Стихи и рассказы
Мне в жизни повезло. Судьба свела меня с несколькими замечательными, на мой взгляд, поэтами и писателями . А что скажете о них Вы?
Игорь Оборин
* * *
Был ангел. Белые крыла
Его метались и скользили
По небу черному. Дыра
Была разверста и сквозило
Оттуда холодом и мраком.
Плыла ущербная луна,
Тоской предъявлена собакам,
Укусом сладким – упырям,
Разломом костным – вурдалакам.
А путникам седьмого дня
Была понятнее земля,
И твердь доступнее, чем вакуум,
И путь нужней поводыря,
Ведущего меж плевел к злакам
Под взмахом белого крыла,
Предвестником иного знака.
1.05.1989
* * *
Где кесарю остается кесарево,
В виде власти, тени от власти или сечения
Отдачи уснувшей подмышкой страсти, с довеском
Мнительного мужа и боязнью разоблачения
Этих полуденных ласк, весящих брутто,
Достаточных для доноса, кинжала и яда,
Или мелькнувшего взгляда Брута,
Будто все ограничится взглядом,
Настигающим сердце то в пятках, то в чреслах
(если время сиесты), не давая ему покоя,
При этом, самый паршивый квестор
Вносит свои поправки в законы.
18.06.1989
* * *
: Эфира случайные сгустки,
прохожим ли, голубем, листьями –
навстречу друг другу, им узко
в одной подворотне, и истины
одной им не хватит, хоть в русском
родном языке этих истин
так много, особенно в устном
его варианте, а в письменном –
прохожему, голубю, листьям
навстречу друг другу нет смысла
нестись. Они застывают.
10.07.1989
* * *
Единожды родиться,
Чтоб дважды умереть,
Где небо плащаницей
Задернуто на треть.
В ежовой рукавице
Понежится ладонь.
Мизинцем помириться,
Померяться бедой.
Все, что еще случится,
Запишут в счет потерь.
Тому, кто в дом стучится,
Не открывают дверь.
Под сердцем, как под камнем
Лежачим – бьет вода.
Пройдешь, а под ногами
Затоптана звезда.
Осень 1988
* * *
Прозрачную льдинку рассудка
Качает у каменной кромки,
Когда сочленения суток
Становятся хрупки и ломки.
Когда чуть намечен пунктиром
Недальних деревьев рисунок,
И освещенье квартиры
Опознается как сумрак.
В котором привычные вещи,
Меняя размеры и площадь,
Неузнаваемы внешне,
Но отличимы на ощупь.
Лишь фары случайной потеки
На миг возвращают все вещи
На место, и сразу потемки
Становятся гуще и резче.
7.05.1989
Чашка кофе в холодный день
Запах молотого кофе
Смешан с запахом корицы.
На китайской чашке профиль
Молодой императрицы
Из династии Моголов,
Величайшей из династий,
Со сливовой веткой голой,
Облетевшей от ненастья,
Что почти неделю длится,
Хоть, казалось бы, что лето,
Потому императрица
Кажется совсем раздетой.
Потому забились птицы
Вглубь фарфорового блюдца,
И у змей такие лица,
Что боишься отвернуться.
Даже кофе их не греет,
С пряным привкусом корицы.
Все бледнеет и бледнеет
Тонкий лик императрицы.
12.03.1989
* * *
А в Швейцарии швейцаров
Миллион сто тысяч двести.
Вызывают порицанье,
Что сбегаются все вместе,
Вырывая у приезжих
Толстой кожи чемоданы,
Но к любой, хоть сколько, даме
Проявляют только нежность,
Вызывая сожаленье
Тех из них, кто слишком дамы,
И кому на круп филейный
Они сыпят соль на раны
Взглядом, кажущимся тусклым,
Но вглядеться – африканским,
Так, что отлетают блузки
Пенной пробкою шампанской.
Но швейцарские швейцары
Тоже ведь не лыком шиты,
И они чрез ход специальный
Убегают с дружным криком,
Распихав по всем карманам
Презентованные франки,
А покинутые дамы
Дуют на больные ранки.
1.05.1989
* * *
Период полураспада
Толпы на остановке, дерева в октябре, картины,
Срывается нарезка взгляда,
Ввинченного в перспективу.
Глаз выбирает точку
Отсчета, кипения, замерзания,
Вещи теряют свою оболочку,
Воздух становится осязаемым.
И проступают линии
Жизни, бедра, горизонта, партии,
Но это меньше половины
Того, что слепые видят пальцами.
30.10.1988
* * *
Женщины уходят, оставляя
Запахи сиреневые кожи,
Легкие, как вдох, прикосновенья,
Губ, чуть приоткрытых, влажный почерк,
Два-три эпизода встреч, а также
Иногда еще и имена.
* * *
Домициан, Тиберий, Тит,
Нерон, Калигула, Отон,
На миг прерваться, чтоб потом
Вернуться к полустертым титрам,
Бегущим поверху руин
Уже заезженных империй,
Да будет славен первый Рим,
Еще не знающий, что первый,
Прорваться глубже, – Ромул, Рем,
Забыться на сосцах волчицы,
Свести все к паре теорем,
Ответ не сходится, но длится.
И брат молочный, сукин сын,
Заплачет где-то под Тамбовом,
А на колах сырых осин
Воодружен венок дубовый.
Март 1989
* * *
Сжимая тугое пространство тоски
До конуса звука, до точки укола,
В окно залетает знакомый москит,
Посол полуночный иных насекомых,
И млеком свои наполняет соски.
Когда разрывает зрачок глаукома
Случайных, пустых и порожних такси.
Когда прорастают дверные глазки
Навстречу покоем и страстью влекомых,
Вослед им блюстители странных законов,
Растратив весь дух, испускают свистки,
Плетя переплет для других, а в оконный –
То темени сгустки, то света куски.
4.08.1989
Небесная любовь
Остатки сложенья уходит на ум.
Осадки в скольженьи выносит за скобки
Стареющих и молодеющих лун,
Где в счетчик небесный завернуты пробки.
Струя электричеств ударит о дно,
В меж сливочных бедер зажатый подойник,
Тогда ощущаешь язык свой родной
Как судоргу мышцы, сухой и продольной.
И мысль, соскользая в отверстие рта,
Увязнет в безоблачном звездном кефире,
И только немая, слепая гортань
Кричит огнедышащей пастью факира.
6.05.1989
* * *
Где из заоблачной выси
Веет захватанным духом,
И выживают лишь крысы
Сполным отсутствием слуха
И недоверием к флейте,
Как к инструменту, которым
Каждый заезжий ефрейтор
Может ощупать весь город.
Из закоулков, изнанок
Вызволив музыку шествий,
Там, где заполнены замки
Блеском ликующей шерсти.
31.07.1989
* * *
Белокочанная Москва
Хрустела кочерыжкой.
А если бьет, то бьет с носка,
Кнутом у самого виска,
А если вздумает ласкать, –
Отломит пряник от куска,
С пчелиною отрыжкой.
Ошпарит мягким говорком,
Укусит мятным холодком,
Пригреет, приголубит.
Поднимется сухим парком
Над поднятым воротником
Дубленой красной шубы.
Проложим по снегу стежок,
Сквозь ветра с присвистом смешок,
И белый костяной снежок
Расколется над ухом.
И с мыльной пеною у рта,
Обглоданные до нутра,
Зима нам будет пухом.
5.08.1988
* * *
Открывая отмычкой
Дверь в бездомное небо,
Откликаясь на кличку
За кусок заржавелого хлеба.
Объясняя привычки
Русской ленью и негой,
Наделенный в опричнину
Наделом вчерашнего снега.
Пестрой куклой тряпичной,
Вдетой на руку века,
Жизнь запрятав в кавычки,
Отлетевшей ресничкой
В тике бьющемся веке.
2.07.1989
* * *
Ощупав дно бурлящей речи
Вокруг разбросанными жестами,
Проходит он, – нечеловечен,
Но кажется почти божественным,
Когда, ссутулясь, чтоб не виден
Был рост крыла между лопаток,
Протискивается меж событий,
Оставшись в русском алфавите
Негласным звуком, буквой краткой,
Хотя, возможно, и в иврите.
15,06.1989
