плотной бумагой. Быстро вскрыв грязным ногтем упаковку одной из пачек, Шмат провел большим пальцем по ее краю – как по карточной колоде. Глаза его заблестели. Глянув по сторонам и на Ивана, он сунул обе пачки в карман своей куртки и снова нырнул в машину – к покойнику. Покойник вяло сопротивлялся настырным движениям Шмата.
          Шмат Разум нашел еще несколько точно таких же пачек. Со вздохом надев часы обратно на руку покойнику, он повозил по ним манжетой, вернул мужчину в прежнее положение, внимательно осмотрел салон – не оставил ли следов – закрыл дверцу "Тойоты" и ручку протер рукавом.
          – Может, его в больницу надо? – неуверенно предложил Иван.
          – Кого, покойника? – весело спросил Шмат. – Ты уж его тогда сразу в могилу вези. Желаешь убедиться? Давай, пока никого нет, только быстро, – Шмат приглашающе кивнул Ивану на дверцу.
          Иван убеждаться не захотел.
          – Садитесь, мужики, мотать отсюда надо, пока не наехал кто-нибудь, – сказал Шмат Разум.
          Ивана и Сидора Петровича дважды просить не пришлось. Вскоре никем не замеченный "Запорожец" свернул на боковую выбитую дорогу, а там – еще и еще. Шмат заметал следы.
          Наконец, свернув на проселок к каким-то огородам, Шмат Разум остановился, не заглушая двигателя, и достал из карманов пять пачек стодолларовых купюр. Вынув одну сотку из надорванной пачки, тщательно осмотрел ее, понюхал, пощупал, только что на зуб не попробовал.
          – Вот, мать его, даже не фальшивые, – восхитился он. – Ну, удружил новый русский. Пятьдесят штук, наверное.
          – Считай, Иван, – перекинул он на заднее сидение две тугие пачки.
          – Это ж надо, как вовремя помер. Ты его, дед, не жалей, – ухмыльнулся Шмат Сидору Петровичу. – Он наркоман, деляга. Может, поганый коробейник местный по наркоте, или бандит. Иначе откуда у него столько бабок и такая тачка?
          – Да, други-браты, ровно сто листиков, один в один, – закончил Шмат пересчитывать первую пачку.
          Достав из кармана несколько резинок, он умело перехватил одной из них пачку.
          – У менял прихватил, – пояснил он попутчикам. – В обменке этой вашей. Вишь, пригодились.
          Пересчитали деньги. Действительно оказалось ровно пятьдесят тысяч долларов – целое состояние.
          – Ну всё, мужики, теперь на ближайшую станцию, коня в речку, а сами на поезд и в теплые края, – подытожил Шмат. – А ты, Иван, боялся. Вот они, твои двадцать штук. Еще и деда, так и быть, пачкой угостим.
          – Мне не надо, – начал было Сидор Петрович, но тут в разговор вмешался Иван.
          – А девчонка? – сказал он. – Девчонка как же?
          – Брось, Иван, на кой она тебе теперь? Да если она хоть вполовину на свое фото похожа, – стал убеждать его Шмат. – Ты ж видный парень. Да с такими деньгами ты такую красавицу себе отхватишь – весь квартал слюной изойдет.
          Иван непроизвольно поморщился, вспомнил покойника. Вспомнилась ему и милиция: краснолицый подполковник из райотдела с его трудовой подругой и Сидорчуком.
          – Жалко девчонку, – упорно сказал он. – Может, только мы и можем ее найти. Может, у нее теперь только на нас и надежда.
          – Ваня, Ваня, он правильно говорит, – неожиданно поддержал Шмата Сидор Петрович. – А ее и без нас найдут. Ты лучше и мои деньги, это, себе возьми, только можно я с тобой буду? Я тебе мешать не буду, я так только...
          – Заткнись, дед, – оборвал его Иван. – Вы, мужики, как хотите, а только я все равно в Москву поеду. Может ее там мучают, а вы тут, как суки.
          – Давай, дед, раз не хочешь, – сграбастал он из рук Сидора Петровича пачку, которую Шмат дал тому подержать. Резинка соскочила, несколько соток разлетелось под сиденья.
          – Ладно ты, полегче на поворотах, конь, – недовольно огрызнулся Шмат Разум. – Ишь взбеленился. В Москву так в Москву, а только ты, Иван, свои двадцать штук уже получил.
          – Найдем девчонку, можешь награду себе забрать, – сказал, шумно дыша, Иван.
          – Сорок – не двадцать, а дедовы пополам, дед тоже против был, – подвел итог Шмат.
          – На, – Иван сунул Шмату большую часть пачки, отобранной у Сидора Петровича. – Вот так, дед, и не жалко, нечего было подлянку пороть.
          – Прибери, дед, и не горюй, а то бабкой станешь, – великодушно кивнул Шмат Сидору Петровичу на несколько просыпавшихся купюр и тронул машину.
          – А ты на меня не кричи, я и не о ней вовсе! Я о тебе, может быть, беспокоился, – выкрикнул вдруг Сидор Петрович в адрес Ивана, глядя куда-то в окно.
          Сидор Петрович малость лукавил, утверждая, что он, мол, вообще о девчонке и не говорил. На самом деле он именно и имел в виду, что нечего им с этой похищенной связываться, когда поддержал своего жильца против Ивана. Однако сейчас Сидор Петрович свято верил, что все было совсем не так. Что о девушке у него и речь не шла, а он только о благе Вани радел.
          – Ладно, батя, проехали, – примирительно сказал Иван. – Кто старое помянет...
          Ему уже было совестно, что он отъехал на дедка. Чего с него взять? Труп, доллары, бандиты похитители... Понятное дело – перепугался дедок.
          Сидор Петрович продолжал неподвижно сидеть, искренне держа обиду на Ивана и Шмата. Только когда Иван протянул руку и стал подбирать упавшие между сидениями сотки, Сидор Петрович нагнулся и тоже поднял несколько купюр, лежавших у его ног. Иван, добавив на глазок своих соток, протянул деньги Сидору Петровичу:
          – На, держи.
          Но тот сделал вид, что смотрит в окно.
          – Нет, мужики, так не годится, – вмешался в дело Шмат Разум.
          Потянувшись, он забрал деньги из рук Сидора Петровича. Тот безропотно отдал их своим обидчикам. Иван тут же убрал обратно протянутую руку с деньгами.
          – Ты чего? – с угрозой спросил он у Шмата.
          – Чего! Сам подумай, что он будет с баксами делать? Засветится только и по башке получит. Еще прибьют, чего доброго, – урезонил Ивана Шмат Разум. – Ты, Петрович, не обижайся, мы тебе твою долю отдадим. Только потом и рублями, вот чтоб я сдох. И вот что, мужики, что у нас доллары есть – забудьте. А ты, Иван, спрячь деньги подальше и не то что руками – взглядом того места не выдавай. Доберемся до станции, я пару сотен обменяю, до Москвы хватит.
          – До какой станции? – пряча деньги, спросил Иван.
          – Известно до какой. Поезда только в Курске останавливаются.
          – Ты, батя, насчет денег не бойся, – похлопал Иван по плечу Сидора Петровича. – А Шмат верно говорит. Мы лучше, когда вернемся, тебе их на гривны поменяем.
          Сидор Петрович, насупившись, молчал.

          Кто его знает, где и какими дорогами ехал Шмат, а только Курск они проехали. Так им сказали в селе со смачным названием Битюгово. На простой вроде бы вопрос: как вернуться в Курск, местные жители почему-то стали давать указания путанные и противоречивые. Правда, оказалось, что магистральная железнодорожная линия Харьков – Москва проходит где-то неподалеку. На этот счет битюговцы махали руками более согласованно, показывая примерно в одну сторону. Ехать, по их словам, надо было не сворачивая: "как выедешь, вон по той дороге". Решили ехать к железной дороге.
          Снова потянулся потрепанный русский сельский асфальт ровно на две машины, с полями и лесопосадками по краям. Возле такой вот лесопосадки, за одним из поворотов, ждало их новое приключение. Впереди на дорогу вдруг вышел какой-то парень, подняв вверх широко расставленные руки. Пришлось затормозить.
          Парень был высок, статен, черноволос и выглядел постарше Ивана. Вид у него был, мягко говоря, потрепанный: брюки в грязи, рубашка – тоже, один рукав считай что оторван, скула ободрана, но главное – парень был без обуви, в одних грязных белых носках. Сразу насторожившийся при виде парня Шмат хрен бы остановился, если бы тот не вышел на самую середину дороги – не объедешь.
          Вопреки своему виду, парень широко – во весь рот – улыбался открытой, заразительной улыбкой.
          – Мужики, подбросьте до станции, – нагнулся он к окошку. – Только денег у меня нет. Меня только что какие-то сопляки обчистили в лесопосадке. Говнючонки, а не попрешь, когда пятеро на одного. Даже туфли сняли, заразы. Хорошо хоть фотокарточка цела, только скулу вот слегка попортили.
          – Взяли бы, да все места заказаны. Видишь, какой лоб сзади сидит? – недовольно сказал Шмат Разум.
          – Да вас же только трое, чего вы? Мне много места не надо. Куда же мне в одних носках на станцию идти? – стал убеждать его пострадавший.
          – Да ладно, пусть садится, поместимся, – примирительно сказал Иван. – Со всяким может случиться.
          – А с чего тебя в лесопосадку-то занесло? – Шмат не собирался сдаваться так просто.
          – Так на станцию и шел, – просто ответил парень. – Тут до нее километров пять, не больше.
          – Меня Иваном зовут, – протянул он в окно руку Шмату.
          – Есть уже один Иван, другой без надобности, – пробурчал Шмат, но руку парню нехотя пожал, хотя и не назвался в ответ.
          – Ну так два будет. Один Иван хорошо, а два лучше, – озорно ответил парень, честно глядя на Шмата веселыми умными глазами. Казалось, его не только не расстроило неприятное происшествие, но наоборот: он и вправду рад, что остался жив-здоров и уже отдал свою дань неумолимой статистике сельских ограблений.
          Между тем Сидор Петрович уже вышел из "Запорожца" и любезно кивал побитому парню на открытую дверцу:
          – Садись, мил человек, садись. Меня Сидор Петровичем зовут.
          Иван передвинулся за сиденье Шмата, крепко упершись ногами в спинку сидения – колени вместо подголовника.
          – Спасибо, мужики, – второй Иван радостно пожал руку Сидору Петровичу и забрался в "Запорожец".
          – Иван, – протянул он руку Ивану. – Вы меня, раз уж я второй Иван по счету, Братаном зовите, чтобы не путаться. Это у меня кличка такая – Братан. Я сейчас в Москве живу, а вообще из Курска, считай, местный. Девушка моя тут в школе работает, школьный психолог, к ней ездил. Красавица она у меня. Может, через это шпану на меня и натравили.
          На заднем сидении "Запорожца" двум молодцам было тесно, как двум медведям в одноместной берлоге.
          – То-то выговор у тебя больно курский, – усмехнулся Шмат Разум, трогая машину. – Чего же твоя красавица в такую дыру забралась? Распределения вроде отменили...
          – Так и я о том же, никак ее не уломаю, – не моргнув глазом, подхватил Братан. – У меня работа в Москве, заработок неплохой, квартиру снимаю, а она – ни в какую. Если бы у нее тут другой кто-то был, так ведь нет. Она девушка честная, сказала бы, если что.
          Но тут разговор с душевным парнем прервался. Мотор издал характерное чихание, "Запорожец", помянутый Шматом по батюшке "ЗАЗу", продергался еще сотню метров и окончательно заглох.
          – Вот, мать его, – не забыл и другую – невесть какую – родительскую половину машины Шмат. – Опять бензин кончился. Жрет он его, что ли?
          Почему-то при этих словах Шмат покосился в зеркало на Ивана-Братана.
          – Ты бы на датчик смотрел, водило, – сказал Иван.
          – Тут заправка есть поблизости? – обратился он к парню.
          – Нет, мужики, бензином вы тут вряд ли разживетесь, – покачал головой Братан. – Разве только на станции, там заправка должна быть.
          – А до станции далеко еще? – спросил Иван.
          – Километра два, наверное, тут по-над железной дорогой тропинка есть. Вот блин, судьба-таки мне в носках до станции тепать.
          – Может, еще кто подберет, – посочувствовал Иван.
          – Да тут пока дождешься. Выпусти-ка меня, Сидор Петрович.
          – Как же ты без денег до города доберешься? – спросил Иван. Его удивляло, что Шмат Разум помалкивает.
          – До Москвы-то? Как-нибудь доеду на электричках. А что, мужики, я на станции прямо в милицию и пойду: так мол и так, раз ограбили на вашем участке, выручайте теперь, хоть драными тапками обеспечьте.
          Тем временем Сидор Петрович вышел из "Запорожца" и даже спинку сидения сам опустил, давая дорогу новому знакомцу. Иван-Братан уже поднялся было со своего места, но тут наконец подал голос Шмат.
          – А чего ты, мил человек, к своей девушке не пойдешь? – спросил он.
          – Мужики, вы что, в таком виде... – смутившись, серьезным голосом сказал Братан. – Нет.
          Тряхнув головой, он решительно вылез из машины. Обернувшись, нагнулся к салону:
          – Ладно, бывайте. Спасибо, что подвезли.
          Выпрямившись, Братан от души пожал руку Сидору Петровичу и пошел к лесопосадке.
          Шмат вдруг решительно открыл дверцу.
          – Обожди, Братан! – крикнул он, – Мы с тобой пойдем.
          Открыв багажник, Шмат достал пустую канистру.
          – Пошли, мужики, прогуляемся, – беспечно сказал он. – Эта рухлядь все равно никому даром не нужна, не упрыгает.
          Железная дорога и вправду оказалась сразу за лесопосадкой. Вдоль насыпи по опушке шла утоптанная тропинка. Иван повеселел, идти на свежем воздухе было куда приятнее, чем ехать, скукожившись в тесном "Запорожце". Пошли гуськом по тропинке.
          – А вас, мужики, как в наши края занесло, если не секрет? – оглядываясь, спрашивал Братан. – Вы же, судя по номерам, с Украины?
          – А мы, мил человек, тоже в Москву едем, – охотно ответил Сидор Петрович.
          Иван оглянулся на Шмата, но тот отнесся к выдаче информации невозмутимо.
          – Не переживай, Братан, купим тебе на станции чоботы! – крикнул он через головы своих спутников Братану. После того, как Братан хотел их покинуть, подозрительность у Шмата сменилась прежним, веселым настроением.
          И тут случилось с ними третье приключение за это богатое на события утро. Сперва они услышали характерный звук приближающегося поезда. Не успели оглянуться, как звук вдруг изменился – поезд резко замедлял ход. Вот мимо тяжело прошел тепловоз и над путниками остановился пассажирский состав: третий вагон с конца – аккурат напротив. "Кременчуг – Москва" – прочитал табличку Иван. Он с удивлением заметил, как с тепловоза спрыгнул человек в форме, спустился с насыпи и вошел в лесопосадку.
          – Поссать мужику на природе захотелось, – понимающе осклабился Шмат Разум в ответ на немой вопрос обернувшегося к нему Ивана.
          Шмат был абсолютно прав. Много лет водил поезда пожилой машинист, и все эти годы неудовлетворенно поглядывал он на проносившиеся внизу лесополосы. Можно сказать, чувство изначальной несправедливости жизни точило его: тихая зависть к автомобилистам, которые тоже возили грузы и людей, но в отличие от него могли вдруг взять, остановиться и справить нужду в чистом поле.
          Это был его последний рейс перед уходом на пенсию, и пожилой машинист не выдержал. И если кто скажет, что не удовлетворилось в нем наконец что-то глубокое, самое сокровенное, когда, молодо спрыгнув с подножки и сбежав по насыпи, углубился он в лесопосадку и пустил струю на тонкий ствол какой-то осины, – пусть тот ни во что не верящий скептик первый бросит в Шмата Разума камень.
          Прямо над путешественниками открылась со скрипом дверь плацкартного вагона, и наружу высунулась недовольная проводница лет сорока в несвежей униформе. Заглянув вперед к тепловозу, но ничего там не углядев, она посмотрела вниз на четверых путников и почему-то спросила у них:
          – Что случилось, мужики?
          – Машинисту вашему приспичило, – охотно пояснил Шмат.
          Шмат Разум ориентировался быстро. Канистру он заранее забросил в кусты и теперь воспользовался ситуацией. Поднявшись по насыпи, он показал проводнице сотку:
          – Хозяйка, захвати до столицы.
          – Сколько вас? – отступив на шаг, проводница смотрела куда-то вдаль, но рука ее уже привычно повернула запор, а нога поддала скрежетнувший железный фартук. – Сдачи у меня нет.
          – О чем речь, красавица, – расплылся в улыбке Шмат.
          – Давайте, мужики, по-быстрому, – повернулся он к товарищам.
          Сидор Петрович, Иван, а за ними – Шмат Разум споро забрались в вагон.
          – Мужики, возьмите с собой. Приедем, я верну деньги. Такси до дома за мой счет, – отчаянно запросился Братан. Он держался за поручень, но лезть в вагон не решался под неумолимым взглядом заслонившей вход проводницы.
          Поезд дернулся.
          – Ладно, залезай уж. С нами он, с нами, красавица, – приобнял Шмат проводницу, любовно заглядывая ей в глаза, суя в пальцы сотку и оттесняя ее от фартука.
          Скользнув взглядом по бумажке, проводница посторонилась.
          – Не лапай, не казенная, – осадила она Шмата, но голос у нее был довольный.
          Тяжело дышавший Братан был уже в тамбуре. С лязгом опустив фартук, проводница закрыла дверь. Поезд набирал ход.
          – В конец вагона идите, – сказала проводница безбилетникам.
          Выглянувшая из проводницкой пухлая напарница ее в такой же несвежей униформе недовольно оглядела левых пассажиров.
          – Чего останавливались-то? – спросила она.
          – А черт его знает, – ответила первая проводница.
          Проходя мимо купе проводников, Шмат не удержался и тронул полную женщину за сдобное тело:
          – Ух, пышечка.
          – Пошел, – хозяйски наградила она его в ответ изрядным тычком.
          – Кого ты пускаешь, он же в одних носках... – услышал Иван за спиной обрывок приглушенного разговора.
          Оглянувшись, он увидел, как посадившая их проводница молча оттеснила напарницу в купе и задвинула дверь.
          В плацкартном вагоне было довольно пусто. Пассажиры подозрительно оглядывали ободранного Братана, с удивлением обнаруживая, что он идет по вагону в одних носках, настороженно косились на идущих следом за ним Шмата с Иваном и смотрели вдоль прохода в сторону купе проводников.
          Сидор Петрович, невольно возглавивший шествие, зашел под самый туалет, но тут Братан тронул его за плечо:
          – Давай лучше сюда, отец, – показал он на предпоследнее купе.
          Сидор Петрович послушно вернулся. Ему было боязно, что они едут зайцами. Подсели и Шмат Разум с Иваном. Соседнее купе – между ними и остальными пассажирами – занимал единственный пассажир, спавший на голой полке, выставив в проход большие толстые ступни в носках, запах от которых успешно боролся с запахом близкого туалета.
          – Ну, мужики, не знаю, как вас и благодарить, – расчувствовавшись, обратился ко всем Братан. – Выручили, спасибо вам огромное.
          – Постойте, мужики, – спохватился он вдруг. – А как же ваша машина?
          – А тебе что за дело? – въелся в него глазами Шмат.
          – Да нет, я так просто спросил, дело ваше, – смешался Братан.
          Задрав на полку ногу, он с сожалением стал осматривать разорвавшийся при посадке носок.
          – Как думаете, у проводниц какие-нибудь тапки найдутся? – спросил он.
          – Ага, сорок пятого калибра, – хмыкнул Шмат.
          Братан расхохотался. Иван тоже усмехнулся. Он устроился за столиком напротив Сидора Петровича и стал смотреть в окно.

РАЗГОВОР В ТАМБУРЕ

           – Не горюй, Братан, в Орле шестнадцать минут стоим, сообразим тебе обувь, – вернувшись от проводничек, хлопнул парня по плечу Шмат. Братан безмятежно сидел рядом с Иваном, забравшись на полку с ногами.
           – Мужики, век не забуду, – тут же приложил он руку к сердцу.
           – Иван, пойдем-ка покурим, – сказал Шмат веско. – А ты, Петрович, не молчи, как Золотая Рыбка на допросе, развлеки парня.
           – Понял, мужики, свои дела... – тут же примирительно поднял руки Братан. Унять бьющий из него задор, пожалуй, было невозможно.
           Понял и Иван, что Шмат хочет сообщить ему что-то наедине, полез из-за стола мимо тезки.
           Шмат провел Ивана в лязгающий, холодный, прокуренный тамбур. Тяжелая межвагонная дверь болталась, ожидая: не зазеваются ли чьи-нибудь пальцы? – но Шмат захлопывать ее не стал, только придерживал рукой. Дверь в вагон он тоже оставил приоткрытой, став так, чтобы увидеть, если Братану вдруг приспичит в туалет. Иван насторожился, но на маневры Шмата смотрел скорее с удивлением, чем с пониманием.
           – Где у тебя флюгер? – притянув Ивана вплотную к себе, спросил Шмат.
           – Здесь, – Иван невольно пощупал внутренний карман, расстегнул куртку, достал коробочку.
           – Спрячь, спрячь, – схватил его за руку Шмат. – Ты, Иван, как: ловко прикидываешься или тебе правда медведь на мозги наступил?
           – Слушай, иди-ка ты! – обиделся Иван.
           Они стояли рядом, но говорить им все равно приходилось повысив голос.
           – Ладно, ладно, конь. Вижу, что темный. Ты хоть про то, что тебе бабка сказала, помнишь? Немал-Человек это тебе не сопли растирать! На ладошку положит, другой сверху прихлопнет, мокрого места не останется. С Немал-Человеком ни бандиты, ни власти сладить не могут. Неуязвимый он, и везде у него свои люди купленные. И ясновидящий он, – тон у Шмата враз изменился, стал почтительно скромным, как в избушке у бабы Леси. – Говорят, если против него кто замыслит что-нибудь, так ему лицо того человека является.
           – Чего же ты тогда в это дело ввязался? – усмехнулся Иван.
           Сейчас, днем, да в обычном поезде, он не очень-то верил во всякие бредни.
           – Так откуда ж я знал, что эту девку Немал-Человек увез? – очень искренним голосом ответил Шмат Разум.
           – А с чего ты взял, что он ее увез? Может, и не он вовсе. Бабка только про флюгер говорила – что этот ваш Немал-Человек флюгером заинтересуется, – схитрил Иван.
           – Бабка, – передразнил его Шмат, хотел сказать что-то еще, да промолчал.
           Врет он чего-то, – подумал Иван. – Эк меня во всякую муть затянуло. Так ведь девчонку жалко. Мало ли, что некрасивая, а ведь отец-мать есть, им каково.
           – Если ты на попятный собрался, так и скажи, а только я своего решения не изменю, – сказал Иван.
           – Сказал же, с тобой еду, – Шмат опять притянул к себе Ивана, глянул в вагон. – Чего тебе бабка-то дала?
           – Что дала, все мое, – невольно взявшись рукой за куртку, отрезал Иван.
           Куртка у него, надо сказать, была капитальная – рабоче-торговая, о семи карманах: три внутренних, два на молнии.
           – Ну коль при тебе, так и беды нет, – отпустил Ивана Шмат Разум. – Мне, Иван, этот тип не нравится. Неспроста он на нашу голову навязался.
           – Да брось ты, Шмат, дурью маяться. Он же уйти хотел, ты что, забыл? – урезонил его Иван.
           – Да только не ушел, – осклабился Шмат.
           – Так ты же его сам окликнул!
           Иван даже головой покачал от возмущения. Ты что, мол, мужик, за дурака меня держишь?
           – А про "Запорожец" он чего спрашивал? – не сдавался Шмат.
           – Так любой бы спросил, – вспылил Иван. – Нормально, берут мужики и машину бросают.
           Но остывал Иван быстро, хотя и велик был ростом.
           – Да ладно тебе, Шмат, – сказал он примирительно. – Может, он на самом деле в переделку попал. Со всяким может случиться. Он вообще трепливый какой-то. Мы вон тоже, – Иван понизил голос, – на труп с деньгами наехали. Рассказать кому, никто не поверит.
           – Ну смотри. Не скажешь, значит... – мельком глянул ему в глаза Шмат. Иван и не понял, что тот опять про бабкин подарок.
           – Избавиться нам надо от этого Братана, – убежденно сказал Шмат Разум. – В столице пятак на метро и прощай-поехал.
           – Так оно так и будет, – уверенно ответил Иван. – Что у него в Москве, других дел, что ли, нет, как с нами таскаться? Он нам еще деньги за проезд хрен вернет, как доедет.
           Однако уверенность Ивана была напускная. Подозрительность ушлого мужика была заразительна. Хорошо, днем едем, спать не надо, – подумал Иван.
           – Ладно, пошли, больно долго курим, – сплюнув в дыру межвагонного перехода, Шмат Разум распахнул дверь в вагон.
           Братан, как ни в чем не бывало, сидел на полке и слушал Сидора Петровича. Тот охотно делился с ним своим жизненным опытом, выказывал неожиданные познания, улыбался и чуть ли не с любовью поглядывал на благодарного слушателя. При появлении Шмата с Иваном разговор, однако, прервался. Сидор Петрович кашлянул в кулак и заинтересовался видом в окне.
           – Ну как вы тут, не скучали? – нарочито громко осведомился Шмат.
           – Нет, у нас тут разговор был интересный, – ответил Братан. – Эх, мужики, жалко карт нет, а то бы сейчас сыграли пара на пару. Мы с Сидором Петровичем, а вы с Иваном.
           – В карты в поезде играть опасно, Братан, – с ухмылкой посмотрел на него Шмат. – Не то что без обуви, без штанов остаться можно.
           Братан захохотал.
           – Да ладно тебе, – сказал он, отсмеявшись. – Мы бы ведь так сыграли, в дурака, на интерес.
           – В дурака-то, Братан, как раз опаснее всего играть, – блестя глазами, загадочно сказал Шмат. – Можно хоть и не дураком, зато без интереса остаться.
           Братан шумно хмыкнул в ответ на слова Шмата и даже головой замотал от удовольствия. Иван удивленно покосился на них: чего там Шмат опять мудрит? Так и не поняв юмора, отвернулся к окну. Делать мужикам нечего, – решил он.
           Через несколько минут мимо купе прошла проводница, которая их сажала, глянула на подопечных, оценивая обстановку, загремела ключом у двери туалета.
           – Хозяйка, куда подъезжаем? – спросил Шмат, когда она пошла обратно.
           – Орел, – бросила на ходу проводница.
           – Иван, ты молодой, сгоняй на вокзал за обувью, – бодро сказал Шмат.
           – Почему я? – насторожился Иван.
           – Ладно, братуха, шучу, сам схожу, – поднявшись, Шмат со смехом хлопнул Ивана по плечу. – Кому ж еще, как не тебе, доверить стоп-кран дергать. В нашей шайке только на тебя и можно положиться.
           – Мужики, ей Богу, век не забуду, – начал свое Братан.
           – Где же ты на вокзале обувь найдешь? – поинтересовался Иван.
           – А где же ее продавать, как не на вокзале? – удивился Шмат. – Че, в поездах мало обуви крадут, или охломоны дома забывают, когда на отдых едут? Да тут в любом третьем ларьке тапки будут стоять, а хоть в одном кроссовки найдутся.
           Нагнув голову, Шмат поглядел в окно.
           – Ладно, пойду я, какой размер брать?
           – Сорок четвертый. Нет, мужики, ну правда... – Братан уже не находил слов.
           Поезд действительно подъезжал к орловскому вокзалу. Иван поднялся и пошел на выход вслед за Шматом. Увидев, что Иван уходит, Сидор Петрович вдруг забеспокоился, его теплое чувство к Братану как-то вдруг пропало. Едва поезд, дернувшись последний раз, остановился, как Сидор Петрович, сказав любезному попутчику: – Я, это... – поспешно пошел из вагона.
           Снаружи он успокоился: Иван стоял на платформе. Расправив плечи, расстегнув куртку, Иван блаженно глядел на солнечный день. Солнце тянулось к зениту, и хотя заехали они гораздо севернее родных мест, было тепло.
           – Что, батя, бросил попутчика? – заметил Иван стоявшего в сторонке Сидора Петровича.
           – А чего ему сделается, остался без обуви, так пусть внутри сидит, – тут же подошел к нему Сидор Петрович. – Хорош денек. Тут, видишь, тоже тепло. Не так, как у нас на Украине, конечно. Знаешь, Ваня, я раньше часто ездил на поезде. Очень мне тогда это понравилось. Еще помню, тогда чай носили. А пассажиров много было, все места заняты. Думал, больше не приведется... Как ты думаешь, ничего, что мы зайцами, без билета едем, – понизил он голос. – Не оштрафуют?
           Иван пожал плечами.
           – А вагон, как тогда, такой же, – мечтательно сказал Сидор Петрович.
           Помолчали. Иван поглядывал на часы, стояли уже минут десять.
           – Ты, батя, лучше в вагон иди, скоро поедем, – сказал Иван.
           Сидор Петрович послушно отошел к двери, но подниматься не стал, постарался неприметно стать за скучающей проводницей.
           Вот привязался, – подумал Иван. Подождав еще несколько минут, он тоже на всякий случай подошел к двери. Хотел уже загнать Сидора Петровича в тамбур, но тут появился Шмат Разум. В руках он и в самом деле держал пару кроссовок и какой-то пакет. Все забрались в вагон.
           – А ты говоришь, – Шмат сунул под нос Ивану кроссовки. – Сорок третий, правда. Ничего, налезут. Я этому козлу еще майку купил, чтобы оторванным рукавом не светился. Помяни мое слово, хрен он от нас отвяжется.
           Поджидавший их Братан, казалось, не сомневался, что мужики никуда не исчезнут, даже в проход не выглядывал.
           – Ну, блин, – только и сказал он, увидев дары Шмата.
           – Орловский адидас, – отрекомендовал покупку Шмат Разум. – Три полосы с узором.
           Братан тут же примерил кроссовки.
           – Не тесноваты? – участливо спросил Шмат.
           – Нормально, до дома дойду, – подвигал ногами Братан. – Спасибо, мужики.
           – Носи на здоровье, – ухмыльнулся Шмат.
           Кроссовки Братан все же пока снял. Прикинув на вид футболку, купленную Шматом, он скинул рубашку, обнажив рельефные плечи. Да и под тонкой майкой, оказавшейся на нем снизу, выдавались тугие, литые мышцы. Все это не укрылось от внимательных глаз Шмата Разума. Иван – тот не особо глядел, а Сидор Петрович вообще деликатно отвернулся.
           – Закаленный ты парень, я смотрю, в одной рубашке уже ходишь, – сказал Шмат.
           – Так сперли ж все, заразы: и куртку, и сумку.
           – И документы, – подсказал Шмат.
           – Нет, паспорт я, слава Богу, в задний карман положил. Как знал, – не моргнув глазом, сказал Братан.
           – Кто же паспорт в заднем кармане носит? – изумился Шмат.
           – А что? – не понял Братан.
           – Спереть могут, – покладисто объяснил Шмат.
           – Да кто его там сопрет в селе? Побить, ограбить, это да, а из кармана украсть, – Братан выразительно посмотрел на Шмата. – У меня как раз всё остальное украли.
           – И то верно, – почесал небритую скулу Шмат. – Век живи – век учись. Теперь буду знать, куда в селе надо документы прятать.
           Поезд наконец дернулся и поехал.
           – Да, мужики, через шесть часов в Москве будем, – поглядев в окно, мечтательно потянулся Шмат.
           – Смотри, сглазишь, – не удержался Братан.
           Шмат Разум молча глянул на него, глаза их на мгновенье встретились. Ни Иван, ни Сидор Петрович не заметили этой мимолетной встречи взглядов своих попутчиков, а Шмат и Братан уже снова смотрели вокруг как ни в чем не бывало.
           Шмат поставил на стол пакет. Звякнули-громыхнули бутылки.
           – Подсаживайтесь, мужики, я тут пожрать купил, – осклабился он.
           Первым делом Шмат Разум достал из пакета газету, половину газеты отложил, а другую половину расстелил на столе. Затем выложил на нее две копченые курицы, хлеб, прозрачный полиэтиленовый пакет с солеными огурцами и выставил на стол четыре бутылки пива. Невольно все повеселели, успели проголодаться. Вынув из кармана складной нож, Шмат Разум нарезал хлеб: по-русски – толстыми ломтями. Братан открывал пиво.
           – Налетай, мужики! – жирно разодрав пополам курицу, откусив хлеба, куриного мяса и хрумкнув огурцом, подал пример Шмат.
           Ели не торопясь, с чувством, умяли всё, вытерли жирные руки газетой и уж потом сходили их помыть: черноту смыть от шрифта.
           Тут и развлечение подоспело. В вагон вошел непроницаемый парень, положил на полку пачку газет и несколько романов-брошюр в цветных обложках, и исчез в проходе. На газетах и брошюрах были написаны цифры, обозначавшие цену.
           Шмат Разум тут же взял всю пачку к себе на колени, стал перебирать, блестя глазами и ухмыляясь.
           – Порнуха, дедок, – показал он удивленному новым явлением Сидору Петровичу обложку одного из романов. – Тебе уже поздно такое читать.
           Сидор Петрович презрительно фыркнул и посмотрел на двух Иванов: как те отреагировали на слова Шмата. Нравственность Иванов его, кажется, удовлетворила. Сидор Петрович с превосходством посмотрел на своего жильца.
           Продавец газет вернулся быстро, пассажиров в вагоне было немного.
           – Сколько, сто? – показывая три газеты и три романа, спросил Шмат Разум у парня. А сам хитро подмигнул Ивану.
           Парень замотал головой, раскрыл все пальцы ладонями к Шмату, а потом, перевернув руки, многозначительно выставил на правой руке – всю пятерню, а на левой – два пальца буквой "V".
           – Ой, Ваня, он что, глухонемой? – тронув за рукав Ивана, тихо спросил Сидор Петрович.
           Иван молча пожал плечами.
           Шмат Разум довольно расхохотался, вынул двести рублей и шлепнул на полку.
           – Сдачи не надо! – громко сказал он.
           Быстро забрав оставшиеся газеты и деньги, парень положил на полку три десятки сдачи, но Шмат тут же поднял их и сунул обратно парню:
           – Бери, это тебе!
           Парень, не глядя на Шмата, молча забрал десятки и исчез в проходе.
           – Не играет, точно глухонемой, – знающе сказал спутникам Шмат.
           Газеты он положил на столик, чтобы попутчики разобрали, кто какую хочет, романы же оставил себе. Видимо, из цензурных соображений.
           Все три брошюры были изданы издательством "Голубь мира". Поразглядывав откровенные, невысокого качества, фотоиллюстрации, Шмат Разум принялся за первую страницу произведения с романтическим названием "Голубые дали". Прочтя несколько фраз, он поскреб небритую скулу и с недоумением заглянул на оборот обложки. Оказалось, что он приобрел философский роман известного контрацептуалиста. Судя по аннотации, главным вопросом романа, "повествующего о непростых путях вхождения человечества в новое тысячелетие", был: "кому дали голубые, и дали ли они вообще?".
           Нет, это что-то больно мудреное, – решил Шмат. – Ишь, кобелевы дети, а картинки нормальные подсунули.
           Взяв следующую брошюру, он сразу заглянул на оборот обложки. Эта вещь обещала оказаться более подходящей. "Загоняющий дьявола" – захватывающий триллер из жизни фальшивоминетчиков, – прочел он. – Их находят мертвыми, с широко раскрытыми ртами. Особому отряду городской полиции нравов давно знаком почерк умелых и дерзких фальшивоминетчиков, но полицейские бессильны всякий раз, когда дело доходит до взятия с поличным. Загадочные убийства – прямой вызов всем членам отряда. Но может быть, кто-то из них покрывает убийцу?"
           И где они это откопали? – подивился Шмат. – Хотя глухонемые – ребята своеобразные: продавалось, небось, по дешевке, картинки подходящие, вот и закупили. А в буквах они не сильно разбираются.
           Всех четверых вдруг резко дернуло вперед по ходу поезда, из середины вагона послышалась ругань. Поезд быстро замедлил ход и остановился.
           – Опять, что ли, машинисту приспичило? – удивился Шмат.
           Минут через пять Шмат Разум с Иваном пошли выяснять, в чем дело. Состав опять стоял посреди лесопосадок, проводницы, открыв двери, перекрикивались из вагона в вагон, возле тамбура крутились озабоченные пассажиры. Почему стоим, было непонятно.
           – Сглазил ты, Шмат, – сказал Иван.
           Ни с чем вернулись обратно в купе.
           Прошло еще минут двадцать. Наконец посадившая их проводница вернулась от начальника поезда и внесла ясность: под Тулой какая-то авария, и когда поедем неизвестно.
           Простояли часов пять. В предпоследнем купе каждый в душе был благодарен Шмату Разуму, а Шмат – сам себе, что купил в Орле еды. Вагона ресторана в составе не было.
           Прочли все газеты, разгадали все кроссворды. Сидор Петрович забрался на верхнюю полку и уснул. Шмат Разум и Братан, развалившись на полках, читали триллер "Загоняющий дьявола" и детектив "Толстая штучка". "Голубые дали" лежали нетронутыми. Ивану с Сидором Петровичем "Голубь мира" не пошла, они только картинки посмотрели.
           Иван вышел на свежий воздух. Там тоже было скучно. У вагонов все приелось за десять минут, а отойти подальше в лесок было стремно: поезд в любую минуту мог поехать. Ивану вспомнилась мать. Он хотел ей позвонить вечером из Москвы, а теперь как? И книжки Шмат купил дрянь какую-то. Совсем не таким представлялось вчера утром Ивану путешествие за похищенной Аленой. Четыре часа сидеть в раздолбанном грязном вагоне посреди леса с тысячами долларов в кармане, со странными попутчиками, читающими дешевую порнуху, и шут их знает, откуда вообще взявшимися, – все это плохо умещалось в голове Ивана. Только и оставалось, что махнуть молодецкой рукой да ждать, чего дальше будет.
           – Эй, тебя Иваном зовут? – окликнула его из вагона проводница: не та, что их сажала, а другая – полная.
           – Да, – кивнул Иван.
           – Я вам чай принесла, иди попей.
           Иван удивился, но возражать конечно не стал. Придя в купе, он обнаружил, что проводница принесла им не только чай, но и две пачки печенья, чем окончательно ублажила Сидора Петровича, которого по такому случаю разбудили.
           Наконец, поехали. Поезд шел медленно, с остановками. В Москву въехали уже в двенадцатом часу.

НЕМАЛ-ЧЕЛОВЕК

          На вид он был крепкий мужчина лет пятидесяти. Лицо гладко, тщательно выбрито. Глаза – лучше бы не заглядывать в те глаза. Нос – вполне обычный русский нос – казалось, устремлялся в оказавшегося перед ним человека, тяжелый, волевой подбородок подавлял, а голос был вкрадчив. Наголо обритый, как и подобает главе секты, он имел однако повадки нового русского, соответственно одевался и – как обычный человек смотрит на часы – привычно подносил к уху сделанный на заказ мобильник, посверкивающий бриллиантами.
          Звали его Немал-Человек, но настоящее имя его было Владисил Борисыч. Так обращались к нему немногие: узкий круг давно повязанных с ним сильных мира сего и несколько приближенных учеников.
          Сколько ему лет на самом деле, не ведал никто. Владисил Борисыч был и при олигархах, и при демократах, и при перестройке, и при коммунистах, и лет ему уже тогда, судя по словам немногих уцелевших очевидцев, было ненамного меньше: все те же за сорок, под пятьдесят. Эта удивительная способность не стариться создавала вокруг его темной личности ореол первобытной, могильной жути. И много легенд – одна страшнее другой – ходило про Немал-Человека. Боялись его все: и могущественные олигархи, и добравшиеся до теневых верхов чиновники-силовики, и крутые криминальные авторитеты. Даже немногие уцелевшие честные МУРовцы старались пореже пересекать заповедные тропки Немал-Человека.
          И при коммунистах, и при перестройке, и при демократах, и при олигархах Владисил Борисыч неуклонно прибирал к рукам широкие дороги обогащения и тонкие нити незримой тайной власти. Теперь, в 200***-м году нового века, он был силен как никогда. Серый кардинал международного наркобизнеса, поставщик девственниц в жаркие страны Востока, негласный хозяин шикарных ночных игорных притонов и глава "Светлого братства" – молодежной секты, раскинувшей свою липкую сеть далеко по Руси. Фасад "Светлого братства" излучал мягкий свет и ласковое тепло. Тем более жестким, темным, как провал колодца в глухую ночь, оказывался потом внутренний режим секты для свежепосвященных светлых сестер и братьев.
          Нефть и газ кончатся и сгинут, а похоть, дурман и страсти были, есть и будут всегда.
          Владисил Борисыч жил под Москвой, в обширном доме на отгороженном участке: три этажа, четвертый – в землю врос. Мало кто знал, что кроме этих трех этажей с цоколем имеется под его домом еще два этажа, и раскинулись они под землей поболе, чем дом на поверхности.
          Там, в потайных комнатах за секретными дверями хранились у него оружие, наркотики, деньги, драгоценности и архивы на компьютерных дисках. Знал Владисил Борисыч: тот, кто владеет информацией, – воистину владеет всем миром.
          Туда – в комнаты под землей – отправляли проявивших строптивость наложниц из его личного гарема. Самые привлекательные девушки, а то и девочки-школьницы, попавшие в сети "Светлого братства", поставлялись в этот гарем. Много их было: ушедших из дома, оставив родителям короткую записку, чтобы не искали, или просто похищенных и значившихся пропавшими без вести на широких просторах СНГ. Знали подручные светлые братья: охоч Немал-Человек до сладострастной утехи и крепок на мужскую силу.
          Там же в подвалах исчезали те, кто посмел ослушаться его приказа, кто захотел без его согласия покинуть "Светлое братство", кто осмелился утаить для себя понравившуюся девчонку. Там – в комнатах под землей – совершал он с избранными учениками разнузданные магические обряды.
          И при коммунистах, и при демократах, и при олигархах находились смельчаки, бросавшие ему вызов. Кто по долгу службы пытался вывести на свет его темные дела, кто мстил ему за загубленных родных и близких, да где они все? Все сгинули-пропали в подвалах подмосковного дома.
          А еще шла о Немал-Человеке молва, что неуязвим он ни для ножа, ни для пули, ни для удавки, ни для яда. Что владеет он секретами тайных боевых искусств, о которых только легенды дошли до наших дней с древнего Востока да новомодные названия-оболочки. Что может он заранее узнать о появлении врага, увидеть его лицо и проникнуть в его замысел.
          Прежде, в буйные девяностые годки, не раз пытались наехать на Немал-Человека. Не раз и убийц к нему подсылали. Венцом этих попыток стал заказ его глубоко законспирированному первому киллеру на Руси, проложившему себе путь на трон ремесла одними нокаутами, выражаясь боксерским языком. Но и первый киллер обломал ствол о Немал-Человека. Вскоре он был найден мертвым, со страшно оскаленным синим лицом. В скрюченных ледяных пальцах его правой руки была зажата бумажка, на которой почерком самого Немал-Человека были написаны имена всех четверых заказчиков, рискнувших направить на Владисила Борисыча эту некогда смертоносную руку.
          После этого попытки устранить Немал-Человека разом прекратились. Прошел слух, что он заговоренный, и если умрет – то только своей смертью.
          Слухи о неуязвимости и чуть ли не бессмертности Немал-Человека имели под собой почву. Раз в год Владисил Борисыч лично совершал путешествие в глухие места Алтая, один уходил в горы и собирал там одному ему ведомые травы, коренья и прочие составляющие особого зелья.
          Зелье это хранил он в потайном сейфе в своем кабинете, вводя его себе в вену особой старинной иглой. В этом зелье и заключалось всё истинное могущество Владисила.
          Словом, казалось бы всё было у Владисила Борисыча, чего только темная душа пожелать может. Да только с некоторых пор одна вещь ни днем, ни ночью не давала ему покоя.
          О жившей на Москве бабке знахарке Владисил Борисыч знал давно. Она была старше него и в Москве появилась, когда он еще под стол пешком не ходил. Хоть и многое ведала она о тайном мире, Владисил Борисыч в своих злодействах ее не опасался. Знал: знахарке все равно с ним не сладить. Да и не интересны ей были его мирские дела. Дом ее он стороной обходил, соблюдал нейтралитет.
          Так век бы и жили, да вдруг прознал Владисил, что имеется у бабки знахарки старшая сестра, еще более древняя, чем она сама, когда родилась – и не упомнишь. Живет неведомо где, а в сундуке у нее не что-нибудь, а сама погибель его хранится. Вот тогда и потерял он покой. Понимал: подобру сестра сестру не выдаст, и позлу на нее не наедешь – одного поля ягоды.
          Крепко задумался тогда Владисил, мирские дела на подручных бросил, с головой в ведовство ушел и нашел-таки то, что искал. Оказалось, что есть в старом Бабаевском лесу чудесное место. И сила того места столь велика, что поселись он на нем, никакой погибели из сундука старухи его не достать. Владисил Борисыч даже зубами заскрежетал от несправедливости, когда оказалось, что живет на том месте какой-то мужичина обыкновенный, ничего-то о той силе, что ему досталась, не ведающий.
          Недолго ходили бы под синим небом хозяева бабаевского дома, если бы так просто было их извести, а место – самому занять. Но только одна единственная дорога вела на то место. Надо было пойти под венец с единственной дочерью хозяина, да это бы полбеды, надо еще было, чтобы дочка сама – своей волей под венец пошла. По доброй ли воле или вопреки своему желанию, но обязательно сама идти под венец решила.
          Владисил Борисыч думал недолго. Прежде всего, он решил обезопасить себя на тот случай, если появится еще какой-нибудь претендент на руку девчонки. Дочка-то, как назло, была уже на выданье.
          Похитить ее представлялось делом простым: хозяин Бабаевского места жил не тужил, людям помогал, врагов не имел и беспечно думал, что так оно и впредь будет.
          Все, что касалось Бабаевского места, Владисил Борисыч держал в строжайшей тайне. Похитить девчонку велел самому приближенному и доверенному своему ученику с тремя подручными – тоже ближайшими его учениками, посвященными в узкий круг верхушки "Светлого братства".
          Этого своего особо приближенного ученика Владисил Борисыч подобрал еще мальчишкой прямо на московской улице. Лихие времена еще только начинались, но в Москве уже хватало пацанов, не помнивших своих родителей, ночевавших на вокзалах и по теплотрассам, и живших на улицах – одним днем и чем придется.
          Как-то, проезжая по городу, Владисил Борисыч заметил замызганного пацана лет десяти-двенадцати в грязной курточке. Повесив на грудь табличку: "Дяденьки, я кушать хочу. Подайте доллар", пацан внаглую пристроился возле входа в один из первых дорогих магазинов, которые тогда только-только появились в социалистической еще Москве. Владисил Борисыч приказал остановить машину и стал наблюдать за мальчишкой.
          Не прошло и минуты, как пацана, не солоно хлебавши, шуганул от магазина охранник. Но за эту минуту Владисил одному ему ведомым чутьем определил в пацане большие задатки.
          Мальчишку привели к машине и посадили на заднее сидение к Владисилу Борисычу. Забравшийся было в машину нахально, под взглядом Владисила Борисыча пацан сразу присмирел, но на вопрос, как его зовут, ответил голосом сопливо-солидным:
          – Братаном зови.
          Владисилу Борисычу ответ понравился. Он вообще любил таких одиноких детей и подростков: добра не видевших, а лиха похлебавших. Родителей у пацана естественно не наблюдалось, и Владисил Борисыч беспрепятственно увез его в подмосковный дом.
          Владисил Борисыч назвал пацана Иваном. Был в этом неясный тайный умысел: как будто обезопасить себя от чего-то неведомого, чужого в своей судьбе, смутно рассчитывал Владисил.
          С тех пор Владисил Борисыч не отпускал от себя Ивана, многому обучил его в своих темных делах и вырастил из него особо приближенного ученика и подручного. После самого хозяина – Немал-Человека – Иван-Братан был непререкаемым авторитетом в "Светлом братстве". Его побаивались все. Сильный, хитрый, беспощадный, холодно расчетливый и почти столь же прозорливый, как сам владыка и бог Немал-Человек, приемыш сполна пошел в своего хозяина.
          Иван-Братан был жаден до тайных знаний, к Владисилу Борисычу уважителен, почтителен. Служить своему хозяину он готов был беспрекословно, в любое время дня и ночи и где бы ни потребовалось. Одно только он делал вопреки воле всесильного хозяина: упорно держался своей детской клички и требовал, чтобы сверстники звали его Братаном. Поскольку со старшими Иван-Братан не своевольничал и обходился только тем именем, которое дал ему Владисил Борисыч, Владисил смирился с такой причудой приемыша и эту самостоятельность за ним признал. Так близость к нему приемыша и его власть над ним были даже вернее.
          Поручение похитить девушку, жившую в Бабаях, Иван-Братан исполнил тихо, без шума, доставил ее в целости и сохранности. По случаю такой удачи, Владисил Борисыч устроил тем же вечером для отличившейся четверки попойку. Попойка плавно перешла в оргию, и лихо натешились они впятером в ту ночь в подвалах жуткого дома.
          Всем четверым участникам похищения Владисил Борисыч приказал об этом деле держать язык за зубами. Впрочем, беспокоиться ему было не о чем: о подоплеке похищения ни одна живая душа на белом свете не знала. Кроме него самого, конечно.
          Алену – так звали девушку – Владисил Борисыч поселил в подвале. К отведенным ей комнатам подпускал только своего старого слугу – преданного хозяину до мозга костей цепного пса, служившего ему уже невесть сколько лет. Содержал пленницу Владисил отменно: никакого отказа в еде-питье-развлечениях ей не было. А когда девчонка запросилась на свежий воздух, Владисил лично вывел Алену на прогулку – ранним утром, когда все спали. Времени с пленницей Владисил Борисыч проводил немного, но действовал хитро: приходил, когда та заскучает, и сразу уходил, если девушка начинала проявлять недовольство. Исподволь приучал пленницу к своему присутствию, к неизбежности будущей судьбы.
          Изведал Владисил Борисыч, что ни пытать, ни на иглу сажать красну девицу нельзя – надо, чтобы она своим, ясным умом нужное решение приняла. Потому и не торопил события, знал: в подземных этажах его дома никому девку не найти. А время – оно не только лечит, но и приучает, смиряет, утомляет, сговорчивым делает.
          Но недолго покоился Владисил Борисыч. Прошло каких-нибудь несколько дней, как вдруг почувствовал он себя скверно. Корячить его стало, заскребла душу муторь, чего давно уже с ним не случалось. Прежде так бывало, когда злоумышляли против него, но в последние годы и людей-то таких на Руси не осталось.
          В таком состоянии Владисил Борисыч становился злобен и лют, всех гнал из дома и тайно готовился к своим колдовским обрядам. Даже Иван-Братан не решался приближаться к нему в такие часы, и только старый слуга – верный цепной пес – охранял занедужившего хозяина.
          Так же было и теперь. Проверив, что пуст надземный дом, а двери в подземелья надежно закрыты, Владисил Борисыч заперся в своем кабинете и стал готовиться к древнему магическому обряду превращения в Ворона – своего побратима.
          Прежде всего он разделся догола, потом развел в камине живой огонь, произнося заклинания, растолок и насыпал последовательно в старинную медную чашу колдовские коренья и травы, залил водой из темного ключа, поставил над огнем, а как закипела вода, погасил огонь и, накрыв чашу медной крышкой, несколько часов томил варево над тлеющими углями, мерно покачиваясь плотным коренастым телом.
          Наконец отвар был готов. Владисил снял медную крышку, посмотрел на поверхность отвара, и исчезла вокруг него комната. Оказался он посреди древней степи на крутом каменистом взгорке. Перед ним тлели угли костра, в руке его была обжигающая пальцы медная чаша. Он поднес чашу ко рту и выпил до дна. Сначала тихо, еле заметно, а потом всё быстрее, мощнее потекли в нем силы жизни и смерти: от кончиков пальцев, от рук и ног, от всех частей тела и внутренних органов к голове – собираясь подо лбом, как сливаются темные лесные ручьи в глубокий, бездонный омут. И превратилась слившаяся сила в душу и глаза Ворона.
          Ворон взмахнул крыльями и вознесся высоко над степью, но зорок был его глаз, многие мелочи на земле видел. Вот быстро: минута – за сто лет, две – за двести, стала меняться степь. Превратилась в сплошную пашню, исчезли леса, что некогда шумели среди степи, а вместо них наросли людские поселения малые и большие, повсюду расползлись дороги.
          Но вот застыло то, что было когда-то степью, и увидел Ворон бегущую по дороге машину, и все знание об этой машине перешло в голову его. Дальше прошел взгляд Ворона, и в машине увидел он рослого молодца, державшего на коленях, на раскрытой ладони, чудную вещицу. И это знание перешло в голову Ворона. И тут же в жар и в зубовный скрежет бросило оставленное на земле тело. Понял Владисил-Ворон, куда направлена стрелка проклятой вещицы, увидел лицо молодца (ни хрена то лицо не понимало), заметил местность.
          Кинул Ворон взгляд к северу – туда, куда бежала по дороге машина, – и снова жар прошел по земному телу.
          Тут силы стали покидать Ворона. Опять – теперь от нови к старине – пошла быстро меняться местность, и вот уже снова дикая степь кругом, и островки леса посреди той степи. Опустился Ворон на каменистый взгорок, и вернулась душа Ворона под лоб – в сгусток сил жизни и смерти. И растеклись убывшие силы человека обратно по телу.

          Владисил Борисыч сидел голый на полу – на медвежьей шкуре – перед потухшими углями в камине. Рядом стояла пустая медная чаша с буроватым осадком на дне. Крупный пот стекал по всему его телу, и влажна была медвежья шкура под ним. Как после набега болезни, убыли его силы. Много энергии высосал из сердцевины его колдовской ритуал.
          Дотянувшись к ручке кресла, Владисил Борисыч стянул на шкуру и подволок к себе заранее приготовленное полотенце, слабыми руками обтер потное тело. Стало легче. С трудом поднявшись, он подошел к потайному сейфу, набрал тайную комбинацию первого – современного – замка, взял с полки снятый перед ритуалом старинный ключ и открыл уникальный, изготовленный мастером-самородком, второй замок, после чего повесил ключ себе на шею.
          Достав кувшин с зельем Силы и старинный шприц, Владисил Борисыч установил серебряную иглу, набрал в шприц половинную порцию зелья и ввел иглу себе в вену. Медленно выдавив содержимое шприца, Владисил спрятал все обратно в сейф, снял с шеи ключ, запер сейф, снова набрал тайную комбинацию другого – современного – замка, закрыл поверх сейфа потайную дверцу и сел в кресло, чувствуя, как начинают восстанавливаться его силы. Голова его прояснялась, мысли вновь наполняли ее.
          Доза была лишней, преждевременной, но колдовской ритуал отнял у него слишком много энергии, – поэтому доза только восполнила силы, не разрушив равновесия жизни и смерти в организме.
          Через некоторое время Владисил Борисыч оделся, открыл дверь кабинета, спустился вниз, отпустил слугу стеречь Алену, позвонил Ивану и приказал тому немедленно явиться к нему в кабинет.
          Он указал приемышу на одно из двух кресел, стоявших у камина, сам занял другое.
          – Появился у меня враг, – сказал он. – Ты, Иван, сейчас все дела свои брось. Возьмешь тех троих, с которыми за девкой ездил, полетишь сейчас в Курск. Самолет наготове, я распорядился. В Курске тебя встретят, дадут две машины, если еще что понадобится, возьмешь. Найдешь ты мне там машину, старый "Запорожец" с украинским номером... – Владисил Борисыч назвал номер. – Едет на нем парень с двумя попутчиками, – он описал Ивану приметы всех троих. – Едут по глухомани.
          Велев Ивану приблизиться, Владисил Борисыч взял со столика приготовленную карту Белгородской и Курской областей, обозначил место, где был "Запорожец", обвел чертой местность, где его следует искать.
          – Есть там одна деревенька, – сделал он маркером пометку на карте. – Здесь она не обозначена, но у тебя будет подробная топографическая карта, по ней найдешь. Если к ночи не отыщете "Запорожец", к этой деревеньке езжайте.
          Владисил Борисыч описал Ивану приметы деревеньки, упомянул и про избу на отшибе.
          – Чую я, не минуют они ее, – закончил он.
          – Когда найду их, что с парнем и с попутчиками сделать? – снова усевшись в кресло, спросил Братан. В глазах его зажегся ледяной огонек.
          Если бы речь шла только о молодце из "Запорожца", недолго гулял бы молодец по белу свету. Однако тут были задействованы тайные силы, и Владисил решил события не торопить. Понял он, кто живет за околицей той деревеньки, подумал, что неспроста оказался в тех местах "Запорожец".
          Владисил Борисыч знал, что за указание места, где держат похищенную им Алену, обещана награда. Двадцать тысяч долларов. Видно, вовсе недалек умишком батюшка девки, – презрительно подумал он. Шанс был невелик, а все же, попробовать стоило. Мало ли, может, дурак и парень в "Запорожце". Ни о чем не ведает, а просто на деньги позарился.
          – Денег им дай, много, по двадцать штук на брата, – сказал Владисил. – Пусть случайно деньги найдут, как – сам на месте реши. Посмотришь, возьмут ли, и куда потом поедут. Как выяснишь, куда с деньгами путь держат, сразу мне звони. Всё. Иди, Иван.
          Откинувшись в кресле, Владисил Борисыч прикрыл глаза. А там и я решу, как с молодцем быть, – подумал он.
          Молча поклонившись хозяину, Братан тихо вышел. Через двадцать минут он уже мчался с тремя надежными подручными на военный аэродром неподалеку, где за большие деньги хозяин держал один из своих личных самолетов.

          Глубокой ночью у околицы глухой деревеньки в Курской области остановились две машины. Из одной из них вышел широкоплечий статный парень с ночным биноклем и стал осматривать местность. Это был Братан. Он быстро нащупал избушку на отшибе и около нее увидел то, что искал.
          Велев парням дожидаться, Братан направился к избушке. По мере приближения, осторожность его обострялась. Братан многому успел научиться у своего хозяина, а кое-что узнал тайком от него. Сейчас он почуял: непростая это избушка. Видно, хозяйка с моим хозяином одного поля ягоды, – усмехнувшись, подумал он. Как гончая-оборотень, нюхал он пряный ночной воздух, впитывая тайную суть места.
          Избушка была непроста, но антикварная машина рядом с ней была обычной. "Запорожец" посерел от пыли и неухоженности до того, что был почти незаметен в темноте глухоманной ночи. Бесшумно подойдя к "Запорожцу", Братан поставил на него "маячок".
          – Порядок, – вернувшись, коротко бросил он своим спутникам.
          Машины снялись с места и тихо отъехали в поля. Вынув подробную топографическую карту, Братан стал определять возможные маршруты движения "Запорожца" и места, где можно забросить наживку. На заднем сидении второй машины сидел обколотый, прикинутый живец. По требованию Братана, его выловили для него в Курске.
          Подельники не спали. Владение специальной психотехникой позволяло им легко обходиться без сна в течение суток и более. На тот случай, если бодрствование пришлось бы затянуть, у них были особые вязкие жевательные шарики – приготовленная хозяином смесь растолченных листьев, трав и цветов с древесными смолами, дававшая возможность уставшему организму на время снова мобилизовать свои силы.
          Вскоре рассвело. Сигнал маячка обрабатывался "Следом", выдававшим точные координаты "Запорожца". Поэтому, как только "Запорожец" выехал на одну из подходящих дорог (от нее на длительном отрезке ответвлялись только грунтовки), обе машины светлых братьев боковыми дорогами рванули наперерез – к заранее намеченному месту.
          Утро было раннее, дороги пусты, все шло как по маслу. У намеченной лесопосадки машины остановились. Живцу задрали рукава дорогих пиджака и рубашки (приодели мужика – чтобы ему не стыдно было на тот свет показаться), сделали еще один укол. Живец задергался, придерживаемый парнями, изо рта его пошла пена.
          – Последний кайф ловит, – улыбнулся Братан.
          Не прошло и минуты, а теплого живца уже пересадили на переднее сидение "Тойоты" цвета "мокрый асфальт" и крепко прихватили ремнем, чтобы не ерзал. Место за рулем "Тойоты" занял Братан.
          Машины разделились. Подъехав к намеченному месту, Братан сбросил скорость и сделал свое сознание "мертвым". "Тойота", как надо, съехала на обочину у лесопосадки.
          Времени было мало. Оставив двигатель работать, Братан быстро перетащил труп на свое место. Представив, как умер бы сам, завалил мертвое тело вбок: между рулем и дверцей, окинул внимательным взглядом салон и скрылся в посадке.
          Не прошло и минуты, как слева послышалось характерное тарахтенье. Братан улыбнулся – насколько точно он все рассчитал. Еще через пару минут из-за поворота дороги неторопливо выкатился "Запорожец".
          Братан видел всё, что произошло у "Тойоты". Когда "Запорожец" отъехал, он связался со светлыми братьями.
          Поначалу перемещения неказистой машины были странными и непонятными, но через час Братану стало ясно: экипаж "Запорожца" продолжил свой путь к Москве. Это навело его на неожиданную мысль. Вначале эта мысль поразила Братана, ледяной страх стиснул на миг всё его существо от этой мысли. Но тщательно всё обдумав, Братан приказал остановить машину.
          – Погуляйте, мужики, – сказал он светлым братьям. – Мне надо хозяину позвонить.
          – Это Иван, – услышав голос хозяина, сказал Братан. – Деньги клиенты взяли, но едут дальше.
          – Где ночевали? – спросил хозяин.
          Братан сказал, где.
          – Убей всех троих, – приказал хозяин. – Когда убьешь, к ним не подходи, деньги пусть при них останутся. Ты меня понял, Иван?
          – Понял, – сказал Братан.
          Хозяин отключился.
          Решение следовало принять быстро. Прикажи ему Владисил Борисыч убить троих в "Запорожце" сразу, отдай ему хозяин этот приказ еще вчера – в доме под Москвой, – быть может, Братан решил бы и по-другому. Но хозяин отдал ему этот приказ только сейчас.
          Аккуратно, чтобы не заметили светлые братья, Братан достал пистолет, открыл дверцу, вышел из машины.
          – Хватит кусты поливать, ехать пора! – крикнул он своим подручным. – Убирать будем хохлов, бабки вам за работу.
          Двое светлых братьев беспечно застегивали штаны, подбадривая себя смачным разговором на свежем воздухе, третий – Витек – стоял в сторонке и руку почему-то держал под курткой. Ну что ж, с тебя и начнем, – холодно решил Братан и выстрелил Витьку в голову. Знал светлого брата.
          Расстояние было не больше десяти метров – как в детском тире. Еще два быстрых выстрела. В упавшего последним – четвертый (предыдущий выстрел настиг мишень в прыжке). Подойдя к светлому брату Асхату, Братан констатировал, что дополнительная пуля была к месту: тот успел достать пистолет. Он прострелил Асхату голову. Двум другим тоже проделал в башке еще по одной дырке – чтобы душе легче дышалось. Вернулся к машине.
          Маячок исправно выдавал сигнал, Братан сел на хвост загадочному "Запорожцу". Тот по-прежнему ехал какими-то странными петлями: как будто сидевшие в нем сами не знали, куда едут. Я сделал правильный выбор, – решил Братан и вдруг принял новое дерзкое решение.
          Как только попалось подходящее место, он опять понесся вперед по боковой дороге, обогнал загадочных ездоков, загнал машину в лесопосадку, взял с собой "След" и быстро вышел к дороге, по которой должен был проехать "Запорожец".
          Убедившись, что рассчитал все верно, Братан снял рубаху, рванул один рукав, снова надел рубаху, бросился на землю. Крепко извалявшись, он примерился и правой рукой, на которой носил перстень-печатку, ударил вскользь себя по скуле. Закапала кровь, но быстро свернулась. Братан снял перстень и зашвырнул в кусты. Сосредоточившись, помассировал палец – след от перстня исчез. Отряхнув по возможности одежду, он выглянул на дорогу.
          "Запорожец" уже появился из-за поворота и неспешно приближался к лесопосадке. Отключив "След", Братан припрятал его и вдруг, повинуясь внезапному импульсу, снял туфли, поставил их за дерево и вышел на дорогу в носках. Ему было легко, он широко улыбался и знал, что обязательно остановит машину...

          Весь день Владисил Борисыч ждал звонка от Ивана. Телефоны самого Ивана и троих поехавших с ним светлых братьев не отвечали. Владисил Борисыч не сомневался, что его приказ будет исполнен. Помешать этому могли только не зависящие от Ивана обстоятельства, только иные, неподвластные Ивану и даже ему – Владисилу – тайные силы. Проклятые сестры! Неужели его Иван мертв?
          Владисил Борисыч вдруг почувствовал, как привязался к Ивану, понял, что втайне видит в нем своего преемника, что Иван для него сродни названому сыну.
          Но нет, он бы почуял, если бы Иван был мертв. Не тому дураку с бестолковым лицом тягаться с его Иваном.
          Владисил Борисыч даже стал подумывать, не повторить ли ему обряд превращения в Ворона, но разум взял верх. Слишком много сил из сердцевины его брало колдовское действо. Он чувствовал: не затянулась еще чуждая дыра, образовавшаяся в его жизненной энергии в результате предыдущего перевоплощения. А время очередного укола еще не пришло.
          Мрачно расхаживал Владисил по кабинету, забыл даже о томящейся внизу, под землей, Алене. Все нужные люди были задействованы. Живи они где-нибудь в Европе, уже давно лежали бы у него на столе точные сведения об исчезнувшем "Запорожце", двух курских машинах и семерых, столкнувшихся нынешним утром на курских просторах. Но ах, Русь, Русь!..
          Владисил Борисыч остановился, вызвал одного из дежуривших светлых братьев и велел привести к нему сестер Ольгу и Людмилу. Мужская утеха восстанавливала равновесие начал и была достаточно сильна, чтобы потеснить тревожные мысли, блуждающие попусту без твердой основы.

• Читать дальше…