Стихи и рассказы

Мне в жизни повезло. Судьба свела меня с несколькими замечательными, на мой взгляд, поэтами и писателями . А что скажете о них Вы?

Апполинарий Развалов (подробнее о Развалове – см. Веселую автобиографию )	Игорь Оборин
Анна Королева	Леонид Сиводедов
Оксана Никонова	Эрнест Ураганов
Владимир Миронов и Иван Распопов

Оксана Никонова

Рассказы

Жизнь за любовь	Мы любим гостей
Парашютная история	Патриот
О вреде курения	Про Минина

О ВРЕДЕ КУРЕНИЯ

 

Димка Савельев сидел в старом, продавленном кресле, ковырял на коленке полузажившую коричневую болячку и томился. Болячке было больше недели, и она бы уже давно сошла сама собой, если бы ее обладатель не сковыривал время от времени грубую корку и не тревожил ранку, не успевающую зарасти тонкой розовой кожицей.

Конечно, Димка прекрасно знал, что лучше бы болячку не трогать, - об этом говорил и собственный опыт, богатый мелким членовредительством, и Димкина мать, которая вообще практически всегда и во всем оказывалась права. Но сейчас перед Димкой стояла серьезная проблема, которую требовалось всесторонне обдумать. А делать этого очень не хотелось, потому что все предыдущие размышления не приводили ни к каким мало-мальски утешительным результатам. Таким образом, обдирая многострадальное колено, Димка пытался оттянуть момент, когда все-таки придется посмотреть неприятностям прямо в лицо.

Не очень чистые Димкины пальцы с застарелыми заусенцами и обкусанными «до семечек» ногтями сделали неловкое движение, и в ранке показалась очень светлая, очень красная кровь.

- А-а! – досадливо вскрикнул Димка и на одной ноге запрыгал на кухню, где в специальном ящичке хранились йод, бинты и прочие необходимые в домашнем хозяйстве медикаменты. В другое время ему бы и в голову не пришло прижигать такую несерьезную ранку, но сейчас он изо всех сил делал перед самим собой вид, что его интересует только собственное колено, а все остальное в этой жизни – ерунда и пустяки.

Димка доскакал до кухни, достал йод и со всего маху упал на табуретку. Закинув ногу на ногу, он приступил к обработке поврежденного места. Вместо того чтобы, как положено, смочить йодом ватку и затем приложить ее к болячке, Димка ткнул в ранку пузырьком и стал запрокидывать его так, чтобы йод попал в нужное место. Пузырек был полон, и йод оказался не только там, где надо, но и бодрыми струйками обтек ногу до самой ступни. На голубом носке немедленно расползлось густое ржавое пятно. Ранку, хоть и небольшую, немилосердно защипало. Димка втянул воздух через сжатые зубы и чертыхнулся.

Вместо того чтобы заниматься всякой ерундой и портить почти новые носки, можно было бы уже давным-давно гонять в футбол, или строить шалаш из веток, спиленных по случаю наступившей весны и оставленных коммунальщиками прямо под деревьями. Да мало ли что можно было бы придумать! Погода еще не установилась окончательно, тем не менее уже случались такие теплые, почти летние вечера, когда сидеть дома было просто преступлением. Но во дворе наверняка торчал Леха Севостьянов по прозвищу Сева, а встречаться с ним Димка никак не хотел.

Севе и так исполнилось уже тринадцать, да еще он, как нарочно, был здоровее даже своих одногодков. Он был приверженцем культа насилия и пользовался своими выдающимися физическими способностями налево и направо с самыми низменными целями. Димке, как и многим другим пацанам, предписывалось делиться с Севой деньгами, которые родители выделяли своим отпрыскам на карманные расходы. Причем мать старалась не давать лишнего, чтобы не развивать у ребенка привычки к легким деньгам, а потребности Севы не признавали никаких границ. И Димка в свои десять лет прекрасно знал, что такое хронический дефицит бюджета.

В прошлый раз Сева отобрал у Димки всю сумму, предназначенную для уплаты за школьные завтраки, и тому пришлось врать матери что-то беспомощное из серии «потерял», «я сам не знаю, как так получилось» и прочее. Говорить правду не имело смысла: мать считала, что сын должен самостоятельно договариваться со своими товарищами, и что унижают и оскорбляют только того, кто сам позволяет обращаться с собой подобным образом. Где-то в глубине души Димка, конечно, с матерью соглашался, но как применить эту умную теорию к совершенно конкретному Севе, было неясно.

Несколько раз Димке удавалось избегать встреч с неприятелем, но в том, что касалось его шкурного интереса, Сева был далеко не дурак и в какой-то момент просто подошел к Димке сзади, взял его за воротник и ласково посмотрел в глаза. Как назло, Димкины карманы в тот день были абсолютно пусты, и откупиться ему не удалось. Теперь Сева ждал не только обычной дани, но и, как он выразился, моральной компенсации (слова-то какие!) за нехорошее Димкино поведение. Короче, появиться во дворе без денег значило – определенно быть крепко побитым. Потому что Димку с Севой разделяли как минимум две весовые категории.

Тяжело вздохнув – коленка замазана, отвлекаться больше не на что – Димка в сотый раз стал размышлять, как ему быть с Севой. По всему выходило, что надо где угодно добывать деньги и тянуть время, пока в голову не придет что-то более умное. Димка еще раз вздохнул и подошел к окну.

Окно выходило на улицу. Димка немного посмотрел на проезжающие мимо машины, на деревья, которые уже покрылись зеленым пухом, на прохожих, одетых вразнобой: кто-то – почти по-летнему, в легкой рубашке или даже в майке, а кто-то по инерции напялил демисезонное пальто и сапоги. Улица шумела, влекла к себе движением, светом, свежим весенним воздухом и Димка совсем затосковал.

Помаявшись еще немного, он, наконец, решился на преступление. Прислушиваясь к звукам внутри квартиры, - оглушительно тикал старый будильник, где-то за стеной наигрывало радио, – и оглядываясь через плечо, будто ожидая внезапного нападения, Димка прокрался в коридор, зажмурился и опустил руку в карман материнского пальто. В кармане было пусто. Немного осмелев, Димка проверил другой карман. Пальцы наткнулись на тонкую картонную пластинку - использованный билет в метро. Начиная уже испытывать некоторую досаду на бестолковую мать, которая могла бы оставить в кармане хоть пять рублей, Димка принялся за кожаный плащ. В одном его кармане, будто в насмешку, лежала одинокая десятикопеечная монета. Глядя на желтый кругляшок, Димка хмыкнул, подумал немного, но все же зажал «десюнчик» в кулаке. В другом кармане обнаружилась почти целая пачка дорогих ментоловых сигарет «Салем». Тут Димка даже на мгновение забыл про Севу, мстительно ухмыльнулся и направился в комнату, прихватив сигареты.

Пару недель назад мать застукала его за курением. Будучи женщиной решительной, она дала сыну весьма чувствительный подзатыльник, заставила отдать и эту сигарету, и другую, спрятанную в корешке англо-русского словаря, а потом велела Димке сесть за стол и пятьдесят раз написать на листке бумаги «Курить вредно». Теперь Димка собирался напомнить матери о том, что все-таки лучший способ воспитания - личный пример.

Неторопливо, будто растягивая удовольствие, Димка открыл «Салем» - пачка была почти полной - и принюхался. Пахло влажным, чуть кисловатым табаком с еле заметной примесью чего-то тревожащего, прохладного, видимо – ментола. Димка постелил на стол газету и вытряс на нее сигареты. Какое-то время он, раздумывая, смотрел на длинные белые палочки, похожие на растревоженную березовую поленницу, потом решительным жестом отложил в сторону три штуки – спрятать, - и стал ломать остальные, разрывая тонкую матовую бумагу и кроша табак на газету.

Потом на узкой полоске бумаги, которая становится видна, когда открывается крышка сигаретной пачки, аккуратно, сопя и любуясь каждой буквой, написал: «Курить вредно!» В пачку он насыпал то, что осталось от сигарет, старательно утрамбовал обломки и, гордясь собой, положил коробочку с надписью «Салем» на прежнее место, в карман кожаного материнского плаща.

На улицу он в этот вечер так и не пошел и, чтобы хоть чем-то себя занять, впервые за долгое время сделал абсолютно все уроки. Этот факт, а также каверза, проделанная с материнским «Салемом», оставили в Димкиной душе приятное чувство, что день прожит не зря.

 

Назавтра погода внезапно изменилось, задул холодный северо-западный ветер, в воздухе завис ни дождь, ни туман – так, какая-то противная изморось, и Димкина мать пошла на работу в кожаном плаще и с зонтиком подмышкой. Придя на работу, она повесила плащ на вешалку у входа и углубилась в свои важные и серьезные дела. Рабочий день начинался в десять, и она успела сделать много полезного до прибытия в офис ее начальника Ефима Израилевича Когана, которого сотрудники за глаза называли просто Фимой.

Обычно Ефим Израилевич приезжал на работу чуть ли не раньше всех, но в то утро он совершенно безбожно опоздал. Сегодня у него был один из тех «звездных» дней, которые периодически случаются у каждого. В этот день идет наперекосяк буквально все, и самое главное тут – не сопротивляться процессу, чтобы не довести пока еще мелкие неприятности до масштабов вселенской катастрофы.

С утра, когда Ефим Израилевич стоял под душем с только что намыленной головой, вдруг пропала горячая вода. Чертыхаясь и подпрыгивая, он кое-как омылся холодными струями, вытерся, надел халат, и тут его окатил с ног до головы внезапно хлынувший из душа кипяток. Потом выяснилось, что в доме осталась последняя ложка растворимого кофе. Ефим Израилевич исследовал все полки, убедился, что кофе действительно последний, немного поразмышлял, выпить его самому или благородно оставить спящей супруге, но все же высыпал в чашку остатки порошка.

Залив кофе кипятком и оставив его остывать до удобоупотребимой температуры, Ефим Израилевич отправился одеваться. Он надел светлый льняной костюм, аккуратно завязал галстук и, решив, что кофе уже, наверное, достаточно остыл, пошел на кухню, насвистывая вдруг привязавшуюся дурацкую песенку. Войдя, он взял чашку, сделал шаг в сторону маленького телевизора, чтобы включить утренние новости, и тут же наступил на хвост ленивому кастрированному коту Проше, невесть зачем сползшему в столь ранний час со своей теплой лежанки. Проша коротко взмякнул и рванул в сторону, Ефим Израилевич взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие, и выплеснул на свой прекрасный льняной костюм последний в доме кофе.

После этого, матерясь и поминая недобрым словом свое национальное счастье, он бросился переодеваться, что тоже заняло определенное время. Вскоре в спальне заворочалась проснувшаяся жена, а это значило, что утро стало совсем уже поздним. Ефим Израилевич быстренько обулся (как позже выяснилось, в совершенно не подходящие к замененному костюму туфли), схватил портфель и побежал к машине.

Само собой разумеется, что по дороге он собрал все возможные и невозможные в этот час пробки, и к моменту прибытия в офис почти дошел уже до точки кипения.

Войдя в помещение фирмы, Ефим Израилевич злобно зыркнул на приподнявшегося ему навстречу охранника, широко шагнул вперед, но, шагнув, зацепился ногой за шнур от стоявшего в углу старого монитора, взмахнул руками и стал падать. Чтобы положить конец своему стремительному сближению с темно-синим ковровым покрытием, Ефим Израилевич схватился за многорожковую напольную вешалку и упал уже вместе с нею.

Когда Ефима Израилевича выпутали из чужой одежды, он рычал, плевался, вращал глазами и вообще был вне себя от злости.

- Кто?!.. Какой идиот?!.. Что это вы тут понаставили?!!.. – кричал Ефим Израилевич, пиная носком туфли злосчастный монитор и одновременно тыча пальцем в сторону только что поднятой вешалки. – Почему человеку нельзя пройти?!!.. Где, я спрашиваю, ходить человеку?!!..

На шум постепенно сбегались сослуживцы, многие из которых уже давно работали с Ефимом Израилевичем, но сегодня впервые видели его в таком плачевном состоянии. Они недоуменно переглядывались, пытаясь понять, что могло случиться с их всегда таким спокойным и вежливым шефом.

Шеф же тем временем заметил на полу возле вешалки пачку «Салема», выскользнувшую, видимо, из чьего-то кармана в момент трагедии. Подняв белую коробочку, Ефим Израилевич стал потрясать ею перед носами обалдевших подчиненных и вопить:

- А это?!.. Что вы тут понабросали? Зачем?.. Чье это? Я спрашиваю – чье это?!.. – но никто не признавался. Димкина мать, которой, собственно, и принадлежали сигареты, тоже ничего не могла сказать. В то время как в офисном коридоре «ревела буря, дождь шумел», она неторопливо перемывала в туалете чашки, собранные со всего отдела, и вообще ничего не видела и не слышала.

А бедный Ефим Израилевич продолжал плясать и бесноваться, размахивая сигаретной пачкой. Пользуясь случаем, он припомнил своим подчиненным все, что было и все, чего не было, сыпал угрозами и сулил всевозможные страшные кары. Никто из сотрудников, впрочем, не испугался за себя – испугались за самого Ефима Израилевича.

Внезапно из портфеля, который начальник выпустил из рук, хватаясь за вешалку, раздалась бодрая трель: звонил мобильный телефон. Ефим Израилевич среагировал не сразу. Понадобилось некоторое время, чтобы знакомые звуки дошли, наконец, до его страдающего сознания. Поняв, что телефон в портфеле настоятельно требует внимания, Ефим Израилевич оборвал самого себя на полуслове, на секунду замер, прислушиваясь к веселой музыке, и машинально сунул в карман пиджака сигаретную пачку. Потом он цапнул с пола портфель, рванул замки, с какой-то гадливостью в лице выхватил из темных недр маленький вибрирующий аппаратик, ткнул пухлым пальцем в кнопку и крикнул:

- Да!..

- Фима! – заверещала ему в ухо трубка. – Фима! Срочно езжай домой! Кажется, я не выключила утюг! Фима! Мы останемся без квартиры! Что ты молчишь, Фима? Ты меня слышишь?

- А-а-а-а-а!!!.. – только и смог сказать Ефим Израилевич. Потом он два раза глубоко вздохнул и неестественно ровным голосом спросил у жены (а звонила именно она):

- Люба, почему бы тебе самой сейчас не вернуться и не выключить свой чертов утюг?

- Фима, я не могу, я в парикмахерской! Я делаю мелирование, у меня вся голова синяя! Фима, не разговаривай, езжай скорее, я чувствую, там уже все горит!

- Какого хрена ты вообще брала в руки этот утюг!!!.. – неожиданно опять завопил Ефим Израилевич. - Ты уже давным-давно забыла, что такое утюги и как их выключают!!!..– и резко нажал на кнопку отбоя.

Однако хочешь-не хочешь, а приходилось ехать домой. Одно дело – облиться кофе или споткнуться на пороге офиса, и совсем другое – остаться на пепелище. Ефим Израилевич еще раз оглядел застывших, как в детской игре «замри», подчиненных, на всякий случай грозно рыкнул в их адрес и погрозил коллективу пальцем. После чего круто развернулся на каблуках и выскочил, хлопнув дверью.

Когда Димкина мать наконец домыла свои чашки и вышла из туалета, сослуживцы только-только начинали выходить из оцепенения. Они обменивались ошалелыми взглядами и пытались вспомнить русские слова.

А Ефим Израилевич тем временем вернулся к своему еще не успевшему остыть серенькому «Опелю», несколько раз громко выругался и обреченно двинулся в сторону дома. И, конечно же, он опять собрал все дорожные пробки, только теперь уже по пути в обратном направлении.

Когда безотказный «Опель» вдруг задрожал, пару раз дернулся, фыркнул и заглох, не доехав каких-нибудь пару кварталов до нужного места, Ефим Израилевич ударил обеими руками по рулевому колесу, гомерически расхохотался и сказал своему искривленному отражению в зеркале заднего вида:

- При пожаре, конечно, абсолютно ничего не уцелеет …

Потом он вышел из машины, открыл капот и стал тупо смотреть в пахнущие горячим маслом внутренности «Опеля». Что уж он там хотел увидеть – ему и самому было непонятно, поскольку про автомобили он знал только то, что они обычно ездят по асфальту.

Ефим Израилевич стоял под мелкой моросью и медитировал на горячий двигатель, пока не почувствовал сильный толчок со стороны правого кармана. Он инстинктивно обернулся – рядом топтался хулиганского вида подросток, старательно изображающий невинность в глазах.

- Дяденька, вам помочь? – спросил подросток, искательно заглядывая в лицо Ефиму Израилевичу и одновременно делая осторожный шаг назад.

- М-м-м! – почему-то замычал Ефим Израилевич и замахал на подростка рукой. – Не надо мне ничего, иди отсюда!

Подросток с видимым облегчением повернулся и дунул куда-то во дворы. Ефим Израилевич еще раз коротко глянул на двигатель, потом закрыл капот, сел в машину, повернул ключ… Чудо таки произошло – «Опель» завелся и, судя по ровному спокойному урчанию, глохнуть больше не собирался. Ефим Израилевич встряхнулся, как бы просыпаясь от дурного сна, и поехал домой.

Наверное, вам уже стало жалко бедного невезучего Ефима Израилевича. Я вас успокою: утюг оказался холодным, квартира – целой, а сам Ефим Израилевич больше почему-то нигде не падал и ничего не опрокидывал. Мало того, на работу он решил в этот день не возвращаться, а улегся в домашнем халате на диван и, пока не вернулась жена, читал в тишине и покое начатую давным-давно, но так и не законченную книжку. И было ему счастье.

 

Подростком, лицемерно предлагавшим помощь Ефиму Израилевичу, был тот самый Сева, что не давал расслабиться окрестным пацанам. В Ефиме Израилевиче его заинтересовал оттопыренный карман пиджака. Рассудив по опыту, что такой объем карману может придавать либо толстый кошелек, либо, на худой конец, крутой мобильник, Сева решил обогатиться хорошо известным ему преступным способом. Однако, к его глубокому разочарованию, в кармане у мужика оказалась всего-навсего пачка сигарет «Салем». Сева никогда не курил сигарет с ментолом, считая их исключительно бабскими. Он повертел пачку в руках, но выбрасывать сигареты все же не стал, рассудив, что можно будет угостить ими кого-нибудь из знакомых дворовых девчонок и продемонстрировать таким образом хорошие манеры и финансовую состоятельность.

В этот вечер Димка Савельев, наконец, решился выйти на улицу – сидеть дома было уже невмоготу. Конечно, предварительно он несколько раз подумал о возможности встречи с ужасным Севой, но решил, что как-нибудь отоврется. Ну, или вдруг - Сева его не заметит. Ну, или еще что-нибудь случится, Димка даже не знал, что.

Он забежал за приятелем Сашкой Мироновым, и они уговорились пойти в соседний двор. Там прокладывали какие-то трубы и, сказал Сашка, привезли страшно интересную вещь под названием «стекловата». Что это такое, Сашка точно не знал, но, говорят, Вовка Тимофеев эту стекловату уже видел, трогал, а потом все время как-то таинственно усмехался, прятал за спиной руки и советовал всем дворовым мальчишкам обязательно сходить и всесторонне исследовать эту занятную штуку.

Пиная на ходу камушек и строя разные предположения относительно загадочной стекловаты, Димка с Сашкой завернули за угол девятиэтажного дома и воткнулись прямо в живот ухмыляющемуся Севе.

- О-опаньки! – обрадовался Сева. – Какие люди и без охраны! Так. Санек пока свободен. А к тебе, Савельев, у меня вопросик будет! Куда ж это ты пропал? Где ж мои денюжки? Прячешься от меня? Думаешь, поможет?

Димка втянул голову в плечи и начал блеять что-то жалобное вроде «все приготовил, но оставил дома» и «хотел тебе потом занести», но получалось плохо. Понятно было, что он и сам не верит в то, что говорит, и уже практически смирился с мыслью о неминуемой расправе.

Сева же до поры засунул руки в карманы, неодобрительно покачал головой и задумчиво протянул:

- Та-а-ак… И какое же тебе определить наказание? Идеи есть? – с этими словами он достал из кармана пачку сигарет «Салем» и стал неспешно вертеть ее в руках. По всему было видно, что после долгожданной встречи с Димкой он решил отложить все свои дела и заняться необходимой экзекуцией не на бегу, а с чувством, с толком и с расстановкой.

А Димка, глядя на сигаретную пачку в Севиных руках, впал в какой-то тихий транс. Он отчетливо видел на белом картоне зеленую полоску, окаймленную тонкими серебряными линиями, выведенное почти готическим шрифтом слово « Salem ». Тонкий целлофан, обтягивающий пачку, то и дело взблескивал, отражая лучи вечернего, но еще достаточно яркого солнца.

И тут Димка совершенно неожиданно для себя самого крепко зажмурился и, будто прыгая с обрыва, закричал:

- А ну не трожь меня, Сева, понял! А то тебе же хуже будет!

- Что-о-о?!.. Мне – хуже?!.. И что ты мне, интересно знать, сделаешь? – рассмеялся Сева.

Димка, надо сказать, понятия не имел – что. Он открыл рот, набрал в грудь воздуха, и вдруг очень ясно увидел во всех подробностях сцену уничтожения материнских сигарет. Это тоже был «Салем», такая же пачка, как и та, что была сейчас в Севиных руках. Не успев ни о чем подумать, Димка выпалил:

- Я колдун! Я вот сейчас тебе наколдую! Ты пачку откроешь, а там все сигареты переломаны, и синей ручкой написано «Курить вредно»! – и Димка стал напряженно есть глазами сигаретную пачку.

- Ага, сейчас! – не поверил Сева. Но крышку на всякий случай открыл. И тут же замер. Пачка была до отказа набита табачным крошевом, а на белом картоне отчетливо выделялась обещанная Димкой надпись. Сева непроизвольно вскрикнул, отбросил пачку в сторону, вытер руки о штаны и со страхом взглянул на Димку. Тот уже успел вернуть на прежнее место глаза, полезшие было из орбит при виде Севиных прыжков и ужимок, сложил руки на груди, отставил в сторону ногу и смотрел теперь на недавнего противника с невыносимым презрением.

- Ну что? – через губу спросил Димка. – Еще хочешь?

К счастью, Сева больше не хотел. Он помотал головой, бочком, бочком обошел окаменевшего от изумления Сашку и быстро удалился, опасливо оглядываясь на ходу. Больше он не хотел от Димки ничего и никогда.

Димка с Сашкой подобрали отброшенную Севой пачку, внимательно ее рассмотрели и убедились, что сигареты действительно переломаны и заявленная надпись тоже имеется. Сашка так и сяк скакал вокруг друга и пытался добиться разъяснений. Димка сначала хмурил брови и изображал в лице грозную многозначительность, но потом честно признался, что сам ничего не понимает. Конечно, пачка была ужасно похожа на ту, что он собственными руками положил матери в карман, но как бы ей так вот вдруг оказаться у Севы? Наверное, решил Димка он все-таки действительно немножечко колдун. И мальчишки пошли искать стекловату, по пути придумывая, каким еще образом можно было бы испытать необыкновенные димкины способности.

Кстати сказать, стекловату они все же нашли, а после этого поймали в соседнем дворе Вовку Тимофеева и надавали ему хороших тумаков. Если вы хотите знать – почему, сами отыщите на какой-нибудь стройке стекловату (она очень похожа на обычную вату, только намного ярче блестит) и хотя бы минуту подержите ее в руках. Только, чур, ко мне потом никаких претензий.