Стихи и рассказы

Мне в жизни повезло. Судьба свела меня с несколькими замечательными, на мой взгляд, поэтами и писателями . А что скажете о них Вы?

Апполинарий Развалов (подробнее о Развалове – см. Веселую автобиографию )	Игорь Оборин
Анна Королева	Леонид Сиводедов
Оксана Никонова	Эрнест Ураганов
Владимир Миронов и Иван Распопов

Оксана Никонова

Рассказы

Жизнь за любовь	Мы любим гостей
Парашютная история	Патриот
О вреде курения	Про Минина

ПАРАШЮТНАЯ ИСТОРИЯ

 

Однажды наш хороший приятель Серега Маковский решил прыгнуть с парашютом, а поскольку был он человек в высшей степени общественный, то увлек этим мероприятием еще не менее десятка своих товарищей, в том числе и мою подругу Наташку. Я согласилась поехать с ней на аэродром в качестве поддержки. Сама-то я прыгать не собиралась – ни Боже мой! То есть мне нравится смотреть на землю из самолета, когда все такое непривычное, маленькое и немножко ненастоящее. И видно далеко. Но стоит представить, что я болтаюсь над всей этой красотой без малейшей опоры, как мне делается дурно. Вобщем, я заявила Наташке, что прогуляться погожим майским деньком за город и покричать товарищам разные приветственные слова я готова, тем более что в честь победителей воздушного пространства были запланированы торжественные послепрыжковые шашлыки. А больше с меня взять нечего.

Накануне поездки я ночевала у Наташки, заснула поздно, спала плохо, а потом вдруг неожиданно стало пора вставать. В шесть утра!!! Честно говоря, я рассчитывала, что Наташка будет на машине – она всегда на машине, - и меня с комфортом прокатят туда и обратно. Но не тут-то было. Посмотрев, как я зеваю, Наташка сказала:

- Ничего, в электричке выспишься.

- В электричке?!! – но меня уже пинками гнали к выходу.

В электричке можно было не только выспаться, но и родиться, жениться и скончаться. Потому что ехать надо было аж до Серпухова. А там, сказали мне, еще минут двадцать на автобусе до аэродрома. Становилось все скучнее и скучнее. К тому же вагон нам достался из тех, что отапливаются летом и вымерзают зимой. Горячий воздух был до отказа заполнен грохотом колес, гомоном не меньше чем сотни пассажиров и густыми запахами пота и рассады, влекомой на огород.

Маковский и товарищи, плюхнувшись на деревянные сиденья, начали предвкушать первый в своей жизни прыжок с парашютом. Они много и нервно ржали, а для храбрости пили пиво и рассказывали друг другу громкими голосами разные охотничьи истории, в которых они выходили исключительными молодцами. Рядом со мной же оказался очень спокойный молодой человек, который никаких историй не рассказывал, а посоветовал всем пьющим пиво пожевать жевательную резинку перед медосмотром и, кажется, тоже собрался вздремнуть. Парень был очень даже ничего себе, плечи – во!, голубые глаза, уже успевшие где-то выгореть светлые волосы и ровный золотистый загар. Немного портило его только обручальное кольцо на пальце.

- А вы прыгать совсем не боитесь? – спросила я парня.

- Чего мне бояться? Я каждую неделю прыгаю.

- А-а, так это вы Маковского соблазнили? А он уже всех остальных? – сообразила я.

- Типа того, - ответил немногословный молодой человек.

- В таком случае вы, наверное, не будете сейчас кричать, взвизгивать и махать руками?

- Думаю, нет.

- Можно тогда я на вас вздремну? В смысле, положу вам на плечо голову?

- Вздремните. А у вас тоже есть прыжковый опыт?

- Господь с вами. Я вообще прыгать не собираюсь. Я так, посмотреть. Помахать снизу рукой. Покричать: «Давай, давай!». Взбодрить и поддержать.

- Дело ваше. Могли бы получить огромное удовольствие.

- Не умоляйте меня, это бесполезно.

С этими словами я уронила голову молодому человеку на плечо и томно закрыла глаза.

Наконец мы дотащились до Серпухова. На станции кто-то побежал в туалет, кто-то – за пивом, а когда наш раздолбанный ПАЗик с натужным ревом заскакал по кочкам, кое-кого начало уже и тошнить. Все-таки пиво, жара, тряска… Нервы… Спокойны были только мы с пресловутым молодым человеком, которого, как выяснилось, звали Пашей. Чего нам было нервничать?

Прибытие на аэродром оказалось, таким образом, настоящим праздником. Этому способствовали не только свежий воздух и избавление от тряски, но и бодрая майская зелень, яркие флаги вокруг и громкая жизнеутверждающая музыка. В синем небе жужжали маленькие самолетики, самолетики побольше стояли на летном поле и ждали пассажиров. Неподалеку, у серых дощатых домиков, с десяток таких же новобранцев, как мы, под присмотром инструкторов напяливали на себя каски и парашюты. Лица их были сосредоточены как в очереди к стоматологу. Некоторые то и дело посматривали на небо, как бы желая осмотреть территорию, на которой они вот-вот начнут творить свой подвиг.

Нам же сказали, что всем надо пройти медосмотр, а потом тем, кто допущен к прыжку, собраться вон на той площадке для инструктажа. Друзья Маковского нестройной цепочкой потянулись к медпункту. Сам Маковский, Наташка и Паша, с которым мы успели сродниться в долгом пути, переглянулись и решительно шагнули ко мне.

- Ксюх, - сказала Наташка, - может, ты тоже?

- Ксюха, давай! – сказал Маковский, - Будет что вспомнить! Это же – один шаг, и уже не страшно!

А Пашка, зараза, сказал так:

- Ты что, перлась в такую даль и терпела такие муки только ради прогулки? Смысл?

И вот это был действительно - аргумент. При одном воспоминании об электричке и автобусе меня передернуло.

- Хрен с вами, - махнула я рукой, - только если я вдруг опозорюсь, чур не делать на обратном пути вид, что вы меня не знаете.

Наталья с Серегой стали заверять, что будут дружить со мной, чем бы от меня ни пахло. Пашка же посмотрел на меня, как генерал на идущего в трудный бой солдата, веско произнес:

- Вот видишь, какая ты все-таки молодец! – и унесся куда-то за березы.

В медпункте мне померили давление и спросили, как я себя чувствую, когда не прыгаю с парашютом. Я сообщила, что обычно чувствую себя хорошо, и была допущена к прыжкам.

Видимо, у остальных проблем тоже не возникло, потому что вскоре мы все собрались на полянке для инструктажа. Там на тонких ножках стоял фанерный щит, к которому были прикноплены плакаты с парашютами и парашютистами в разных видах и позах. Середину полянки занимала деревянная конструкция, похожая на пьедестал почета – три ступеньки, одна другой выше.

Не успели мы начать фантазировать на тему, чем можно заниматься на этих ступеньках, как откуда-то из-за деревьев появился довольно плюгавого вида мужичонка с добрым и немного пьяненьким лицом. За ним, как телохранитель за президентом, гордо и сосредоточенно вышагивал наш знакомец Пашка. Одет мужичонка был по-спортивному: серо-зеленая майка с вытянутым воротом, не вполне белые кроссовки и синие тренировочные штаны с отвисшими коленями. Одна штрипка треников терялась в мужичонкином кроссовке, другая вольготно болталась повыше линялого носка. Мужичонка посмотрел на нас пронзительно-синими глазами, особенно яркими на фоне красного бугристого лица, и задушевно сказал:

- Здравствуйте. Я ваш инструктор, Виктор Семенович. Я проведу для вас инструктаж и буду сопровождать вас во время прыжков.

Дальше Виктор Семенович стал рассказывать разное про то, как прыгают с парашютом и как надо себя при этом вести, чтобы остаться целым и невредимым. У инструктора был мягкий, воркующий говорок, а интонациями он убаюкивал, убаюкивал и в какой-то момент совершенно меня усыпил. Так что восприняла я, прямо скажем, далеко не все. Запомнилось, что после прыжка надо сказать: «Двести двадцать два, двести двадцать три, двести двадцать четыре…», а потом дернуть за кольцо. А еще – что запасной парашют перед прыжком обязательно должен быть зачекован , то есть какая-то тонкая трубочка должна быть просунута в какую-то нитяную петелечку.

Во все время инструктажа стоявший неподалеку Пашка очень внимательно и серьезно слушал Виктора Семеновича и периодически кивал головой как бы в знак того, что Виктор Семенович все говорит правильно, то есть так, как он, Пашка, его и научил.

Потом кто-то из друзей Маковского спросил:

- Скажите, а случаи отказа у вас были?

Виктор Семенович на это ответил:

- Случаи отказа были, но прыгали все.

Затем он показал на «пьедестал почета» и сказал, что сейчас мы будем тренировать правильное приземление. Дескать, ощущения при прыжке со средней ступеньки «пьедестала» сродни ощущениям при приземлении с 800 метров, и главное для нас – держать ноги плотно сомкнутыми и прыгнуть не на носок или пятку, а на всю ступню сразу.

Товарищи Маковского стали горохом сыпаться со ступеньки. Некоторые после приземления валились на бок, женщины повизгивали. Те, у кого по мнению Виктора Семеновича или Пашки что-то получалось не так, повторяли упражнение. Прыгнул и Маковский, элегантно спорхнула со ступеньки Наташка. Так или иначе, с этой частью программы группа справилась. Осталась только я, последняя. Все выразительно смотрели на меня, дескать, давай, не оттягивай для нас момент встречи с небом.

Поняв, что закосить от тренировки не удалось, я тяжело вздохнула и залезла на «пьедестал». Уровень ступеньки, навскидку, был чуть больше метра, но вниз-то я смотрела с высоты «ступенька + мой собственный рост», и мне было страшно. Я стала переминаться с ноги на ногу, как если бы сильно хотела в туалет, постепенно удаляясь при этом от края. Но тут за моей спиной возник Пашка, и отступать мне стало некуда.

- Боишься? – спросил Пашка.

- Угу.

- А давай я тебя за руку возьму, и прыгнем вместе, хочешь?

- Угу.

- Ну не бойся, не бойся. Помни – ноги вместе и на всю ступню, да?

- Угу.

- Раз, два, три!..

Вместе с Пашкой у меня получилось. Правда, земля как-то неожиданно сильно ударила снизу, и я упала сама и повалила товарища. Как уж там у меня были ноги – правильно, неправильно – не знаю. Виктор Семенович посмотрев, как я купаюсь в пыли, только обреченно махнул рукой: мол, хрен с тобой, красна девица, спасибо и на этом. Потом он присмотрелся повнимательнее и сказал:

- А обувь-то у тебя неподходящая: подошва жесткая, каблук. И сидит неплотно. Можешь ногу подвернуть.

- И очень даже запросто, - авторитетно заявил Пашка. – Тебе бы кроссовочки!

- Да я же прыгать не собиралась…

- А я вот тебе свои кроссовки дам, у меня в раздевалке вторая пара есть! – неожиданно предложил добрый Виктор Семенович.

- Да вы что! У вас какой размер?

- Сорок третий.

- А у меня тридцать седьмой.

- Это ничего, шнурками примотаешь, чтоб держались. Все лучше, чем эти твои. Безопаснее.

- Ну, если вы считаете, что лучше… Тогда спасибо.

Вскоре я стояла в общем строю перед разложенными на земле касками и парашютами – основными и запасными. Еще один инструктор, покрупнее, чем Виктор Семенович, но с такими же пьяненькими добрыми глазами, объяснил, как надо размещать на себе все это снаряжение и помог разобраться с многочисленными лямками и петлями. В результате на спине и животе у каждого из нас оказались какие-то бесформенные бурдюки цвета линялого хаки, а на голове – облупленные каски типа мотоциклетных. Все вместе мешало повернуться и весило преизрядно.

- Двадцать пять килограмм! – сообщил Пашка, который тоже засупонивался рядом с нами. Только парашют у него был другой, спортивный – аккуратный, маленький и, наверное, легкий. Как и у Виктора Семеновича.

В таких нарядах, как у нас, никто не мог похвастаться элегантностью. Естественно, что товарищи из нашей группы начали показывать друг на друга пальцами и покатываться, как в комнате смеха. Но постепенно они замечали меня. Вскоре сомнений ни у кого не оставалось: на этом конкурсе красоты я лидировала с большим отрывом. Грязно-зеленая каска, под ней – распаренная физиономия, на которой сонливость борется с самыми недобрыми предчувствиями, два старых картофельных мешка, привязанных на живот и спину – это верхняя часть. Дальше шел модный джинсовый комбинезон, штанины которого из-за низко пошитой ширинки задрались парашютными лямками чуть не до колен и пузырились на бедрах; из джинсы торчали две тонкие бледные ноги в голубых девичьих носочках. Заключали все это великолепие старые кроссовки Виктора Семеновича, примотанные длиннющими шнурками к щиколоткам и ступням. Вобщем, я была похожа на беременного клоуна – олигофрена, измученного к тому же многодневным запором. Глядя на меня, мои однополчане держались за животы и тихо постанывали, а в глазах инструкторов явно читалось: и родит же уродов земля русская!

Наконец мы тронулись по летному полю в направлении маленького темно-зеленого самолета. Солнце пекло как сумасшедшее, а передвигаться в парашютах было очень неудобно. Перед посадкой в самолет Виктор Семенович ткнул в каждого из нас пальцем и сообщил, в каком порядке мы будем прыгать. В соответствии с этим мы уселись на узеньких лавочках внутри салона, и инструктор пристегнул нам где-то за спиной карабины, свисавшие с длинного белого троса. Мой номер был восемь, Наташкин – семь, и на лавочке мы оказались рядом.

Потом я увидела, что в самолете находится еще один персонаж, а точнее - два. Какой-то парашютист-спортсмен, видимо, обещал показать своей десятилетней дочке Небо, и теперь собирался немного полетать вместе с нами. При одном взгляде на счастливого отца я громко икнула, а потом надолго потеряла дар речи. Одновременно сидевший напротив меня Пашка как-то поблек, расплылся и стал почти не заметен. Незнакомец был красив. С такой внешностью он мог бы до глубокой старости играть на театре героев-любовников. Ему бы даже не требовалось ничего говорить, – его абсолютная красота сразу вызывала бы у женщин мечтательное благоговение и желание смотреть на него часами. Во всяком случае, все наши девицы как одна перестали хихикать и впали в тихий неподвижный транс. Вдобавок к собственной яркой внешности Прекрасный Парашютист был одет в какое-то облегающее радужное одеяние, в котором, наверное, совершал свои (несомненно, рекордные) прыжки.

Тем временем Виктор Семенович, вскочивший в салон последним, захлопнул дверцу люка; самолет затрясся, загрохотал и начал разгоняться по взлетной полосе. Тут надо сказать, что дышать в этом самолете было практически нечем, и не только потому, что при виде Прекрасного Парашютиста в зобу спирало дыханье. Просто наше летное средство с самого утра стояло на солнцепеке и нагрелось, как консервная банка. К тому же в нем чем-то сильно и неприятно пахло, я бы даже сказала – воняло. Когда мы взлетели, запах почему-то усилился, а тряска не уменьшилась. И, само собой, уже через минуту после взлета меня начало тошнить. Когда мы набрали нужную высоту, Виктор Семенович открыл люк. Я увидела внизу землю, и меня стало тошнить еще сильнее.

А со скамейки напротив уже начали вставать первые номера. Они подходили к люку, на секунду замирали у края бездны, потом по команде Виктора Семеновича делали шаг вперед и исчезали навсегда. Я случайно посмотрела на Наташку: та как заведенная крутила головой направо – на меня – и налево, на сидящую рядом девицу из числа друзей Маковского. Потом подруга рассказывала, что это очень впечатляло: у меня на лице была написана обреченность узника Освенцима на пороге газовой камеры, а у соседки слева – истерическая радость сорокалетней девицы, впервые стоящей на пороге ЗАГСа. Наташка так увлеклась, разглядывая наши физиономии, что даже забыла определиться, какое состояние ближе ей самой.

Между тем уже прыгнула безумно ликовавшая девица, вслед за ней наружу кулем вывалилась Наташка с задумчивостью в лице. Пришла моя очередь. И тут я отчетливо поняла, что прыгать не буду. И дело даже не в том, что я боюсь. Каким-то десятым чувством я осознала: что-то есть там такое, за гранью этого узкого порожка, за этим пронзительно-ярким светом, чего узнавать мне никак нельзя. Не пришло еще мое время. И этого своего, во всех смыслах последнего, шага я не сделаю ни за что.

А вот Виктор Семенович всего этого обо мне не знал. И он махнул мне рукой и крикнул:

- Давай!

- Не-а! – сказала я и для верности покрутила головой.

- Давай-давай!

- Нет!

Тогда Виктор Семенович ухватил меня за лямки парашюта и поволок к разверстому люку. «Случаи отказа были, но прыгали все» - неожиданно вспомнила я. Ах вот, значит, как это у них делается! Я даже обиделась на Виктора Семеновича, который до этого вызывал у меня самые положительные эмоции.

А Виктор Семенович пытался подтащить меня поближе к двери. Я же уперлась ногами в пол и, в свою очередь, до белых костяшек вцепилась пальцами в лямки его парашюта. Боковым зрением я заметила, как круглеют глаза и раскрываются рты у двух парней нашей группы, еще остававшихся в салоне. Они, кстати сказать, долго еще потом, после всего, мною восхищались.

Какое-то время мы с Виктором Семеновичем возились у открытого люка, как Шерлок Холмс и профессор Мориарти на краю Рейхенбахского водопада. Конечно, вы скажете, что Виктор Семенович должен был победить, ведь он был каким-никаким, а мужчиной и уже имел за плечами опыт подобных ситуаций. Кроме того, его парашют был намного компактнее и легче, а мне ужасно мешали двадцать пять кило лишнего веса и запасной парашют на пузе. Но ведь Виктор Семенович был всего-навсего на работе, а я боролась за жизнь! Я сопела и упиралась изо всех сил и, видимо, Виктор Семенович в какой-то момент понял, что если я и выпаду из самолета, то только в обнимку с ним самим. А это было бы весьма некстати. И тогда инструктор сдался.

- Ладно, ладно, все! – закричал он мне. – Отпусти, я тебя отцепляю! Иди, садись в тот конец салона! – И он отстегнул карабин у меня за спиной.

Тяжело дыша и обливаясь потом, я плюхнулась на лавку и быстро-быстро заелозила к ее дальнему концу. Потом я увидела прямо перед собой испуганные глаза дочки Прекрасного Парашютиста. Сам Парашютист смотрел на меня совершенно спокойно, с некоторым, я бы даже сказала, естествоиспытательским интересом. Но мне было уже не до красот природы и не до того, какое впечатление я произвожу на эти красоты. Я пыталась отдышаться. А главное – меня опять начинало тошнить. На секунду я представила себе, что было бы, если бы мы с Виктором Семеновичем все же покинули самолет, и меня стошнило бы прямо в воздухе. Против ветра.

Но тут я увидела, что опасность еще не миновала. Негодяй Виктор Семенович, уже отправивший к тому моменту в полет двух оставшихся членов нашего экипажа, начал заходить на меня справа. Глаза его при этом нехорошо сверкали – в них явственно читались реваншистские настроения. Видимо успевший перемигнуться с ним Прекрасный Парашютист подступил спереди и сладким голосом произнес:

- Ну что, не будешь прыгать?

- Нет! – с мрачной подозрительностью ответила я.

- И не надо, не надо! – Прекрасный Парашютист, лучась обаянием, как бы ненароком взялся за карабин у меня за спиной. – Давай вот только я карабинчик сейчас обратно пристегну, а прыгать не будем! – и потянулся-таки, сволочь, к тросу.

«Вот так вот, все на одного!» подумала я и неожиданно для самой себя начала правой рукой быстро-быстро расчековывать запасной парашют, то есть выдирать трубочку из петелечки, в которой ей было положено находиться для успешного срабатывания системы. Одновременно левой рукой я молниеносно расстегнула и сорвала с себя защитный шлем, - наверное, какой-то внутренний голос подсказал мне, что без шлема на меня тоже не имеют права покушаться. Вместе с руками работали и ноги. Левая изо всех сил уперлась в пол, а колено правой я подтянула к подбородку, нацелив при этом кроссовку устрашающего сорок третьего размера чуть пониже живота Прекрасного Парашютиста. На случай, если у злодеев еще оставались какие-то сомнения в моей полной боеготовности, я истошно завопила небесному красавцу:

- А ну не подходи! Щас ногой двину!

При этом крике Прекрасный Парашютист оторопело подался назад, инстинктивно прикрывая самое дорогое. Лицо у него сделалось совершенно безумное. Потом он начал странно извиваться из стороны в сторону: наверное, ему хотелось сделать какие-то успокаивающие жесты в мой адрес, но боязно было оторвать руки от паха. Он мог только кланяться и приговаривать:

- Все-все-все, спокойно-спокойно-спокойно, сейчас уже на посадку пойдем!

А Виктор Семенович досадливо плюнул и ничего не сказал.

И вот, наконец, мы вернулись на землю. Прямо на полосе нас встречали двое сотрудников аэродрома, тоже краснолицые и не вполне трезвые. Я порадовалась, что не видела пилота. Видимо, их там всех по каким-то особым критериям отбирали на работу. Увидев, как я вываливаюсь из самолета вся в парашютах, они стали хлопать меня по плечу и приговаривать:

- Ну что ж ты так? Ну, это не страшно, это бывает! Ты вон, давай, беги быстренько вон туда, там сейчас вторая десятка ваших лететь собирается, вместе с ними и прыгнешь!

При этих словах шедший сзади Прекрасный Парашютист нервно хихикнул, Виктор Семенович пробормотал что-то невнятное, но было ясно, что матом, а я вежливо сказала:

- Нет, спасибо вам большое, но я сейчас быстренько побегу вон в те кусты – блевать. Виктор Семенович, можно я прямо здесь снаряжение сниму и вам отдам? И кроссовки тоже?

- Давай уж, что с тобой сделаешь!.. – ответил Виктор Семенович, который, наверное, все-таки был добрым человеком. Я отдала ему все лишнее, и больше он меня никогда не видел.

Через полчаса я лежала у кромки летного поля, под старым морщинистым дубом, и было мне хорошо. Я смотрела в небо и видела, как где-то неподалеку от Земли пролетает довольно крупный продолговатый астероид, и как мелкой поземкой начинается песчаная буря на темном полушарии Марса. Я слышала, что у моей правой ноги два муравья спорят о том, как лучше дотащить в муравейник только что обнаруженный ими кусочек булочки. Я чувствовала, как где-то между моими лопатками червячок пытается проползти под прижатым к земле сухим листиком. Я ощущала волнение маленькой девочки, где-то за сотни километров от меня впервые солирующей в школьном хоре. Я переминалась с ноги на ногу вместе с футболистом, собирающимся пробить пенальти на совсем другом континенте. Мир внутри и вокруг меня был гармоничен как никогда.

В это время стали подтягиваться наши прыгуны – раскрасневшиеся, мокрые, брызжущие эмоциями. Они подходили, шумно обмениваясь впечатлениями, узнавали, что я-таки не стала прыгать, и принимались мне сочувствовать. Идиоты! Они ничего не видели и не понимали, адреналин застил им глаза. А я была намного счастливее их. Сегодня я осталась жива.

Или все-таки просто струсила?..